Чтение 7–й страницы книги ~Прозрачные витражи~

- Нет.

Ни печали, ни боли, ни ярости.

И ни капли сомнения.

Он не верит в происходящее, этот злодей и убийца. Настоящий, без всяких смягчающих обстоятельств, злодей...

Не хочет верить.

Не поверит никогда.

Я читала его личное дело. Я знаю, что он убил свою жену. Я знаю, что он любил ее. И до сих пор, наверное, любит. И себя он осудил куда раньше, чем люберецкий районный суд...

- Нет, - еще раз говорит заключенный, проводя рукой по тельцу лисицы.

- Нет.

И пушистый хвост вздрагивает.

Стриженная голова опускается, человек касается губами мордочки лисицы. И крошечный язычок ласково лижет его щеку.

- Она отключена, - не дожидаясь вопроса говорит программист Денис. - Да нет ее вовсе! В программе оживление не предусмотрено!

На экране - человек гладит лисичку.

- Выключите, - говорит Томилин. И смотрит на меня.

- Будете третьего... катарсить? - спрашиваю я.

- Имеет смысл? - вопросом на вопрос отвечает Томилин.

Я медлю. Я действительно пытаюсь ответить честно. Хотя бы потому, что кто бы ни стоял за всей этой жестокой пьесой, какие бы амбиции ни кипели в министерских умах, но для Томилина этот проект - совсем другое. Заслон на пути преступности, сверкающий меч и надежный щит в руках правосудия, настоящие стражи порядка, штампованные супермены глубины.

И ради этой цели он без колебаний подвергнет муке преступников.

Без колебаний... но и без радости.

- Он тоже не станет дайвером, - говорю я, наконец. - Он что-то сделает... я даже не знаю, что именно...говорите, умирающая женщина в пустом городе? Нет, вряд ли он ее оживит. Скорее - добьет.

- Ее невозможно добить, - почти робко вставляет программист Денис. - В том-то и дело... этот тип - он маньяк, он обязательно попытается, но...

- Лисичку невозможно было оживить, - напоминаю я.

- Так в чем дело? - уже не спрашивает, а требует Томилин.

- Я знаю только одного дайвера, - говорю я. - Но разве вам непонятно, в чем разница? Это же так просто!

- Свобода, - вдруг говорит Томилин. - Бип.

- Способности дайверов - они все исходят из одного, - киваю я. - Только из одного. Они не терпят несвободы. Потому и могут входить и выходить из глубины - когда захотят. Поэтому видят лазейки в программной защите. Вы кого угодно сможете воспитать в своей тюрьме... людей, которые будут убивать и оживлять программы, к примеру. Но только не дайверов. Потому что дайвер в виртуальной тюрьме - невозможен.

1011

Наверное, самое обидное вовсе не поражение. Полководец, который привел армии на поле брани мечтает о победе. Но и к поражению он готов. А вот к тому, что вражья армия, о которой донесли разведчики, бесславно потонет при форсировании мелкой речушки, или поголовно сляжет с банальной дизентерией - к этому не готовятся.

Томилин долго смотрит на меня, прежде чем с неохотой кивает.

- Наверное, вы правы, Карина. Наверное. Но черт возьми, как вы поняли? Проект готовили серьезные специалисты... кто вы такая, что сумели понять?

- Кто я? - пожимаю плечами. Вопрос мне задали риторический, но почему-то я собираюсь ответить.

Кто я?

1011.0

"Лабиринт"

(Алый финал)

Кто я?

Я самая обыкновенная. Девочка компьютерного века. Одна из тех, кто учился буквам по клавиатуре. Одна из тех, кто рвался из дома не на улицу, а в сеть. Одна из тех, кто никогда не видел своих друзей. Одна из тех, кто привык быть кем угодно - вздорной грубоватой Ксенией, любопытной малолеткой Машей, писателем-детектив-щиком Романом, хакером Сёмой, солидной и умной Ольгой... меня было так много в глубине...

Я самая обыкновенная.

Просто я здесь живу.

А энергичный и умный подполковник Томилин - работает.

Да пусть я никогда не верила в дайверов! Пусть считала их сказкой. Но я же знала, о чем эта сказка: о свободе. О людях, которые не теряют себя в глубине. Не о волшебниках, творящих виртуальные чудеса, а о людях, научившихся жить в сети.

И пусть теперь я работаю в МВД, пусть у меня есть звание и должность, но я - гражданка Диптауна.

