Чтение 7–й страницы книги ~Пиранья против воров~

- Мани ин альто, - сказал Мазур.

- Ничего, красиво, - подумав, заключил Котовский. - Это тебе не "грабки в гору" или там "конвой стреляет без предупреждения, ети вашу мать"... А насчет иероглифов как?

- Я же объяснял уже, - сказал Мазур.

- Да помню, помню... - он насупился. - Жмурику, конечно, все равно, но не хотел бы чтоб над моей тыквой посмертно так издевались...

Он говорил о Номере Пятом - в случае с коим, как Мазур и предсказывал заранее, не отыскалось ни следов, ни улик, ни даже бдительной классической бабушки, которая, маясь бездельем, углядела бы в щелку покидающего место преступления варнака...

Номер Пятый, опять-таки не классический бандюк старой формации, а вполне респектабельный, весьма небесполезный менеджер из легальной империи Гвоздя, отправился на тот свет неожиданно и молниеносно. События, насколько их удавалось с ходу реконструировать, выглядели незатейливо: кто-то (то ли один, то ли несколько), постучался в квартирку на окраине, каковую Номер Пятый снимал для юной симпатии. Ему сдуру открыли - кто именно, симпатия или Пятый, установить не представляется возможным. Два выстрела в сердце из бесшумного пистолета - по одному на человека. Пистолет, по установившейся традиции, брошен в квартире. Тать, сделав свое поганое дело, по той же традиции растворился в полной безвестности, не привлекши ничьего внимания.

Но перед тем, как исчезнуть, неизвестным и ненайденным в квартире лезвием аккуратненько отделил обоим головы и примостил их на столе, выведя на лбу у каждой кровушкой некий загадочный иероглиф, один и тот же у обоих. Зрелище не из приятных, как легко догадаться.

Об этом иероглифе речь сейчас и шла. Мазур вчера объяснил Гвоздю, что никакой это, собственно, не след - поскольку иероглиф без каких-либо конкретных привязок так и остается "вещью в себе". По-японски он может означать одно, по-китайски - другое, по-корейски, соответственно, третье, быть может, абсолютно противоположное...

- Может, Папа с какой-нибудь якудзой поссорился? - негромко спросил Мазур.

- Не похоже, - серьезно ответил Котовский. - Нет у нас в Шантарске никакой якудзы. Китайцы, что правда, просачиваются, и уже есть с ними мелкие трения, но не похоже что-то... Кто-то вполне мог сработать под азиатов, делов-то - в первом попавшемся словаре выбрал любую закорючку да изобразил без помех... Логично?

- Логично, - сказал Мазур.

- Китаезов-то мы размотаем по кустам... Тоже мне, конкуренты! Мазур благоразумно промолчал - не стоило делиться своими соображениями на этот счет, а также некоторыми воспоминаниями, делами давно минувших лет. Лысый все равно бы не поверил, сколь серьезным противником может быть китаеза, и даже китаезочка... Он мимолетно вспомнил Мэй Лань, сучку очаровательную - ну что ж, прошло столько лет, что любые воспоминания были чистейшей ностальгией, и не более того... а впрочем, у него и тогда не было ни особой злости, ни ненависти. При чем тут злость и ненависть, если и ты, и тот, кто всерьез собрался тебя прикончить, прилежно выполняете свой долг? Совершенно ни при чем...

- Слушай, Котовский, - сказал Мазур. - Я тут подметил интересную особенность... У твоей "Волги" номер - "двести шесть", и на усадьбе еще несколько машин с такими же цифирками, и у Папиной супруги те же "двести шесть", и даже у этого "крузера", хоть он и не шантарскии, а вашего здешнего, как бы это сказать, представительства... Совпадение или как?

Скучавший шофер от души хохотнул.

- Да никакого совпадения, - сказал Котовский. - Это у Папы такое чувство юмора. Нужен был какой-то отличительный знак на тачки, вот Папа и придумал. Первая ходка у него была как раз по двести шестой, "хулиганка". Не без юмора, согласись. Сейчас, в новом Кодексе, статья номер поменяла - но не помню, под каким она нынче значится, потому что мы люди серьезные и заматеревшие, в наши годы и в нашем положении "хулиганку" на себя вешать как-то и стыдно даже. Это вот этот пусть изучает... - он кивнул на шофера. - А то ни одной ходки, стыд и срам...

