Чтение 7–й страницы книги ~Контроль~

- Все.

- В следующий раз я с тобой не поеду. Такую работу ты и сама можешь делать.

- Да, конечно.

- Теперь я тебе расскажу, куда нас сегодня занесла судьба. Тебе такие вещи знать надо. Тут совсем рядом Волга. Впереди мост. Там, на левой стороне, - Куйбышев. А тут, на правой, на север от нашего разъезда, Жигулевские горы. Между Жигулями и Куйбышевым поперек Волги возводится плотина самой мощной в мире Куйбышевской ГЭС. В

Жигулевских горах по приказу товарища Сталина, начиная с февраля 1933 года, идет строительство подземного города. Великая освободительная война не за горами. Сейчас в составе Советского Союза одиннадцать республик, лет через пять их будет тридцать-сорок. Это число будет расти. Москва так и останется официальной столицей Советского Союза, но управлять миллионами войск и огромной, все разрастающейся страной с сотнями миллионов населения, лучше из никому неизвестного, недоступного и неприступного центра, который специально создается именно для этой цели...

- Садитесь, товарищ Холованов. Докладывайте.

- Новая идея, товарищ Сталин.

- Новая идея?

- Именно так, товарищ Сталин. Новая идея.

- Что же это за новая идея?

- Одну из крупных гостиниц в центре Москвы, лучше недалеко от Кремля, надо отдать полностью для обслуживания высшего руководящего состава Советского Союза. Иностранцев в нее не пускать...

- Это уже осуществлено, товарищ Холованов.

Гостиница "Москва" служит только для обслуживания высшего руководящего состава Советского Союза, и иностранцев в нее не пускают.

- Запретить чекистам подслушивание телефонных разговоров в этой гостинице.

- Запрещено.

- Гостиницу подчинить комендатуре Кремля. И чтоб ни один чекист не смел...

- Гостиница подчинена комендатуре Кремля, и ни один чекист не смеет.

- Все номера оборудовать подслушивающими устройствами, все услышанное докладывать не в НКВД, а лично вам.

- Лично мне докладывают.

- Усилить освещение гостиницы в ночное время, чтобы москвичи и гости столицы могли гостиницей любоваться и днем, и ночью.

- Она и так хорошо освещена. Люди ночью едут, любуются.

- Еще сильнее осветить. Кроме того, провести модернизацию гостиницы. Поставить новую вентиляционную систему. Плотные тяжелые шторы во всех номерах заменить на легкие, и чтоб не все окно занавешивалось, а только нижняя часть.

- Вот это идея, товарищ Холованов. В вашу голову иногда приходят гениальные идеи. -

Опустил Холованов глаза. Любил он, когда Сталин хвалит, но постановил раз и навсегда сам для себя: Сталина не обманывать. Просто потому, что обмануть его нельзя. Потому, что неправда все равно выплывет. Поэтому говорил Холованов Сталину правду. Похвалы получал редко. Но голову ему пока сохранить удалось. Каждый, кто врал Сталину, даже в мелочах, долго не жил. Потому Холованов в ноги себе глядя:

- Это не моя идея, товарищ Сталин.

- Чья же?

- У нас в контроле работает одна девушка. Вы ее знаете. Парашютистка.

- Стрелецкая.

- Она.

- Где она?

- Сейчас она в вашей приемной. Я ее на всякий случай захватил.

- Зовите.

Сидит Настя в приемной. Личный секретарь Сталина товарищ. Поскребышев бумаги в аккуратные стопочки складывает. Скользнула одна бумажка - прямо Насте под ноги.

Закрыла Настя глаза рукой: я вашими секретами не интересуюсь.

- Это не секреты, - Поскребышев смеется. - Это товарищ Сталин иногда на совещаниях сидит и на бумаге чертиков рисует, а мне эти бумаги собирать и сжигать.

- Как сжигать? - похолодела Настя. - В музей!

- Это же не картины. Просто сидит человек задумавшись и машинально на листочке чертит.

- Все равно в музей! - Посмотрела Настя на листочек, Поскребышеву отдавая, и волна разочарования хлестнула ее: это для музея явно не годится. Весь листочек изрисован волками и чертиками. Но рисунки отнюдь не божественные, не сравнить ни с Рафаэлем, ни с Рембрандтом. И тайно призналась Настя сама себе: Сталин рисует плохо. Даже хуже, чем Пабло Пикассо.

