куда глаза глядят, по любому шоссе. Чем дальше, тем лучше. Однажды таким
образом они приехали в Ярославль. Ехали-ехали и приехали. Им было очень
весело, пока не выяснилось, что до Москвы двести с чем-то километров и
нужно или где-то ночевать, или возвращаться. Волга была под боком,
широкая, неторопливая, пахнущая свежей водой. От ухоженной набережной
поднимались подстриженные газоны, в саду играл духовой оркестр - ухали
сверкавшие на солнце трубы. Город был просторный и чистый, на площади
перед театром туристы кормили толстых голубей, и Марта с Даниловым
решили остаться.
в жизни слышал о Тимофее Кольцове.
- отчасти уважаем. В отличие от всех остальных, обремененных несметными
богатствами страдальцев, он не качал деньги из нефтяной трубы и даже не
приватизировал ни одно месторождение газа. У него были заводы, строившие
тяжелые океанские корабли, рыболовецкая флотилия в городе Калининграде,
где Тимофей Ильич губернаторствовал, на заднем плане еще болтались
"Уралмаш", пара-тройка непотопляемых банков, газета "Время, вперед!" и
несколько предприятий поменьше и понезаметнее. Заводы Тимофея Ильича
никогда не стояли, даже в худшие, самые темные времена на них исправно
платили зарплату, рыба ловилась, конфетная фабричка лепила конфеты,
дороги в области за пять лет стали не хуже немецких, наркобизнес со
своей территории Тимофей Ильич ловко выжил, что для портового города
было чудом из чудес. "Равноудаление" олигархов прошло для Тимофея Ильича
безболезненно, поскольку он никогда "равно - не - приближался". Он
производил неприятное впечатление, был громоздок и тяжеловесен, говорил
медленно, смотрел хмуро, журналистов не любил и даже не давал себе труда
скрывать это. Однако для того, чтобы попасть на его завод, самые обычные
работяги выстаивали очереди и проходили многотрудные собеседования. Он
все держал в руках, контролировал каждую мелочь, за один-единственный
прогул с заводов увольняли, за пьянку увольняли с "волчьим билетом", но
он так хорошо платил, что слухи об этом распространялись быстрее, чем
журналистские повизгивания о том, что он "чудовище новой России, танк в
лондонском костюме, черная дыра, засасывающая деньги, людей и сам
воздух", и им верили больше.
Кольцова.
Швейцарии земли не хватает? Данилов пожал плечами.
тут же уточнил он, и Марта усмехнулась, - несколько раз приезжала его
жена. Очень приятная. Сказала, что у них двое маленьких детей, они с
ними видятся только вечером, а на Минском шоссе такие пробки, что не
проехать. У них сейчас дача в Назарьеве.
заметила Марта. - Или в селе Хлобыстино.
отличный дом. Мартышка. У меня давно не получалось ничего подобного.
то, что ты не великий писатель, как твой отец, совершенно не означает,
что ты ничего собой не представляешь.
почему-то у него не возникло немедленного желания выскочить из комнаты,
сославшись на то, что ему срочно нужно принять душ или сходить в
булочную. Или он просто привык к тому, что Марта всегда говорит то, что
отвечает его самым трудным и тайным мыслям, но как-то так, что он не
пугается до полусмерти?
нажимом, чтобы она поняла: углубляться в обсуждение темы отцов и детей
не стоит. - Это по Рижскому шоссе. Пятьдесят третий километр. Поедем?
бери.
ушла в коридор.
стрелками, - она уже аккуратно поставила в рюкзак изящный серебряный
термос, коробку с бутербродами, а сверху положила два. яблока.
прикрыв ими яблоки. - Хоть бы раз в жизни ты воздержался от замечаний!
постоянно следовать определенным правилам, можно в конце концов убедить
себя, что живешь не зря.
Марта, глядя, как он обувается. - Ты что, в этих штиблетах в песок
полезешь?
отделочные работы. Ты сейчас все увидишь.
и посмотрел мои дома. А потом перезвонила его жена. Катерина.
Данилов, особенно для тебя. Ты поосторожней, а то нежный муж закатает
тебя в бетон и сбросит с Бруклинского моста.
невозможно. Поругаться - никогда.
зато внутри она приятно пахла Даниловым - одеколоном, сигаретами и
машиной.
поздно.
секла крыши машин, рассыпалась крохотными белыми шариками.
зубами, - лучше ничего не придумаешь. А, Данилов?
карман. В кармане было тепло и сухо, и совсем рядом было бедро Данилова.
- Нет ничего лучше, чем двадцать четыре часа в сутки снег, холод и тьма.
только колеса и два бампера - передний и задний.
будто в надежде увидеть там лопату, - или чем мы ее откапывать будем?
полез к водительской двери.
из-под снега раздалось негромкое, но бодрое урчание двигателя, откуда-то
из района заднего бампера вырвалось облачко белого дыма, дернулись
"дворники", обрушив снежные пласты с лобового стекла, и вдруг показались
фары, как будто открылись глаза, и заднее стекло обнаружилось - машина
старательно отряхивалась, как попавшая в лужу собака.
сиденье, - я же просил тебя подождать!
человечности и заботы. - Марта постучала ботинками по порожку, подтащила
ноги и захлопнула дверь. - Я начинаю чувствовать себя инвалидом.
предназначенную для элегантного стряхивания с машины элегантного
немецкого снега, вылез и стал разгребать ею утренний русский сугроб.
стекло.
решил из себя не выходить.