- Нахрен мне эти университеты... - пробурчал шофер

- Я и говорю, - печально сказал Котовский. - Новая формация пошла, не знает, с какого конца редьку есть... Старшее поколение свой авторитет выгрызло, а эти хотят все на блюдечке, и без единой ходки...

- А что, босс, есть причины на меня жаловаться? - хмыкнул шофер - Вроде бы поводов не давал...

- От оно, - печально поведал лысый. - Слыхал, Степаныч? Я для него, изволишь видеть, "босс"... Нахватались... Смотри, при Папе не вякни, у него закалка старая, он этих "боссов" и "окэев" на дух не переносит.. Мало ли что в кино кажут... Опаньки! Доцент выплыл, как лебедь белая на стремнину?! Писать пойдет или опять начнет ляльку за бока хватать? Спорнем от скуки на сотню баксов?

- Идет, - оживился шофер. - Ляльку хватать будет.

- Шиш, - отрезал Котовский. - Сначала - писать, помяни мое слово... Степаныч, разбей!

- Давай...

Крайняя палатка колыхалась при полном безветрии, словно под порывом шквала - это ее обитатель с превеликим трудом искал выход наружу. Какое-то время казалось даже, что он обрушит на себя выцветший брезентовый чум к чертовой матери. Но нет, ухитрился благополучно выползти на белый свет и даже встать на ноженьки...

- Ах ты, хороший мой, - ласково прокомментировал Котовский. - Эк тебя мотает, соколика... Колышет сегодня здорово, что правда, то правда..

"Доцент", низенький мужичишка с растрепанной бородой и огромным пузом, нависавшим над пестрыми широченными трусами, в конце концов установил себя на расставленных ногах, почесал обеими руками необъятное чрево, звучно икнул и по причудливой траектории побрел в тайгу, где, не теряя времени, примостился за ближайшим могучим кедром.

- Гони сто баксов, горюшко, - весело распорядился Котовский. - Эх ты, знаток человеческой природы... После пары ковшей браги любой озабоченный не к девке полезет, а водичку сначала сольет...

Шофер с убитым видом протянул ему денежку. Бородатый уже возвращался из-за кедра, временами сбиваясь с направления, но все же стойко держа курс на дымящую печурку.

Собственно говоря, это был не доцент, а целый профессор со звучной фамилией Буряковский, самый здесь главный, из-за которого они и маялись самым пошлым бездельем...

Как выяснилось по прибытии, свои обязанности здешнего главнокомандующего профессор исполнял весьма даже своеобразно: он завел в своей командирской палатке двадцатилитровый бидон браги, каковую и истреблял, не особенно оглядываясь на время суток, а руководствуясь лишь стремлением не дать себе засохнуть - в полном соответствии с телевизионными поучениями. Легко догадаться, что эти их археологические раскопки проходили как бы сами по себе, без всякого участия отца-командира. А потому он понятия не имел, на каком из трех участков сейчас находятся подчиненные ему гробокопатели. Поскольку участков имелось три, и разбросаны они были на паре сотен квадратных километров, самим разыскивать дочку Гвоздя не имело никакого смысла - попусту спалили бы горючее, колеся по неведомым стежкам...

Приходилось маяться бездельем и ждать, когда археологи вернутся к ужину. И надеяться, что бородатый профессор на сей раз оставит их в покое и общаться не полезет. Поначалу, когда они только появились, Буряковский, обрадовавшись новым лицам, сначала усердно пытался напоить их брагой, а потом битых полчаса повествовал о своей развесистой генеалогии, уходившей корнями в славные времена крестоносцев. По его версии, он происходил прямиком от доблестного польского рыцаря, кидавшегося в сечу на крестоносцев, как буря - за что славного пана и прозвали Бурей, а его последующие предки в ту пору, когда дворянство стало обзаводиться, кроме гербов, еще и фамилиями, начали писаться Буряковскими.