Растворилась тут дверь в сталинский кабинет:

- Входите.

Вошла.

- Товарищ Стрелецкая, ваши предложения относительно гостиницы интересны. Но почти все, что вы предлагаете, мною уже осуществлено. Знать обо всем этом вы не могли...

- Товарищ Сталин, логика нас ведет по одному пути.

- Но вы по этому пути пошли дальше меня. Расскажите о шторах, вентиляции и освещении.

- Товарищ Сталин, подслушивание - дело хорошее, но гораздо важнее видеть выражения лиц, мимику. Иногда хитрецы догадываются, что их могут подслушивать и знаками указывают собеседнику на необходимость молчать. Важно видеть эти сигналы. Важно знать, что между двумя людьми есть нечто такое, что надо скрывать. Вообще зрительное наблюдение за человеком в ситуации, когда он этого наблюдения не предполагает, дает больше, чем любое подслушивание. Новая вентиляционная система в гостинице "Москва" будет иметь мощные подводящие и отводящие воздушные трубы. Чтобы приятно дышалось. Вентиляционная система сократит полезный объем здания, но позволит нашим людям свободно перемещаться по вентиляционным шахтам и просматривать номера через вентиляционные решетки. Для того, чтобы визуальный контроль можно было осуществлять и ночью, надо все тяжелые занавески с окон снять, заменив их легкими полупрозрачными. Окна в "Москве" широченные, надо только их снаружи хорошо освещать всю ночь, тогда комнаты будут хорошо просматриваться круглые сутки.

- Если линия логических рассуждений привела и меня, и вас на один путь, следовательно, и большой руководитель может до этого же догадаться.

- Кто-то догадается и будет осторожен. Кто-то не догадается. В гостинице "Москва" сотни номеров, за 365 дней в году можно кое-что интересное узнать. И если кто-то из больших руководителей предполагает, что его подслушивают, то предположить, что еще и подсматривают, трудно.

- Хорошо. Товарищ Холованов, надо срочно в Америке заказать лучших специалистов по вентиляционным системам.

- Этим вопросом я уже занимаюсь.

- Надо такие вентиляционные системы создать, чтобы при движении по ним наших людей не было бы грохота.

- Это дело техники, товарищ Сталин.

- И чтоб звук из одного номера по трубам не передавался бы в другой номер.

- Все предусмотрим, товарищ Сталин.

- И так надо сделать, чтобы эти американцы потом не выболтали наш секрет.

- Я об этом позабочусь, товарищ Сталин.

- Но как заставить самых высших руководителей при посещении Москвы останавливаться именно в гостинице "Москва"? Если мы это им предпишем, они насторожатся. А без предписания они могут останавливаться на дачах и в квартирах своих друзей, в других гостиницах. На худой конец, у каждого из них есть свой собственный вагон или даже поезд со спальнями, ванными комнатами, библиотеками, ресторанами и всем необходимым для жизни. Мы оборудуем гостиницу, а они в ней останавливаться не будут. Вот над этим вы и не подумали.

Посмотрела Настя Жар-птица в тигриные глаза вождя народов и тихо возразила:

- Над этим я подумала.

Пока товарищ Сталин Холованову выразительный взгляд дарил, Настя успела о другом подумать. О Севастьяне. О его картах. Как обыск в камере идет? Открывают камеру. Обыскивают четверых. Заставляют раздеться. Обыскивают одежду еще раз. Осматривают голых. Заставляют отойти к стене. Обыскивают всю камеру, начиная от двери по часовой стрелке, затем снова обыскивают одежду, потом снова осматривают голых, затем камеру обыскивают от двери против часовой стрелки. А что не обыскивают? Правильно!

Хотела Настя от радости закричать, но вспомнила, что в кабинете Сталина сидит и обсуждают они совсем другой вопрос.

- Над этим я подумала, товарищ Сталин. Надо сделать гостинице рекламу.

- Мы - коммунисты, мы рекламой не занимаемся.

- Мы сделаем рекламу не прямую, но косвенную. Лучшая стратегия - стратегия непрямых действий: если мы хотим уничтожить Германию, мы должны наносить удар не по Германии, а по Румынии. Именно так надо действовать и в области рекламы. Глупо объявить, что гостиница "Москва" - лучшая в мире. Это атака в лоб. Она успешной быть не может. Мы пойдем другим путем. Мы сделаем так, чтобы во все самые памятные мгновенья жизни изображение гостиницы "Москва" находилось перед глазами каждого нашего руководителя...

