Слащова не имели почти никакого смысла, но их интонация, горячий голос,
которым они произносились, и само лицо молодого генерала так действовали на
солдат и офицеров, что им невозможно было не верить. Ордынцев понял, что
сейчас сам он готов делать все, что прикажет ему Слащов. То же самое выразил
прапорщик Унгерн:
поведение старших начальников, ужас отступления и эвакуации... - Вы солдаты,
а не гимназистки! - прогремел Слащов, обращаясь уже ко всему орловскому
отряду. - Солдат не может копить обиды! Он защищает Родину, исполняет долг и
подчиняется командиру! Крым - последняя пядь русской земли, которую мы
защищаем! Если вы верите мне, если вы верны присяге, идите на фронт, на
Перекоп! Орлова передайте мне, я отдам его под суд, а сами - на фронт! В
рядах орловцев произошло замешательство, и раздался чей-то растерянный
голос:
говорил, обращаясь к каждому в отряде. Голос его стал мягче и доверительнее,
и от этого еще увеличился его магнетизм. - Орлов неудачник, не подвинувшийся
за время войны выше капитана, но с самомнением и самолюбием наполеоновским.
Я понимаю ваши чувства. Вас предавали многократно, но вы солдаты, и вы
должны быть выше этого. Еще раз повторяю: никому из вас не будет предъявлено
каких-то обвинений, вы были обмануты Орловым и его присными. Вернитесь в
строй, исполняйте долг, защищайте Россию!
"Ура!"
распоряжение и вернулся в вагон. Его ждали на фронте.
Глава 4
беленом домике с тремя окнами, выходящими на улицу, собиралось совещание
подпольного комитета. Хозяин дома, одноногий сапожник Парфенюк, являлся
одновременно участником подполья, считался надежным человеком и пользовался
безграничным доверием товарищей. На нынешней явочной квартире собирались
впервые. Раньше заседания проходили на Екатерининской в доме у вдовы
околоточного Авдотьи Саламатиной. Домишко ее стоял в глубине сада, к тому же
одна калитка выходила на Екатерининскую, а другая - в небольшой безымянный
переулок, откуда без труда можно было проскочить на совершенно другую улицу,
Варваринскую. И хотя сама вдова в силу своего положения бывшей жены
околоточного доверия у комитета не вызывала, дом ее располагался очень
удобно, так что подпольщики пользовались бы этим местом для встреч и дальше,
если бы не случилось досадной неприятности, а именно: в доме напротив по той
же Екатерининской улице открылся бордель. Теперь поздним утром скучающие
девицы в неглиже выглядывали из окон и задевали прохожих, а также пялились
на окна напротив, и, разумеется, от их нахальных глаз не ускользнул бы тот
факт, что в домике вдовы собираются раза два в неделю посетители,
преимущественно нестарые мужчины. Девицы могли бы заподозрить конкуренцию. А
вечером на Екатерининской творился и вовсе форменный кошмар: подъезжали
экипажи, слышались крики пьяных офицеров, визг девиц и хлопки шампанского.
Словом, тихая Екатерининская улица совершенно перестала подходить для
опасного дела, и пришлось срочно менять квартиру, чему вдова Саламатина
безмерно огорчилась. Решили перебраться к Парфенюку, который в целях
конспирации отправил жену в деревню.
голосованием.
привести хвоста. В качестве пароля сапожник выставил в одном из окон горшок
жениной пышно цветущей герани. Если герань спокойно розовела на мягком
мартовском солнышке - значит, все в порядке и можно заходить.
председателя товарища Макара. Хозяин на кухне разжигал самовар,
хозяйственный Семен Крюков - рабочий из портовых доков, который занимался в
основном агитацией, - вынимал из буфета чашки и колол сахар на мелкие
кусочки. Двое, что заведовали подпольной типографией - Гольдблат и Якобсон,
- держались в сторонке. Гольдблат рассматривал фотографии на стенке в одной
общей рамке, а Гришка Якобсон - молодой кудрявый парень в черной сатиновой
косоворотке, скорчившись на стуле, читал книжку. Последний присутствующий в
комнате - бывший унтер-офицер Иван Салов, он считался руководителем
разведывательной работы среди военных, - скучал у окна, изредка посматривая
на улицу сквозь щелочку в занавеске.
хозяин, водочки, что ли, на стол поставил, а то с ума сойти можно,
дожидаючись.
оторвался от книжки и подумал про себя, что таким, как Салов, сумасшествие
не грозит, им сходить не с чего. Но вслух ничего не сказал.
разматывая платок, Антонина Шульгина - товарищ Тоня, как звали ее в
подполье.
было к девушке, намереваясь помочь ей снять пальто, но глаза ее при виде
Салова мигом потемнели не то от гнева, не то от какого-то нехорошего
воспоминания, она твердо отвела его руку и отошла к столу, бросив мимолетный
взгляд в осколок зеркальца на комоде, который, как и пышно цветущая герань,
говорил о том, что в маленьком домике на Николаевской улице в недалеком
прошлом жила женщина, и следы ее пребывания еще не успели исчезнуть. В
зеркальце отразились два синих Тониных глаза, чуть вздернутый нос и пухлые
розовые губы на чистом лице. Чтобы мужчины не подумали, что Тоня
легкомысленная кокетка, она поскорее нахмурила брови и отошла от зеркальца.
дверь, вошел человек, обветренное красно-бурое лицо которого и старый бушлат
говорили о том, что человек этот имеет отношение к морю.
которого прислали... - Борщевский - назвала Тоня, - Антон Борщевский.
Тоня. - Ты, товарищ Кипяченко, на прошлом заседании не был, вот и не видел
его.
Мокроусова.
***
на него пожилой Семен Крюков, рабочий из доков, и замолчал.
снимал в сенях свой белый полушубок, Антон Борщевский, достаточно молодой
человек, смуглый, с черными длинными волосами, вбежал в комнату и, не
здороваясь, напустился на хозяина.
заседании.
издевательский тон Борщевского.
сапоги тачать?
может, он сегодня не работает, может, он в запое... - А что тогда делаем
здесь мы - вся компания? - рассердился Борщевский. - Стало быть, вот как это
выглядит со стороны: в домик сапожника поодиночке собираются люди и что-то
делают там при задернутых среди бела дня занавесках.
сообразит, что дело нечисто!
товарищ Макар. Росту он был невысокого, но плечи достаточно широкие, и это,
вкупе с неторопливыми движениями и негромким разговором, производило
впечатление какой-то скрытой силы. Чувствовалось, что человек этот твердо
знает, чего хочет, но вот чего он на самом деле хотел, знал только он один,
и никого в свои тайные мысли товарищ Макар посвящать не собирался. Он
спокойно разглядывал горячившегося и разговаривающего на повышенных тонах
Борщевского, и в маленьких близко посаженных глазках его стояло непонятное
выражение.
Панов Вадим
Корнев Павел
Панов Вадим
Шилова Юлия
Володихин Дмитрий
Чернецов Андрей