Мазур, предки коего обитали некогда в тех же самых местах, о которых столь живописно повествовал пьяный профессор, пришел к своей версии, которую благоразумно держал при себе. Поскольку "буря" по-польски "бужа", то все вышеизложенное, окажись оно правдой, привело бы к тому, что потомки доблестного рыцаря писались бы Бужаковскими. Зато "буряк", как известно - "свекла", а посему логично будет предположить, что почтенная фамилия профессора имела в основе этот самый овощ. Отсюда вытекало, что далекие его предки с шляхетству имели весьма отдаленное отношение и, скорее всего, пробавлялись выращиванием означенной огородной культуры...

Буряковский тем временем подобрался к смазливенькой поварихе, облапил ее по-медвежьи и принялся вольничать короткими ручонками так, что шофер завистливо застонал. Бедная студентка слабо отбивалась, пищала и ойкала - но когда распаленный профессор недвусмысленно попытался совлечь с нее шортики, начала сопротивляться по-настоящему, так что оба едва не рухнули на горячую плиту.

- Лизонька! Лизетта! - ухал профессор, распаленне колыша брюхом. - Откуда такая холодность, мон шер ами? Помнится, этой ночью вы, прелестница, были не в пример благосклоннее... Ну пойдем в вигвам, чаровница, а то хрен вы у меня сессию сдадите!

- Михал Андреич, люди смотрят! - в отчаянии воззвала жертва сексуальных домогательств на рабочем месте.

- Люди перебьются! - звучно возгласил Буряковский. - Никакие это не люди, а новые русские, судя по внешним факторам, а посему всяк истинный интеллигент обязан их игнорировать, как величину бесконечно малую, согласно энергоинформационности Вселенной... Лизетта, утеха очей моих! Ну пойдем ненадолго в вигвам!

- Может, ему в пятак заехать? - предложил шофер. - Определенно нас парафинит погаными словечками... Ни черта не понимаю, но нюхом чую, что парафинит... Пусть за базар ответит, пузо!

- Сиди, - приказал лысый, которого происходящее только развлекало. - Это он на своем наречии ботает, и не более того... Что, еще на соточку поспорим? Уманит он куклу в палатку на порево, или она отвертится?

- А вот хрен он ее уманит! - убежденно сказал шофер. - Разбейте, Кирилл Степаныч!

- Уманит, - возразил Котовский, стискивая его ладонь. - Куда она, бедолажная, денется, если ей еще кучу сессий сдавать? Проще уж ножки раздвинуть... Опа! Повлек, повлек, пузан хренов!

В самом деле. Буряковскому удалось-таки протащить свою жертву метра три, в сторону палатки. Однако она, решив, видимо, соблюдать в присутствии чужих визитеров, минимум светских приличий, в конце концов вырвалась, громким злым шепотом сообщила:

- Да потерпите вы до ночи, Михал Андреич, в самом деле!

И припустила в тайгу, наверное, чтобы отсидеться там среди чащобы, пока профессор охолонет - только ноженьки загорелые замелькали. Оставшись в одиночестве и понимая, должно быть, что в его нынешнем состоянии догнать и пленить девчонку - предприятие безнадежное, Буряковский выругался громко и совершенно неинтеллигентно, шумно высморкался наземь и, подвернув трусы, направился к джипу.

- Соточку позвольте, - вежливо попросил шофер.

- На тебе назад твою соточку, - сокрушенно сказал Котовский. - Ладно, остались при своих... - он спрыгнул на землю, размял ноги и с несказанной вежливостью осведомился:

- Как проходят ученые занятия, господин профессор? Переворота в науке не ожидается?

- Какой тут переворот... - пробормотал Буряковский, громко икая и пошатываясь. - С подобными к-кадрами переворота в науке произвести невозможно. Никакой дисциплины. Каждая сопля позволяет себе вульгарно манкировать своими обязанностями и в грош не ставит авторитет научного руководителя... Лизетт! - громогласно воззвал он в сторону тайги, приложив ладони ко рту рупором.

Тайга безмолвствовала, как народ в известной трагедии.

- Вот видите, - грустно промолвил профессор, распространяя аромат доброй браги. - Какой тут переворот в науке...

