Зюскинде, Курлов.
смотрела на Сергея так, будто у него пенис на лбу вырос. Нет, она бы скорее
сказала: "фаллос", с долгим протяжным "л" и круглым "о" - потому что на
первом курсе Лидия Николаевна преподавала у них историю античной литературы,
это ее конек. Сафо, Анакреон, Аристофан, лиры, кифары, тенистые рощи
Лесбоса.
еврейской семье. Он написал "Контрабас".
Агеевым легенде он героически вступил в схватку с грабителями. Имелась и
соответствующая справка.
Продолжайте...
избегала ссориться с "детьми" - себе дороже. А Курлов явно не относился к
"простым". Ему удалось поспать пять часов, но сон облегчения не принес.
Хотелось холодного пива и пенталгина.
Патриком, Сергей узнал только что от самой Лидии Николаевны. Про "Контрабас"
он слышал краем уха, его немцы ставили в университетском театрестудии, там
играл полный рыжий хлопец, за спектакль он выпивал упаковку баночного пива -
так по сценарию было. Все. Ничего больше про Зюскинда Сергей не знал и знать
не хотел. Разве что только...
Николаевна снова хотела что-то съязвить, но слова застряли у нее в горле.
Левый глаз Курлова был красным, как редис, он почти скрывался под опухшим
веком. Глаз загнанного зверя.
большой бокал с пивом. Он был жгучий брюнет, - негромко, почти шепотом
сымпровизировал Сергей.
его зачетную книжку.
бы вас зауважала, Курлов, - сказала Лидия Николаевна, вручая Сергею зачетку.
Может, все уже знают?
здоровенные дурищи, невыспавшиеся, трясущиеся, как первокурсницы. Облепили,
повисли: "Ну, как, Курлов, - сдал?.. Ой, да ты че?! Какой билет?.. А Лидия -
она на нервах, да?"
вещей. Сергей промычал что-то, стряхнул с себя цепкие девичьи руки и
прошелся взад-вперед по коридору.
под обтянутый белыми джинсами зад стопку конспектов. Она курила тонкую
сигаретку и смотрела в потолок.
хоботок пепла между маленькими кожаными туфлями. И улыбнулась:
появляется - не ее ареал обитания; всю сессию, от первого до последнего
звонка, она сидит в библиотеке, грызет гранит. Всерьез грызет, без всяких.
Хотя и не говорит об этом никому, даже под пыткой не признается. Это для нее
характерно, в этом вся Бернадская. Зато потом, когда Пшеничники и Салмановы
мечут в коридорах икру, лихорадочно запихивают в лифчики шпаргалки и
хватаются за голову: "Ой, девочки, забыла, в каком году у жены Фицджеральда
был выкидыш?" - Светка демонстрирует полную безмятежность.
растягивая слова.
спускаться по лестнице. В другой бы раз он промолчал - обычные бабьи
хитрости, что с нее возьмешь! - но сегодня настроение было не то.
"Вог", она обещала принести!..
осенней сессии, они со Светкой многими считались парой. Светка-энд-Сергей,
Svetka'n'Sergey, устойчивое словосочетание. А потом все. Потом появилась
Цигулева.
торчали Зеньков и Чумаченко. За закрытой дверцей кабинки деловито шуршала
бумага.
сосок с полмизинца, мы тут чуть не это... - Чума показал свой кривой
мозолистый мизинец, потом ткнул пальцем в окно в доме напротив.
там мужик - оборотень. Так у него такая рожа была, когда он в волчину
превращался. Что это за бульдозер на тебя наехал, Серый?
короче. Блин... И куда он запропастился?
сидел Коля Лукашко с раскрытым конспектом в руках.
шуметь!
кабинет на первом этаже. Здесь стояли три передвижные телекамеры, похожие на
гиперболоиды инженера Гарина, стальная рощица софитов, монтажная установка,
четыре монитора, шестнадцатиканальный микшерский пульт "Алесис" и мягкий
уголок из черной кожи. Говорили, это Бутевич расстарался - бывший декан,
завзятый партиец, любитель крымских вин и быстрой езды.
камер работала только одна, мониторы были на лампах-компактронах, которые
перестали выпускать еще на заре перестройки, и когда очередная лампа
перегорала, приходилось вручную менять электрод - если, конечно, было кому.
Шикарный "Алесис" давно был пропит, проеден и протрахан, а на его месте
стоял обычный советский "Лель", с которого сняли ручки и клавиши и
переоборудовали в обеденный стол - поскольку ни на что другое он не годился.
Находчивый Ашот Меликян, помощник декана, прилепил сюда фирменный логотип,
срезанный с коробки от "Алесиса", а заодно и его инвентарный номер.
упругий, как батут, добротный бидермайерский диван, который уже сам по себе
являлся сексаттракционом. Вверх-вниз, вверх-вниз, еще выше, еще, широкая
устойчивая амплитуда, стыковка-расстыковка, салют, победа. А если под
хорошую выпивку и закуску, если включить единственную рабочую камеру и
вывести изображение на большой монитор - ну... нет слов. Это надо пережить.
снимают интервью друг с другом, а потом дружно катаются со смеху. Но у
первокурсников еще не выработалась привычка запирать за собой дверь. А
сейчас дверь была заперта.
улыбался Ашот Меликян, его строгая понтовая сорочка в узкую полоску была
расстегнута, по волосатой груди стекал пот.
в дверь моя? Я говорю: Мишель Пфайфер, спорном? Родион говорит: ни фига, это
Крутой Уокер. Спорнули на четыре порошка, открываю - а там Курлов, греб его
мать, вот с такой рожей. Ты нам каждому по два порошка ставишь, Серый, мы на
тебя спорнули, ты не оправдал, сам понимаешь... И кто тебе хлебальник
своротил, а?
нос, светло-светло-голубые глаза. Очень светлые, голубизны, бывает, и не
видно. Он кивнул Сергею, вытер красное пористое лицо бейсболкой. Приподнялся
с дивана, вытащил из-за черной кожаной спинки початую бутылку бренди и
поставил на пульт.