- Не делайте паузу, товарищ Стрелецкая, я заинтригован в достаточной степени.

- Самые важные, самые памятные моменты жизни человека отмечаются выпивкой. Надо выпустить новый хороший сорт водки специально для высшего руководства и поместить изображение гостиницы "Москва" на этикетку водочной бутылки". Случилось нечто важное в жизни руководителя - он пьет водку, а изображение гостиницы "Москва" - перед ним. Этот образ проникает в глубокое подсознание, особенно в моменты опьянения и засыпания: механизм запоминания еще работает, но механизм логического осмысления уже отключился. Потому нужный нам образ отпечатывается в его мозгу помимо логики, вне ее и вопреки ей. Потом руководящий товарищ вспоминает лучшие моменты своей жизни, одновременно возникает образ... Профессор Павлов такие опыты на собаках ставил. Так вот мы методом Павлова контуры гостиницы "Москва" впечатаем в сознание и подсознание ответственных товарищей. Как павловским псам. Чтобы тянуло их в эту гостиницу, как в лучшие моменты своего прошлого.

- Хорошо, но этикетка получится странной. Символами Москвы являются кремлевские башни, собор Василия Блаженного, символом может быть Большой театр, но изобразить на этикетке просто одну гостиницу, одну из многих... Это покажется подозрительным и странным.

- Странным это покажется только поначалу. Через неделю к новой этикетке все привыкнут.

- А как же мы эту новую водку назовем? Гостиница называется "Москва". Находится в самом центре Москвы, но водка "Московская" уже есть.

- Может, назовем "Столичная"?

ГЛАВА 8

Зал двухсветный. Стена на север - глухая. Стена на юг - почти глухая: одна в ней только дверь железная. Зато на восток - три окна. И на запад - три. Окна в три человеческих роста. Не простых три роста, а выше среднего. Затейливые рамы железные. По верху - стекла многоцветные.

Приказал товарищ Сталин Настю больше на звуковом контроле не держать: слушать, что люди болтают, любой может. Приказал товарищ Сталин поставить Настю на аналитическую работу. И создать условия.

Если товарищ Сталин приказал, то Холованову осталось только резко встать, вытянуться, щелкнуть каблуками полированных сапог и ответить четко: "Есть создать условия".

Что за условия? Прежде всего - нужна большая светлая комната. Эта пойдет? Пойдет. Не велика ли? Нет, не велика. Что еще? Еще стены и простенки отделать пробковыми плитами. Где взять? Это Холованову забота. Вспомнил Холованов ударение сталинское на слове "обеспечить" и ничего не сказал. Раз приказано, значит, будет обеспечено.

Пробковые плиты размером два фута на два, толщиной в два дюйма продает британская фирма "Эркол". Конторы, заводы и склады этой фирмы возле Рединга. Это между Лондоном и Бристолем. Сгонять самолет в Лондон и привезти. Долго ли?

Скрипнул Холованов зубами, но самолет сгонял. Привез. Обклеили стены. Понравилось Насте. Одобрила. Что в этом зале раньше было? Может, иконописная мастерская, и потому окна такие большие. А может, еще что. Зал именно такой, о каком всякий, занятый аналитическим трудом, мечтать должен. Дверь старинную железную современной стальной заменили. И приладили табличку: "Вход воспрещен!"

И уточнение:

"Вход разрешен:

1. Тов. Холованову.

2. Профессору тов. Перзееву.

3. Тов. Стрелецкой".

Перзеев - профессор-психолог. Работает в монастырских подвалах. Ему и Холованову разрешен доступ в большую светлую комнату, которая отныне именуется Залом Жар-птицы. Хозяйкой тут - Настенька. Они посетители, она - постоянный работник.

Первым делом, до того как зал засекретили, приказала Настя печку-буржуйку поставить. Монахи без отопления жили, и она могла бы, но с огоньком, с легким запахом дыма, с треском сосновых смолистых поленьев лучше. И еще приказала Настя, чтоб длинные широкие столы поставили. Принесли из трапезной монастырской длиннющие дубовые столы. Черные. Лет им по двести. Ножки резные. Так установили, чтоб не шатались. Намертво подогнали, вроде столы с полом из одного камня вырублены. Не шелохнутся.