- Ненаучные методы вы применяете, профессор; уж простите на худом слове, - ласково сказал Котовский. - Мы - люди темные, гимназие не кончали, однако совет всегда готовы высказать... Вы не пробовали объект ваших вожделений к дереву за ногу привязывать?

- Н-нет... - покачнулся Буряковский озадаченно.

- А вы попробуйте, профессор, попробуйте, - с непроницаемым лицом посоветовал Котовский. - Одним концом - к дереву, другим - за ногу, оченно способствует...

- А ведь правда! - просветленно гаркнул профессор. - Коллега, вы подали прекрасную идею! Данный эксперимент ограничивает способность объекта к неконтролируемому перемещению до минимума, сводя таковое до нулевой экспоненты...

- А я и говорю, - хладнокровно поддакнул Котовский. - Ясное дело, до самой что ни на есть нулевой экспоненты, любой академик с ходу согласится... Ну что, не нашли вы еще золотой шлем Александра Македонского? А то слышал я в Шантарске, что тут древние греки хаживали.

- Ч-чепуха! - воздел палец Буряковский. - Не было никаких таких древних греков! И никаких римлян не было... древних! Это все потом немцы придумали, чтобы оклеветать Ломоносова! Сейчас докажу!

Он припустил в палатку и скоренько вернулся с толстенной растрепанной книгой без обложки. Потеснив Мазура, вскарабкался на заднее сиденье джипа, наполнив машину ядреным ароматом браги, распахнул книгу, спохватился, что держит ее вверх ногами, вернул в нормальное положение и возгласил:

- Вот, слушайте, что пишет академик Хоменко! "Поскольку средний параллакс Юпитера никогда не выходит за созвездие скорпиона, отсюда недвусмысленно вытекает, что Новгородская летопись является позднейшей подделкой Якова Брюса..."

- Оно, конечно, - согласился Котовский. - Ежели параллакс, то тут уж никаких дискуссий... А не выпить ли нам за академика Хоменко?

Он достал из бардачка бутылку виски, большой пластмассовый стакан, и сноровисто набулькал такую дозу, что способна была в секунду уложить любого, находящегося в долгом запое.

Так оно и произошло - одним духом выхлебав чуть ли не треть, бутылки, Буряковский посидел, таращась на них осоловело, потом стал клониться вправо, и, навалившись на плечо Мазура, смежил глазыньки.

- Давай, Степаныч, отволокем ученого человека в его фигвам, - хохотнул лысый. - Чтоб под ногами не путался... Что смотришь, чадо? Ладно уж, сходи в тайгу, поищи девочку, да объясни ей приличными словами, что в ближайшие часа три ей уж точно в трусы никто не полезет. Смотри у меня, прилично себя веди!

Он выпрыгнул первым и помог Мазуру вытащить храпящего профессора, тяжеленного, как матерый морж. Подхватив бородатого под микитки, они отволокли красу и гордость археологии в палатку, где и бросили без особых церемоний на смятый спальник. Котовский заботливо прикрыл крышку на громадном бидоне с брагой и звучно накинул защелку:

- Выдохнется еще, а к спиртному относиться надо уважительно...

- Пал Федорыч! - заорал снаружи шофер. - Они, похоже, возвращаются, грузовик едет!

ГЛАВА ВТОРАЯ
КАК БЛЮЛИСЬ ЗАВЕТЫ ЧИНГИСХАНА

Оба шустро вышли наружу. Из тайги опасливо возвращалась взъерошенная Лизетта - в обыденной жизни, надо полагать, просто Лизочка - а со стороны узкой дороги, рассекавшей чащобу, и в самом деле слышалось ворчанье мотора, причем автомобиль был явно не легковой.

- Какая у вас машина, Лиза? - спросил Мазур.

- Этот, как его... ГАЗ-66.

- Точно, - поддержал шофер. - Во-он "шестьдесят шестой" ползет. Лизочка, а не помочь ли вам на кухне? Я в армии был поваров первого разряда, генералов кормил в Генштабе, в самой засекреченной столовой...

