Чтение 7–й страницы книги ~Зона зла~

Лукину Аллочка показалась существом неземным, воздушным. Влюбленность
задергивает глаза розовым флером, и обычное кажется полным таинственности,
таит в себе загадку.

Парню, привыкшему к невинным вольностям с другими соученицами, ни разу
не пришло в голову шлепнуть Аллочку по попе или тронуть за грудь.

Женщина всегда хорошо угадывает и чувствует отношение к себе. Аллочка
быстро поняла, что Лукин (а он был парнем видным и привлекательным) для
нее в школе щит и опора. Она охотно предложила ему дружбу.

Где-то уже на второй неделе знакомства, когда Лукин провожал Аллочку
после школы, та предложила зайти к ним "на чай".

Семья Голиковых жила в большом кирпичном доме в четырехкомнатной
квартире. Отец Аллочки был генералом, служил в Генеральном (хотя Лукину
тогда казалось, что правильнее говорить "в генеральском") штабе. Человек
он был. занятой, дома появлялся поздно, уезжал рано. Мать - болезненная
женщина - большую часть дня и ночи лежала в постели.

Хозяйством распоряжалась экономка Лиза, худенькая энергичная женщина.

Аллочка открыла дверь своим ключом.

Пропустила Лешку вперед, провела в свою комнату. Закрывая дверь,
предупредила экономку: "Лиза, прошу нас не беспокоить". Защелкнула замок и
включила магнитофон. Зазвучало нечто мелодичное в стиле американского
кантри.

Оглядевшись, Лукин сел на софу, раскинул руки на спинке: как распятый
Христос. Аллочка присела рядом.

- Тебе нравится у меня?

- Сама ты еще больше.

Преодолевая смущение, Лукин положил ей на плечо руку, притянул к себе.
Аллочка прильнула к нему, нежная, пахнувшая дорогими духами. Он сдавил ее
покрепче. В школе они такое называли "обжиманием".

Аллочка неожиданно запрокинула голову и подставила ему губы для
поцелуя. Лукин не ожидал, что придется "лизаться", но воспринял это с
радостью и возбуждением.

Все, что происходило дальше, в памяти почти не сохранилось. Первая
любовь, первая близость - болезненный фантастический сон наяву.

Неумелый, но жаркий искренний поцелуй напряженными сухими губами...
Дрожь, в которой забилась Аллочка... Ее бессвязное бормотание... Его рука,
скользнувшая под блузку...

Вдруг Аллочка вывернулась из его рук, вскочила, отступила от софы на
шаг и стала раздеваться. Быстрым движением расстегнула пуговки иуртбросила
блузку. Щелкнула пряжкой бюстгалВтера...

- Зачем? - задал дурацкий вопрос Лукин.

Он не в силах был отвести глаза от прекрасной, восхитительной,
волнующей, зажигающей чувства груди, полной внутреннего напряжения, с
возбужденными твердыми сосками.

Аллочка взглянула на него с удивлением.

- Ты мне все порвешь. А это вещи из-за границы...

С будущей женой - Ирмой - Лукин познакомился в последний год учебы в
военном училище на одной из регулярных "случек".

Так называли курсанты официальные вечера встреч со студентками
педагогического института. Они проходили регулярно то в клубе военного
училища, то в городском Доме культуры.

Кроме мероприятий общеобразовательного характера, в программу встреч
включались лекции о музыке, совместные просмотры новых кинофильмов и,
наконец, танцы до упаду.

Имелась еще одна цель, которую никто не называл, но она всегда была
главной. В стенах педагогического учебного заведения, преимущественно
женского по составу, курсанты подбирали себе боевых подруг и заключали с
ними браки.

Ирма была круглолицей, хорошо сложенной пышечкой из семьи учителей. Она
училась на отделении языка и литературы, любила говорить на возвышенные
темы, с придыханием произносила имена Павки Корчагина, Алексея Мересьева.

Лукина мало волновали проблемы идеалов в современной литературе. Он с
удовольствием читал книги из серии военных приключений, которые печатали
"Воениздат" и журнал "Советский воин". Оказываясь с Ирмой наедине, он
старался побыстрее от бесед о возвышенном перейти к разговору руками. Ирма
умело изображала девичью неприступность, и добиться от нее благосклонности
Алексею удалось не сразу. Он долго пытался забраться подруге под платье,
но та с завидным упорством отбивала его атаки. Впрочем, нет таких
крепостей, которые нельзя взять осадой.

После долгих усилий настал момент, когда руки Алексея прорвались под
легкую ткань, и нервные пальцы начали искать застежку бюстгальтера. Ирма
вдруг оттолкнула его и недовольно проговорила: "Погоди. Я сама. Ты,
медведь, оборвешь мне все пуговицы".

Что-то щелкнуло, и подпруга ослабела.