Вот и все условия для работы. Настя - не привередница.

В углу у буржуйки поставила Настя себе кресло дубовое резное. Не кресло - трон. Спинка метра два высотой, вся чертиками и львиными мордами изрезана. Заперлась Настя, растопила печку, села на трон и задумалась: с чего начинать?

- Товарищи девушки, сегодня перед вами выступит наш дорогой профессор Перзеев. Мы каждый день работаем рядом с этим незаурядным человеком, забывая, что он один из величайших знатоков психологии вообще и психологии людоедства в частности.

Захлопали девушки. Встал Перзеев, солнце в окне загородил.

- Товарищи девушки, людоедство - это самая интересная наука...

- А марксизм-ленинизм?

- Хм. Это, конечно, так. Хм... Да. Правильно. Я бы сказал так: марксизм-ленинизм - вне конкуренции. Марксизм-ленинизм возвышается над всеми науками и, конечно, является самой интересной наукой, но сразу за марксизмом идет людоедство.

Одобрили девушки Перзеева: такого не вышибешь из седла.

- Итак, кто же такой людоед? Людоед - это самый обыкновенный человек, которому очень хочется кушать. Все мы с вами людоеды, только у всех нас сегодня был вкусный завтрак, и все мы сыты. Но как только... Одним словом, людоедство - самая интересная в мире наука потому, что изучает психологию человека, который превратился в зверя. Особый интерес представляет для науки именно переломный момент, именно грань, которая разделяет существование человеческое и существование скотское. Превращение людей в скотов происходит поразительно быстро. Не забывайте - на нас всего только шесть тысяч лет цивилизации легоньким слоем лежат, а если поскрести, то под этим слоем сто миллионов лет беспросветного зверства. Каждого человека в это зверство опять тянет, но не каждый сознается, что тянет. И не только психика тянет нас в пучину зверства - случаются ситуации, когда надо или сдохнуть, или сожрать ближнего. Даже не так: сожрать ближнего или ближний сожрет тебя. Терять нечего, и сильный пожирает слабого. Став однажды людоедом, человек обычно до конца жизни им остается, хотя и старается это скрыть. Это как убийство: один раз убил, другой, а потом как втянешься! В людоедство втягиваются быстрее, чем в обычное убийство. Людоедство более сильный наркотик, чем убийство без пожирания трупа. В людоедство человек втягивается сразу после первого акта, редко - после второго. Навсегда. Если после первого акта людоедства у человека потом всегда будет достаточно пищи, то и тогда он тайно или явно людоедом остается. Он может практиковать людоедство активно или только мечтать о нем, но это дела не меняет: он людоед. Впрочем, как и все мы. Советская наука, как самая передовая в мире, имеет уникальный опыт изучения причин, условий, процессов и

Следствий людоедства. Наша наука имела совершенно беспрецедентные возможности всестороннего изучения феномена массового людоедства, особенно в 1919 и 1920 годах, а также в 1932-м и особенно - в 1933-м. О! Наша наука полностью использовала представившиеся ей возможности...

- И вы, профессор, - не выдержала Настя, - сами видели живых людоедов?

Рассмеялись все. И профессор рассмеялся:

- Только в подвале под колокольней я семьдесят шесть людоедов держу. Для экспериментов.

Все в мире начинается с организации.

В каждом деле надо какую-то систему придумать, шкалу ценностей, какие-то координаты изобрести, в которые факты и цифры можно укладывать и сравнивать.

Долго Настя на стену смотрела, а потом поставила лесенку и фотографию клиента главного - Николая Ивановича Ежова кнопочками приколола. Фотография 30 на 24. Пробка для того, чтоб портреты и бумажки легко кнопочками прикалывались.

Николай Иванович Ежов - точка отсчета. Николай Иванович Ежов - ближайший друг товарища Сталина, следовательно, - главный враг. Николаю Ивановичу Ежову доверена безопасность страны, правительства и товарища Сталина лично. И если так, то товарищ Ежов - самый опасный человек.

Отошла Настя, голову склонила, на свою работу любуется: стена в четыре человеческих роста и ширины соответствующей. Вся стена теперь мягкая и пахучая: от пробковых панелей запах изумительный. До головокружения. Плиты пробковые пропитывают чем-то возбуждающе-дурящим.