Покосившись на Котовского и не встретив с его стороны особых возражений, он проворно удалился к печурке вслед за девушкой, на ходу вешая ей на уши какую-то лапшу. Она уже хихикала, девушка, понятное дело, а не лапша.

"Шестьдесят шестой" с выцветшим брезентовым тентом выехал на прогалину, остановился у дальней палатки, и оттуда стали выпрыгивать люди. Мазур подметил, что стекло в левой дверце разбито сразу бросавшимся в глаза образом - будто по нему от всей хулиганской души треснули чем-то тяжелым, и оно разлетелось почти целиком, только по краям рамы торчали разнокалиберные острые соколки.

Выпрыгнувший из кабины шофер бросился как раз к этому самому окну и уставился на него, яростно и беззвучно шевеля губами - с таким видом, словно загибал семиэтажную конструкцию.

Из кузова выпрыгивали "гробокопатели" - обоего пола, числом около десяти, и все какие-то понурые, удрученные, пыльным мешком из-за угла пришибленные, и это что-то не вполне походило на обычную рабочую усталость после душевной работы лопатой...

- Вон она, - тихонько сказал Котовский, подталкивая Мазура локтем. - Томка.

Мазур откровенно уставился в указанном направлении:

- Которая? В клетчатой рубашечке?

- Нет, у которой на майке лошадь...

Мазур присмотрелся. И ощутил легонькое разочарование: он отчего-то ждал, что увидит роковую красотку вроде Лары. Ничего подобного. Девица как девица, отнюдь не урод, но ровным счетом ничего особенного - молодая, крепенькая, коротко стриженая, обыкновенная. Из таких во времена юности Мазура обычно рекрутировались боевитые комсорги или заядлые спортсменки, не то чтобы мужеподобные, но лишенные некой неуловимой доли секс-эппила. Только глаза определенно от Гвоздя - такие же светло-синие, волевые...

Они так и не разошлись - стояли тесной кучкой, почти не разговаривали, и лица оставались удрученными, потерянными. Их шофер торчал у разбитого окна, зло курил, то и дело сплевывая под ноги. Громко бросил подошедшей к нему женщине, выглядевшей гораздо старше студентов:

- Пулеметик бы где взять...

Она, стиснув ладонями виски, охнула:

- Славик, хоть ты под ногами не путайся...

Ну, начальница, конечно, определил Мазур. То ли правая, то ли левая рука профессора Буряковского. Классический пример ученой дамы средних лет, с грехом пополам пережившей и перестройку, и все последующее: характерная легонькая истеричность на лице, суетливая развинченность движений...

Котовский браво шагнул к ней, издали улыбаясь:

- Галина Прокопьевна, как она, жизнь? Мы вот опять к вам нагрянули по срочной надобности...

Она вскинула на него глаза, трагическим тоном изрекла:

- Ох, простите, Павел Федорович, я вас и не заметила... Вы извините, у нас тут неприятности...

- Это с чего бы вдруг? - сияя золотыми зубами, пожал плечами лысый. - Места прекрасные, воздух чистейший... Кто посмел ученых людей обижать?

- Обезьяны здешние! - сказала она в сердцах. - Прости меня, господи, за такие слова, но тут никакой интеллигент не выдержит...

- Сагайцы? - насторожился Котовский. - Что стряслось-то?

- Что-что... Приехали на раскоп целой бандой, верхом, с ружьями у одного, по-моему, даже автомат был... С рожком такой, как в кино...

- А вы не преувеличиваете, хорошая моя? - спросил Котовский, оглянувшись на Мазура быстро и цепко.

- Очень похоже, а вы знаете, что не преувеличиваю... Автомат ведь очередью стреляет? Трах-тах-тах?

- Ага, - сказал Котовский. - Есть у него такая особенность.

- Вот видите. У них и автомат был.

- Это точно, - сказал рядом шофер, ни к кому в точности не обращаясь. - Натуральный "Калашников", хотя и старенький. Что я, в армии не служил?

- Интересные дела, - сказал Котовский. - И что?