Рука Алексея жадно ухватила прекрасный, зрелый теплый плод, гениально
созданный природой, и сжала его. Ирма с притворным неудовольствием и
осуждением сказала: "Доволен?

Дорвался?"

Они решили сочетаться браком: в Тьмутаракань офицеру одному ехать не
пристало.

В училище Лукина научили многому, но даже умудренные жизнью
преподаватели (впрочем, может, они и не были такими уж умудренными?) не
объяснили курсантам, что, выбирая жен, до свадьбы стоит познакомиться с
будущими тещами, дабы лучше представить, какими со временем станут их
собственные супруги.

Лукин подобной рекогносцировки заранее не провел и увидел мать Ирмы уже
после похода в загс.

Анна Ивановна заведовала начальной школой и была женщиной щедрых форм.
Природа для нее ничего не пожалела - ни роста, ни объемов, ни образующих
фигуру мягкостей.

Всей своей конструкцией она походила на дирижабль, который поставили на
попа.

В большом теле - большой объем страсти.

При жизни мужа Анна Ивановна в какой-то мере еще скрывала свои
увлечения на стороне.

Правда, несколько раз попадалась на горячем, была изрядно колочена
мужем-математиком, но зато, оставшись вдовой, отыгралась за все упущенное.
Временные мужья стали в ее жизни явлением постоянным. Правда, первыми
сбегали от Анны Ивановны они сами. Не у каждого мужчины надолго хватает
сил крепко обнимать и ублажать пылкую страсть стокилограммовой вдовушки.

Знание таких подробностей скорее всего не изменило бы планов Лукина на
женитьбу, но задуматься кое о чем помогло. Впрочем, и это скорее всего
домысел. Учитывать наследственность - собственную и чужую - нас никогда не
учили, и делать этого мы не умеем.

А генетика, выбрав подходящий момент, идет на прорыв.

Уже на втором году супружества Ирма поплыла - стала полнеть, терять
девичью стройность, обленилась, бросила работу.

Второе наследственное качество - появление больших страстей в большом
теле - ждать себя не заставило. И, как всегда, для мужа такое открытие
явилось полной неожиданностью.

В один из летних дней, когда парашютнодесантный батальон, в котором
Лукин командовал взводом, собирался на прыжки, лейтенанта вызвали в штаб
полка и приказали срочно ехать в командировку. Ему поручалось получить в
арсенале и привезти в часть партию новых автоматов. Оформив проездные
документы, Лукин отправился домой собрать чемодан.

Автобусом он доехал до окраинной улицы городка, где располагались дома,
принадлежавшие квартирно-эксплуатационной службе гарнизона. Лукин жил в
сборно-щитовой избушке, рассчитанной на две семьи. Домику было по меньшей
мере уже лет двадцать, и офицеры по заслугам именовали подобное сооружение
"сборно-щелевым". Для утепления все пустоты в двойных стенах при
строительстве забили теплоизоляцией, и она стала удобным прибежищем для
мышей. По ночам грызуны шебаршили так, что казалось, дом вот-вот
рассыплется. Тем не менее офицерам, не избалованным жилищными благами,
своя квартира казалась пределом мечты.

Мой дом - моя крепость. Входя к себе, Лукин испытывал приятное чувство
возвращения в родную гавань.

Открыв наружную дверь ключом, он пересек полутемную прихожую. Легко
миновал полосу малозаметных препятствий - ведро с водой (водопроводная
колонка находилась на улице), оцинкованный бак для кипячения белья и
коляску с хозяйственной сумкой для перевозки овощей. Ничего не задел,
ничем не грохнул. Вошел в кухню и остановился в недоумении. Из спальни
слышались вскрики Ирмы.

Сдавленные, полные страдания. Что же могло случиться? Когда он уходил,
с женой все было нормально. Заболела? Упала и побилась? Сломала ногу и не
может подняться?

Мысль о возможном несчастье бьыа единственной, пришедшей на ум в ту
минуту.

Лукин толкнул запертую дверь коленом.

Она распахнулась.

Увиденное заставило Лукина на миг застыть на пороге.

Возле семейной кровати на пушистом коврике, который они вместе купили
на рынке, в позе скачущей лошадки стояла нагая Ирма. А на ней, как лихой
наездник, в такой же степени обнаженный, как и она, восседал тщедушный
мужичонка. Он тяжело дышал, дергался, изображая бешеную скачку, и при
каждом его рывке Ирма вскрикивала и стонала.

Лукин шагнул вперед, схватил голого мужичка за шкирман, как котяру,
забравшегося в хозяйскую сметану, и швырнул в угол. Тот скользнул голым
задом по полу, шмякнулся спиной о стену и остался лежать в позе лягушки,
распластавшей ноги.

В "наезднике" Лукин узнал соседа, прапорщика Щенкова. Тот заведовал
продовольственным складом, был тих, обходителен, незаметен. Внешне