На возбуждающей стене - один портрет на четырех кнопочках: молоденький шеф НКВД, на петлицах звезды, как у маршала. Под фотографией Настя самую кратенькую характеристику приколола: "Родился 1 мая 1895 года. Пролетарского происхождения. Хорошо поет. Ценитель искусств. Образования не имеет. Лечился от педерастии. Не долечился".

Стукнул в дверь профессор Перзеев, зашел, похвалил: молодец, Жар-птица, фотографии клиентов перед глазами иметь надо, в глаза клиентам почаще заглядывать. В мир внутренний проникать.

Рядышком Настя фотографию жены приладила - Женечки Хаютиной-Ежовой с характеристикой: "Делу партии предана. Проявляет революциононую бдительность. Настойчиво изучает теорию марксизма-ленинизма. Любит икру осетровую. Домработниц бьет. Одевается в Париже. Владеет самой богатой в Москве коллекцией женской одежды. Любимые духи - "Лориган Коти". Любимые камни: сапфиры с чернотой; изумруды цейлонские, светлые, с внутренним сиянием; бриллианты бесцветные или розовые. Хорошо ориентируется в шкале прозрачности бриллиантов. Лето проводит в Ялте, зиму в Барвихе и на курортах Австрии. Сожительствует - см. особую папку 29/815. Сожительствовала с Ежовым, когда мужем был Хаютин". Тут же и про Хаютина кратенько: "Враг. Троцкист. Террорист. Вредитель. Своей женой изобличен в связях с германской, польской и японской разведками. Ликвидирован".

Ниже фотографий Ежова с женой и ее бывшим мужем - портреты ежовских заместителей: товарищей Фриновского, Заковского, Вольского, Жуковского и Чернышева. Ниже портреты начальников главных управлений, центральных управлений, республиканских наркомов, начальников областных и лагерных управлений. И жены рядышком.

Важно о женах знать больше. Если какая жена мужем командует, то портрет такой жены Настя не на одном уровне с мужем помещает, а чуть выше. Чтоб в глаза бросалось. А если муж в семье главный, то тогда фотографию мужа чуть выше фотографии жены. Но это редко.

С самим Ежовым не ясно. По записям разговоров выходит, что жена им правит, как Бонапарт Европой. Но как напьется Николай Иваныч (а напивается часто), то тут уж он Бонапарт. Потому портреты Ежова и его жены рядышком висят. На одном уровне.

А Настя ниточками портреты соединяет. Все к системе привести надо. Чтоб закономерности обнаруживать. Если люди свои - значит, соединить красной ниточкой два портрета. У каждого начальника - группа, с которой связан порукой, может, и кровью. Свою группу каждый начальник за собой по служебным лестницам тянет. От каждого начальника к нижестоящим - красные ниточки: свои ребята. Вражда - черная нитка между двумя портретами. Тайное недоброжелательство - серая. Тут паутина серая сразу оплела все портреты. Внебрачные половые связи - желтой ниточкой. Клубка не хватило. Педерастические отношения - это голубеньким.

Пришел Холованов: ай да картина. Ай да умница Настя. Жаль, нельзя товарищу Сталину в Кремль отвезти такую картину и продемонстрировать. Ничего. Товарищ Сталин сам тут бывает. Покажем. Одно дело - папки листать, листочки перекладывать, от пыли канцелярской чихать, другое дело - картина на всю стену: сто главных лидеров НКВД и жены их тут же, и любовницы, и любовники. Вся стена вроде мозаикой изукрашена. Не зря самолет в Лондон гоняли. Не зря пробковые плиты фирмы "Эркол" везли. И как легко в случае изменений портретики переколоть и ниточки перетянуть. Был товарищ Прокофьев заместителем Наркома НКВД, перебросили его заместителем Наркома связи, на его место товарища Бермана поставили, потом товарища Бермана назначили Наркомом связи, товарища Рыжова на его место, расстреляли Рыжова, и кресло зам. Наркома НКВД занял товарищ Жуковский. Если так и дальше пойдет, то каждые три-четыре месяца надо портретик менять. Редко кто на этом месте, как товарищ Берман, десять месяцев продержаться может. Если все к системе привести, то не трудно понять, что товарища Жуковского скоро со стенки снимать придется, и на его место вешать портрет товарища Филаретова. Но и ему больше трех месяцев тут не висеть...