- Ну, что... Разъезжали по полю и палили вверх, - вовсе уж надрывным тоном поведала Галина Прокопьевна, нервно похрустывая худыми пальцами. - Сначала издали, потом все ближе и ближе. В конце концов начали в нас целиться, орать разную похабщину... И насчет наших девочек, и насчет того, что нам следовало бы отсюда убраться, и побыстрее. С их древней независимой земли. Один, скотина, из ружья так выпалил, что пуля над головами пролетела. Ну, я распорядилась прекратить работу и возвращаться в лагерь. Так один на прощанье прикладом двинул по стеклу на полном галопе, джигит долбаный...

- Милицию надо, - угрюмо сказал шофер. - Только откуда ее тут возьмешь... Где старшой, интересно?

- Увы... - сказал Котовский. - В обнит мочку с бадьей почивает.

- Послал бог начальничка... Котовский, отведя Мазура в сторонку, скороговоркой сообщил:

- Пора отсюда линять, Степаныч. Берем Томку и линяем. Нехорошие дела. Совсем мне не глянется болтаться там, где эти чингисхановы внуки на тропу войны собрались...

- Боишься? - усмехнулся Мазур. - Стволов у нас до черта...

- Бояться не боюсь, а играть в индейцев решительно неохота, - честно признался лысый. - Видишь ли, Степаныч, тут - самая азиатская окраина государства. На пару сот километров вправо-влево и вокруг ни власти, ни писаных законов, ни, что гораздо печальнее - понятий. А это уже такой край, что дальше ехать некуда. Законченная Папуасия. С этими азиатами по понятиям толковать заранее бесполезно. Нравы у них совершенно первобытные: ни авторитетов не понимают, ни понятии, ни сложившегося уклада... Как тыщу лет назад. Творят, что хотят, совершенно не думая, что им за это может быть. Этакий своего рода беспредел. Хуже ничего нет, точно тебе говорю. Здесь такие бандочки что хотят, то и творят. Его ж потом еще найти надо... Вот по ту сторону, в Монголии, с ними разговаривать умеют. Ежели там такой вот джигит с нашей стороны на краже скота попадется, разговор короткий - бросят в яму и будут месяц на голову какать, пока с голоду не загнется, потому что кормить его никто не озаботится...

- Что, в двадцать первом веке? - спросил Мазур.

- В этих краях, Степаныч, век не двадцать первый, а вообще непонятно который. Подозреваю, никаких веков тут и нет - одна беспросветная азиатчина. Я ж говорю - самая беспредельная окраина державы, первобытные люди во всей красе... Я пойду с Томкой почирикаю, а ты тем временем заговори зубы Галине - мол, возникла у любящего папаши срочная необходимость в присутствии родимой доченьки... Наплети что-нибудь, ты же обаятельный... Галина, хоть и кандидат наук, в нынешней жизни разбирается еще хуже, чем я в буржуазной лженауке кибернетике. Полагает, что мы с Папой - шантарские бизнесмены и не более того. Ты уж ее не разубеждай, к чему советскому человеку в голову пихать лишние сложности? Он и так перестройкой ушиблен, будто поленом по тыкве. С ним надо, как с дитем неразумным...

- Пожалуй, - сказал Мазур озабоченно.

И направился следом за археологичкой, державшей путь прямехонько в палатку Буряковского. Вошел следом. Там, ясное дело, ничего не изменилось: бородатенький, живописно разметавшись пузом вверх, храпел с переливами и присвистом. С первого взгляда понятно, даже интеллигентке советской закваски, что будить его бесполезно.

- Это, знаете ли, надолго... - сказал Мазур тоном знатока.

- Сама знаю, - уныло огрызнулась она. - Научена долгим опытом общения... Что же теперь делать? Я боюсь, правда... Они же могут опять нагрянуть... Ни милиции, ни властей поблизости не доищешься В первый раз со мной такое, а ведь сколько сезонов в поле отработала...

- По-моему, вам бы самое время свернуть лагерь и уехать, - сказал Мазур искренне. - Сдается мне, что шофер кругом прав: в таких ситуациях нужен пулемет. А пулемета у вас нет.

- Откуда?

- Вот то-то. Что вас сюда вообще принесло?