А уже потом - гражданка России.

- Я самая обыкновенная, - отвечаю я Томилину. - Только я здесь живу. Понимаете? Это плохо, наверное, что я здесь живу. Я, может, так и состарюсь в этом теле. И по службе никуда не продвинусь, мне это неинтересно. Зато я вижу то, чего вы не видите.

Томилин смотрит на Дениса, кивает, и тот быстро выходит. Косясь на меня... и, вроде бы, с симпатией.

Неужели он тоже доволен, что проект по созданию дайверов провалился?

- Начистоту... - хмуро спрашивает Томилин. - Вы довольны, что все так кончилось?

- Конечно, - говорю я. - Извините...

- Карина, но вы же понимаете, это ничего не изменит. Государству нужен контроль над глубиной. И не ради самого государства, ради мирных граждан, понимаете?

- Нет, не понимаю, - честно отвечаю я. - Ведь мы справляемся сами. Худо-бедно, но справляемся. Разве в настоящем мире у нас не осталось работы?

- Мы? - подполковник интонацией выделяет слово.

И я киваю:

- Мы. Те, кто живет в глубине.

- Это ваш настоящий облик? - неожиданно спрашивает Томилин.

Таких вопросов не задают. Даже нижестоящим. Но я снова решаю ответить:

- Да.

- А у меня - не совсем, - он внезапно улыбается. - Нехорошо получается... Ну и что вы напишите в отчете?

- Чистую правду, - отвечаю я. - Что ничего, заслуживающего служебного расследования, в тюрьме не обнаружено... за исключением мелких нарушений трудовой дисциплины. У меня, правда, были сомнения. Показалось, что в тюрьму ухитряются проникать посторонние. Но теперь-то я понимаю - это лишь часть программы перевоспитания осужденных.

Томилин кивает.

- Разрешите идти? - спрашиваю я. - Мне надо заняться отчетом.

- Я завтра буду в управлении, - говорит Томилин. - Со своим отчетом. В девять ноль-ноль. Насколько я понимаю... согласно правилам хорошего тона... мне надо показаться вам в настоящем облике.

Это так неожиданно и трогательно, что я с трудом сохраняю невозмутимое лицо.

Интересно, он мудр и седоволос, или молод и энергичен?

Интересно, конечно...

- Половину ночи я провожу в глубине. А в девять утра еще сплю, - отвечаю я. - Извините. Конечно, если это приказ...

Томилин качает головой:

- Нет. Не приказ. Не смею больше вас задерживать.

И на какой-то миг мне кажется, будто я вижу его - настоящего. Не молодого, и не старого. Человека лет сорока, который упрямо учился работать на компьютере, пытался постичь глубину - не из любви к ней, не из любопытства, а лишь потому, что был соответствующий приказ. Одинокого служаку, поднаторевшего в кабинетных играх, но тоже не из любви к ним, а ради того, чтобы делать свое дело.

Мне даже становится его жалко.

Но жалость - это не то, ради чего я готова просыпаться в девять утра.

- Всего доброго, - говорю я, прежде чем уйти.

Памятник Последнему Спамеру все так же облеплен молодежью. В глубине много памятников, совсем несложно получить кусочек места и воздвигнуть там все что угодно. Вот только популярность памятника отследить нетрудно. Неудачные, возле которых никто не встречается, густо засиживают голуби, потом зеленеет бронза и крошится мрамор, а под конец приезжает грузовик из мэрии Диптауна и вывозит неудачное творение на свалку. Свалка вечна и бесконечна. Длинные ряды никому не нужных скульптур... страшненькое место.

В общем-то, это конец всего в глубине. Здесь слишком много неудачных творений. Собранных из сэмплов опер, написанных левой ногой книг, безумных философских теорий и мертвых картин. Все они уходят в никуда, в вечное хранение на бесконечных виртуальных свалках.

Но памятник Спамеру жив. И у его подножия очень мало свободных скамеек. Я нахожу лишь одну, покупаю в ларьке бутылку пива и сажусь - нарочито посередине скамейки, давая понять, что не жажду случайных знакомств. Ко мне и не подсаживаются. Мы научились уважать друг друга в глубине. Без бдительного надзора полиции, без суперменов-дайверов из МВД. Значит, мы что-то умеем?

Памятники - это место встреч. Мне никто не назначал здесь свидания, но это единственный памятник, у которого мы встречались с Чингизом.