И как легко на пробковую стену повесить новый портретик. И ниточками с другими портретами соединив: красненькими, серенькими, черненькими, желтенькими, голубенькими.

На другой стене - карта Союза от потолка до пола. Флажками по карте республиканские и областные управления, лагерные управления, тюрьмы, лагеря, запретные зоны, санатории НКВД, дома отдыха, лагеря отдыха для детей руководящих работников НКВД, исправительно-трудовые лагеря для детей расстрелянных руководящих работников НКВД. Тоже картина впечатляющая.

В простенках между окнами Настя структуры смежных организаций разместила. Система та же: пирамида из портретов начальников и их жен - это официальная картина. А соединишь портреты ниточками разноцветными и вырисовывается картина неофициальная.

Размещает Настя портреты тех, кто раньше в НКВД работал, и чудные узоры расцветают: Наркомат лесной промышленности, присмотришься - филиал НКВД. Наркомат связи, а все начальники из НКВД. Строительство железных дорог - опять филиал НКВД. Освоение Севера - опять НКВД. Освоение Дальнего Востока - опять филиал. Множество строек - и все филиалы. Много филиалов, на стенах места не хватает.

Надо стенды заказать.

Москва снова про Робеспьера болтает. Народ московский особый интерес к французской революции проявляет. Параллели напрашиваются: там церкви разрушали и тут у нас; там террор и тут у нас; там Робеспьер был объявлен Верховным существом, хм, тут параллель не прослеживается; там вождям Робеспьер начал головы резать и у нас процессы над вождями, правда, головы не отрезают, а только простреливают, а потом Робеспьера... того. Свои же.

Еще Настя повесила плакаты со знаками различия чекистов. Тут нюансы. Во всех главных управлениях НКВД знаки различия, как в армии, но есть в НКВД совершенно особая структура - ГУГБ: Главное управление государственной безопасности. Этой структуре - привилегии и преимущества. Первичное звание - сержант государственной безопасности, а знаки различия - как у младшего лейтенанта армейского, пограничного или гулаговского. Лейтенант же государственной безопасности носит шпалу, как капитан. Майор государственной безопасности - три шпалы, как полковник. И звания особые в ГУГБ, например: старший майор государственной безопасности. Кто-то не очень языки знал, когда звание такое придумывал. Майор и есть - старший. Старший же майор - это вроде как дважды старший. У старшего майора государственной безопасности в петлицах ромб. Во всех других главных управлениях НКВД и в армии ромб - это комбриг. Не пожалел товарищ Сталин знаков различия Главному управлению государственной безопасности. Жалко чекисты на сталинскую заботу благодарностью не отвечают, заговоры плетут. В соседней комнате - тринадцать тысяч папок с личными делами чекистов-заговорщиков. Это только те, которых за последних полтора года пришлось ликвидировать. Где гарантия, что оставшиеся новых заговоров не плетут?

Сидит Настя одна. Где день, где ночь? Глаза красные. Иногда стукнут в дверь: обед. Хорошие обеды приносят. Но так же и уносят. Нетронутые.

Редко Холованов заглядывает:

- Что, Царевна-несмеяна, вычислила?

- Ничего не вычислила.

- Пошла бы пробежалась...

- Еще набегаемся, Дракон. Помяни мое слово: набегаемся.

- Пошла бы в бане выпарилась... Легче будет.

- Еще напаримся, Дракон. Еще напаримся.

Месяц прошел. Два прошло. Осунулась затворница. Побледнела лицом. Непонятны разговоры чекистов. Вернее понятны, но не все. Между собой они

людей не именами, а кличками называют. Это у них вроде профессионального шифра. Часто сменяемого. Чекисты целыми пластами меняются. Пока Институт Мировой революции разберется, кого какой кличкой называют, уже новое поколение начальственные кресла заняло и новые клички ввело...

- Ты как в гареме, Настена, чахнешь.

Это ничего. Придет время веселиться. А сейчас надо работать. Надо собирать кусочки информации и сводить в систему. Все взаимосвязано. Только эти связи не всегда понятны. Вот все и надо связать. И это труд. Работает Настя так, что подташнивает слегка от недосыпа, работает так, что круги зеленые в глазах. Работает так, что круги черные под глазами. Возможности человеческого мозга катастрофически недооцениваются. Листает Настя папки, читает, запоминает, сама себе удивляется: это нужно же столько запомнить!