- Как вы не понимаете? Чагатайская культура, курганы хызырского периода, почти не изученные... - она безнадежно махнула рукой. - Впрочем, вас ведь это наверняка, простите, не трогает, у вас интересы другие. Видела я вашу машину... Где вам понять, что такое для науки хызырский период...

Мазур мягко спросил:

- А вы, простите, знаете разницу меж литоралью и абиссалью <Литораль - зона морского дна, затопляемая при приливе и осушаемая при отливе; абиссаль - глубины свыше 3 000 м.>?

- Понятия не имею, - сказала она устало. - Говорю же, в ваших новорусских делах не разбираюсь совершенно - брокеры эти ваши, дилеры, литораль, абиссаль... - уныло уставилась на Буряковского, которому было покойно, уютно и хорошо. - Нет, полная кататония. Все опять у меня на шее...

- Послушайте, - сказал Мазур. - По-моему, вам определенно следует собрать...

Он замолчал, когда снаружи раздался выстрел - одиночный сухой хлопок охотничьего ружья. Одним движением отдернув полог палатки, выскочил наружу.

И замер в напряженной позе.

Метрах в двух от его лица располагалось дуло. Принадлежало оно автомату АКМ (образцу устаревшему, но тем не менее надежному и убойному), каковой довольно уверенно держал невысокий раскосый субъект в потертых джинсах и зимнем армейском бушлате, надетом на синюю майку.

- Руки вверх сделай, нарядный, - расплывшись в дурной улыбке, распорядился сагаец.

Мазур медленно поднял руки - в такой позиции бросаться очертя голову на трещотку было бы самоубийством. Этот скот не выглядел ни пьяным, ни обкуренным, и автомат держал с известной сноровкой. Так что оставалось лишь тянуть время в надежде его выиграть...

- Давай туда! И ты тоже, мадама! - тип с автоматом слегка повел стволом.

Мазур окинул лагерь хватким профессиональным взглядом. Диспозиция не ахти: молодые "гробокопатели", и Котовский с ними, старательно держа руки над головой, сбились в кучку под прицелом двух охотничьих ружей и потертого мосинского карабина, только шофер джипа, чьего имени Мазур так и не узнал, оказался чуть в сторонке - и сейчас, оскалясь от ярости, надвигался на ближайшего сагайца с целеустремленностью бульдозера, приговаривая:

- Я тебе щас, обезьяна, жопу порву на немецкий крест, чтобы не выделывался...

Физиономия у него была решительная и глупая, его явно не колотили еще по темечку жизненные сложности, не клевал жареный петух, он слишком уж привык ощущать себя в Шантарске силой, которой ни одна сявка не посмеет сунуться поперек...

- Стоять! - заорал Мазур, видя, как субъект с карабином, развернувшись на полусогнутых, ощерился, положил палец на спуск.

Поздно. Выстрел ударил не так уж и громко. С видом величайшего изумления на лице пошатнулся, споткнулся, моментально сбившись с шага, медленно поднял руку, зажал левой ладонью опаленную дырку в черной футболке прямо против сердца - и, подламываясь в коленях, завалился навзничь. Упал. Раскинулся нелепо, как сплошь и рядом бывает с трупами. Раздался отчаянный девичий визг - и тут же затих, когда стрелявший повел карабином в сторону перепуганного табунка археологов, в миг из вольного народа ставших пленниками непонятной злонамеренной силы.

- Пошел!

Мазур, не дожидаясь, когда поддадут прикладом, присоединился к остальным, медленно-медленно переместился так, чтобы встать рядом с Котовским. Тот зловеще набычился, сверля взглядом ближайшего конвоира, но стоял смирнехонько, справедливо рассудив, так же, как и Мазур, что в данный момент против рожна не попрешь. Одними губами прошептал:

- Не дергайся, авось прорвемся...

- Ага, - таким же шепотом ответил Мазур.

Он давно уже прикидывал холодно, четко, профессионально: итак, четверо... лошадей, надо полагать, привязали где-то в отдалении, это те же самые, что приехали к раскопу, сомнений нет... два охотничьих ружья, "Мосин" и АКМ... самое скверное, что патрона в стволе пригревшегося под мышкой "Макарова" нет... самый последний номер даже не у тех, что с ружьями, а у того, что с карабином - тем-то лишь на курки нажать, а хозяин карабина, олух, затвор не передернул, гильзу не выбросил, патрон не дослал... опаснее всего понятно, автоматчик...