И я сижу на скамейке. Пью холодное пиво - оно холодное ровно настолько, насколько это нужно. Смотрю в чистое небо. Когда я была маленькой, я однажды испугалась неба. Я с родителями была на море, и однажды, растянувшись на спине, посмотрела вверх. Небо было таким бездонным и чистым, что я поняла - в него можно упасть. Оторваться от горячего песка, нелепо взмахнуть руками и полететь вверх - в небо, которое станет бездной. А над головой закружится перевернутая земля, и плачущие родители, и задравшие головы зеваки, и качающие ветвями деревья. Они не упадут в небо, ведь они не знают, что в небо можно упасть...

Как давно это было. А запомнилось. Вместе с паззлом, который я так и не смогла собрать. Вместе с первой влюбленностью, первой настоящей обидой, первым визитом в глубину, первым предательством...

- Разрешите?

Я скашиваю глаза на Чингиза. Киваю, и чуть сдвигаюсь в сторону.

- Наверное, над нами стоит посмеяться, - говорит Чингиз вполголоса. - Все способности... они ничего не стоят, когда провайдер отключает тебя от сети. По одной лишь команде из МВД.

- А как ты вошел? - спрашиваю я.

- По старинке. С телефонной линии, - Чингиз садится рядом.

- Я вас не сдавала, - говорю я. - За вами следили с самого начала. Просто шум поднимать было не выгодно. Поэтому игнорировали... а когда стало нужно - отключили.

Он кивает. И молчит - хотя я понимаю, как ему хочется задать вопрос.

- А как ты меня нашел? - спрашиваю я. - На мне маркер?

Чингиз качает головой.

- Нет. Я подумал, что встречаться принято у памятников... Дашь глотнуть?

До палатки с бесплатным пивом - несколько шагов. Но я даю ему бутылку. И начинаю рассказывать то, что рассказывать не имею никакого права. То, как не становятся дайверами.

- Спасибо, - говорит Чингиз, когда я заканчиваю свой рассказ. - Спасибо. Я верил, что ты все-таки на нашей стороне.

- При чем тут я? Я же ничего не делала.

- Делала, - уверенно отвечает Чингиз. - Ты не хотела, чтобы у них получилось. Может быть единственная из всех, кто наблюдал за экспериментом - не хотела.

- Ну и что? Мало ли чего я не хочу.

- Глубина - это больше, чем принято думать, - убежденно говорит Чингиз. - Это не только среда обитания. Это что-то еще. Мы - частички глубины. Она становится такой, какой мы хотим ее видеть. Если бы все хотели заполнить улицы штампованными дайверами - это бы случилось. Но надо было, обязательно надо было, чтобы кто-то из следящих за экспериментом не желал успеха этой затее...

Смешной он. Взрослый ведь человек...

- Ну хорошо, пускай это все моя заслуга, - соглашаюсь я. - Уговорил.

Чингиз улыбается, и возвращает мне пиво.

- Твой приятель, Стеков, он и впрямь отправился в тюрьму худеть? - спрашиваю я.

- Бог его знает, - Чингиз пожимает плечами. - Я не всегда понимаю, когда он серьезен. Он и сам, наверное, не всегда это понимает... Карина?

- Да? - все еще глядя в небо, отвечаю я.

- Из меня никудышный ухажер, - самокритично признает Чингиз.

Не сомневаюсь. На него, небось, еще со школы девицы пачками вешались. Такие учатся от подруг уворачиваться, а не ухаживать.

- Но виртуальное пиво - это не самое лучшее, что есть на свете, - продолжает Чингиз. - Можно пригласить тебя в ресторан?

Ух ты... Не было ни гроша, да вдруг алтын... И Томилин, и Чингиз.

- Чингиз, - отвечаю я, морщась. - Хочешь, расскажу историю?

- Расскажи.

- У меня была в детстве игрушка. Паззл. Очень красивый... там был рыцарь и принцесса... они тянулись друг к другу. Я его собрала... весь. Только одного кусочка не хватило. Между рукой принцессы и головой рыцаря. Понимаешь, этот кусочек забыли положить в коробку!

Чингиз молчит.

- Я, наверное, такая принцесса, - продолжаю я. - К кому не потянусь - ничего не получается. И ты ко мне не тянись.

- Знаю я про этот паззл, - вдруг отвечает Чингиз. Голос его меняется, становится смущенным, даже виноватым. - Ты в курсе, что все эти мозаики нарезаются случайным образом, по рассчитанным на компьютере схемам?