- Нет, - говорит Холованов. - Так дело не пойдет, Не пойдет. Полетишь со мной. Я тебя насильно от умственной работы отрывать буду. Приказ: одевайся в меха, летим в Хабаровск.

Далеко до Хабаровска лететь. Посадка в Куйбышеве, заправка. Посадка в Новосибирске, заправка, ночевка. Потом Иркутск. Только - потом Хабаровск. Маршрут дальше проложен - до Владивостока. В этом смысл особый.

А пока самолет летит. В кабине - Холованов, радист и бортмеханик. А в салоне Настя одна - спецкурьер. Укуталась Настя в полярные меха, пригрелась. Шевелиться не хочется. Двигатели рядом ревут, раскалились. По крыльям иней, а двигатели от жира - в дрожащем мареве и хвосты из них огненные. Сколько энергии тратится на охлаждение двигателей. А ведь дойдут когда-то люди и до того, что часть тепла двигателей будут отводить в кабину и греть ее, и тогда пассажиры будут летать не в унтах, не в полярных куртках, не в волчьем меху, а просто в пальто или даже в плащах.

Вторая посадка в Новосибирске.

Военный аэродром в лесу.

Отвел Холованов самолет на дальнюю стоянку. Для таких самолетов особое место за тремя рядами колючей проволоки. Подтянул тягач цистерну заправочную. Навалились инженеры и техники с отвертками на двигатели. Грозный караул принял "Сталинский маршрут" под охрану. Подрулила машина. "Эмочка". Это за бортмехаником и радистом. Их место в командирской гостинице. Это не просто члены экипажа, а члены экипажа сталинского самолета: в гостиницу для полковников.

А для Холованова (личный сталинский пилот) и для Насти (спецкурьер ЦК) - другая машина и другая гостиница. Правительственная.

Это в другой стороне. В лесу за колючей проволокой, за зеленым забором. Около того же аэродрома, только в ином мире.

Поднимается страна, строит заводы-гиганты, например самый мощный авиационный завод в мире, а вокруг завода строится город Комсомольск. Строит страна своими силами, живет в землянках и бараках, но американских инженеров надо размещать так, чтобы не было стыдно за страну Советов. И потому в живописном лесу у будущего Комсомольска за колючей проволокой и зеленым забором строится американский городок. Строится по американским проектам, с использованием американской техники и американских строительных материалов. Маленькие уютные двухэтажные домики. Чтобы приятно было жить и работать: семь-восемь комнат, приемный зал, кухня с залом для завтраков, обеденный зал, вечерний зал, маленький совсем бассейн внутри дома и еще один - возле дома, гараж на две-три машины, подвалы для разных надобностей и небольшой садик вокруг. Вот и все. На семью из двух-трех человек вполне хватает. Улочка небольших красивых домиков, кинотеатр, американский магазин, маленький ресторанчик, поликлиника - вот и весь городочек.

И охрана вокруг.

Еще пример. В Магнитогорске строится сверхмощный металлургический комбинат. Нужна броневая сталь. Неподалеку в уральском лесу за зеленым забором - городок для американских инженеров.

И строит страна Челябинский танковый завод - и опять американский городок.

И по всей стране.

Для руководителей наших советских - американские городки.

По американским проектам. С использованием американской техники. Из американских материалов.

Так будут жить все люди в двадцать третьем веке. Если их много не расплодится. А сейчас пока так можно строить только для тех, кто на самой ответственной работе. Только для тех, кто ведет мир к Мировой революции, к всеобщему счастью и равенству.

Открыл водитель дверь машины, вышла Настя - вся в меху. Пушистая, как полярник. И Холованов вышел - тоже пушистый. Маленький дворец перед ними. Белый дворец в голубой сибирской тайге. Американский проект. Четкие прямые линии. Никаких излишеств. Как выражаются архитекторы: объект ориентирован горизонтально. Белый гранит. Такого и у капиталистов не встретишь. Правильно. Надо строить на века. Так строить, чтобы потомкам не стыдно было за своих предков. Тишина над дворцом.

Только ветер в кронах сосновых шумит, тишины не нарушая, но подчеркивая ее.

Провела горничная Настю и Холованова в покои.

Насте северное крыло, Холованову - восточное.

Название - гостиница, и потому ждешь широкие коридоры и красные ковры по сверкающим паркетам. Как везде у нас. И ждешь двери вправо и влево.

А тут не так.