Как нередко случается в такие минуты, он прямо-таки физически ощущал эмоции и чувства - исходивший от бедолажных археологов липкий страх, нахальную безнаказанность, злую решимость этой четверки... Ерунда, бывало опаснее, гораздо опаснее... Всего-то и нужно, что точно рассчитать момент, дальше все пойдет по тому раскладу, что он сам навяжет... Нападающий обычно имеет четкий план, а вот тот, что обороняется, должен к нему подстраиваться, импровизировать на ходу, угадывать и в чем-то роковым образом ошибаться...

Справа от него Галина Прокопьевна вскрикнула с запалом митингового оратора:

- А почему собственно...

И умолкла, кончился на этом весь ее запал. Незадачливый шофер, лежавший шагах в десяти мертвее мертвого, выглядел убедительно...

Тип с автоматом, весьма походивший на главаря, не удостоит ее и взгляда. Он медленно поводил головой, разглядывая кучку замерших перед ним людей, и невозможно было понять по этой азиатской физиономии, классически непроницаемой, какие чувства им в этот момент движут, нельзя было сходу просчитать характер, первые наметки сделать... По слишком явной аналогии Мазур вспомнил свою эпопею в теплых южных морях, где плавали джонки и водились пираты - ну да, самым трудным в том деле как раз и было просчитать азиатов с их чертовыми непривычными рожами... Начиная от того кабатчика и кончая Мэй Лань - впрочем, с женщинами все обстоит иначе, хрен их поймешь, что азиатских, что европейских...

- Ну что? - громко, с расстановочкой произнес тип с автоматом. - Значит, говорите, белые люди из Европы? Умный люди, ученый люди - испидисси? А ты, лысый, наверное, профессор? Волоса от умствований повылезли? (Котовский шумно сглотнул слюну, пепеля его взглядом, но благоразумно промолчал.) Чего молчишь?

- Ага, профессор, - проговорил Котовский с видом грызущей удила лошади. - Академию превзошел, библию из рук не выпускал...

- Ух, какой ты цивилизованный! - расплылся в улыбке главарь. - Темному азиату рядом с тобой и стоять зазорно...

Он отнюдь не примитивен и не туп, уверился Мазур. Есть мозги в голове, и культурка присутствует. Впрочем... кто сказал, что людоеды из первобытного племени были тупицами и тугодумами? Наверняка и ум у них был острым, и интеллект - развитым. Просто они были другие. Они не видели ничего необычного или скверного в том, чтобы сожрать чужака в буквальном смысле слова - и уж вокруг этой исходной точки плясала вся их философия, весь их уклад...

- Ну что, европейцы? - громко продолжал атаман. - Пригорюнились? Чья это такая машинка блестящая? Нешто такие нынче интеллигентам выдают? Ну, молчите пока, разберемся...

Он, не поворачивая головы, громко отдал какой-то приказ на своем непонятном языке - и один из его людей, тот, что был с охотничьим ружьем, скрылся в палатке профессора. Очень быстро появился вновь, двигаясь спиной вперед, с натугой волоча за ноги храпевшего Буряковского. Ружье висело у него на плече. Мазур в несколько секунд прикинул расклад - нет, не подходит...

- Положи его в сторонке, - распорядился атаман на сей раз по-русски. - Умный люди, ученый люди, пусть поспит... - и добавил что-то непонятное.

Вновь скрывшись в палатке, его подчиненный на сей раз вышел с белым эмалированным ковшиком, до краев наполненным пахучей светло-коричневой брагой. Подал атаману со всем почтением. Тот, перехватив автомат одной рукой и по-прежнему наводя его на пленных, шумно отпил изрядную часть, вернул опустевший наполовину ковшик, отдуваясь, констатировал:

- Неплохо. Вы, русские, конечно, сброд последний, но вот брагу гнать умеете... Ну, продолжим наши игры? Вам кто разрешил, белые морды, шляться по древней сагайской земле? Я к кому обращаюсь? Уши заложило?