- Ну...

- У тебя бывало так, что вместо одного кусочка ты вставляла другой? И он вроде бы даже подходил... зазор оставался, но крошечный, незаметный...

- Бывало.

- Так вот, однажды паззл раскроили очень неудачно. Его стало возможно собрать двумя способами. Если собирать неправильно, то получались щели - но совсем маленькие, незаметные. А в центре оставался пустой кусочек. Скандал был чудовищный, не меньше трети купивших паззл собрали его неправильно, и засыпали фирму рекламациями.

- Врешь? - растерянно спрашиваю я. - Ну не могло так получиться!

- Случайно, может быть, и не могло, - признает Чингиз. - Но фирму хакнул по сети один молодой и не в меру бесшабашный русский хакер... он решил пошутить, посидел ночь за расчетами... и вовсе не задумался, что от этой шутки десять тысяч человек... Честное слово, Карина, потом я понял...

Как жалко, что виртуальная посуда не бьется!

Я обрушиваю бутылку на голову Чингиза, но он успевает отскочить.

- Ты жалкий, гнусный, бесчувственный, трусливый урод! - я захлебываюсь в поисках подходящих эпитетов. - Ты!

- Почему урод? - возмущается Чингиз, держась на безопасном расстоянии. - Карина, честное слово, я раскаиваюсь!

- Знаешь, как я ревела? - кричу ему. - У меня, может, с тех пор психическая травма!

За нами с любопытством наблюдает весь сквер. Включая прогуливающегося полисмена. Второй день подряд, на том же самом месте... Вот позорище-то...

- У меня есть знакомый психоаналитик... - Чингиз ловко уворачивается.

- Карина, ну прости! Я тогда был молодой и глупый!

Я поворачиваюсь, и гордо иду прочь от памятника. Из толпы кто-то улюлюкает. Чингиз догоняет меня, и жалобно просит:

- Слушай, это ведь было пятнадцать лет назад! Да убей я кого - меня бы уже выпустили! Карина, чем я могу... искупить?

Останавливаюсь, меряю его взглядом. Говорю, чеканя каждое слово:

- Завтра. В восемь. У моего подъезда. С букетом цветов и, учти, розы я не люблю.

- В восемь... - страдальчески повторяет Чингиз.

- В восемь вечера, - уточняю я.

Не зверь же я, все-таки...

- Мне, право же, очень стыдно, - снова начинает Чингиз.

- Проваливай, и чтобы я до завтра тебя не видела! - командую я. Чингиз кивает - и растворяется в воздухе.

- Дайвер... - только и говорю я.

Прохожу еще несколько шагов - и начинаю смеяться.

Над собой. Над маленькой девочкой, которая хотела собрать паззл побыстрее, и предпочитала не замечать неточностей. Придумавшей для себя целую философию. Над глупой девочкой, которая никак не хотела взрослеть.

Интересно, за сколько дней я сумею собрать паззл правильно?

1011.1

"Зеркала"

(Синий финал)

Кто я?

Самой бы хотелось понять. Все мы, предпочитающие жить в глубине, странные. У всех свои причуды. Но когда причуд становится слишком много, разница между ними стирается.

Ну что с того, что моя подруга занимается в глубине прыжками с парашютом, а в жизни боится высоты? Что с того, что мой первый виртуальный муж в конце концов оказался десятилетним украинским шалопаем? Что с того, что я иногда люблю зайти в лес, который раскинулся вокруг Диптауна - бесконечный и довольно-таки унылый лес, он просто "заполняет фон" - зайти, и бродить часами в клочьях серого утреннего тумана... там всегда утро, всегда полумрак, и конца этому лесу нет...

Все мы настолько странные, что становимся обыкновенными...

- Я самая обыкновенная, - говорю я Томилину. - Ну... я больше других брожу в глубине, вот и все... Может быть потому и поняла.

- Денис, выйди, - глядя на меня командует Томилин. - Знаешь... что делать.

Программист выходит. А Томилин делает шаг ко мне, крепко берет за локти, заглядывает в глаза, говорит, переходя на "ты":

- Ты откуда, девочка?

Пытаюсь вырваться, но он держит крепко. Без грубости, но и не вырваться...

- Вы же видели мои документы...

- Твои документы не стоят клавиатуры, на которой их набирали! В Управлении по Надзору нет сотрудницы Карины Опекиной!