что-нибудь выпить? Только покрепче. - Он провел ребром ладони по горлу. -
Крайне необходимо...
небритости он был, вероятно, не старше меня. Выпил он залпом весь стакан,
задохнулся, горло перехватило, глаза налились кровью.
была вынужденная посадка, сэр.
Зернов. Зер-нов, - повторил он по слогам. - Где вы сели?
Зернов запнулся, подыскивая подходящее английское наименование, и, видя,
что американец его все же не понимает, пояснил: - Ну, что-то вроде
автобуса на гусеницах. Место найдется. И рация есть.
вытянулся и по-военному отчеканил:
о Вано.
6. ВТОРОЙ ЦВЕТОК
спросил американца:
неуверенно произнес:
осторожно, - я еще не знаю, человек ли он.
американцу, голова оторвалась от подушки и опять упала.
американцу Зернов, - поэтому, когда вы сказали... - Он деликатно умолк.
словно от нестерпимой боли.
не похоже на правду, - рассказал он. - Я летел на одноместном самолете, не
спортивном, а на бывшем истребителе - маленький "локхид", - знаете? У него
даже спаренный пулемет есть для кругового обстрела. Здесь он не нужен,
конечно, но по правилам полагается содержать оружие в боевой готовности:
вдруг пригодится. И пригодилось... только безрезультатно. Вы о розовых
"облаках" слышали? - вдруг спросил он и, не дожидаясь ответа, продолжил,
только судорога на миг скривила рот: - Я настиг их часа через полтора
после вылета...
розовые медузы, пожалуй, даже не розовые, а скорее малиновые. Я насчитал
их семь разной формы и разных оттенков, от бледно-розовой незрелой малины
до пылающего граната. Причем цвет все время менялся, густел или
расплывался, как размытый водой. Я сбавил скорость и снизился, рассчитывая
взять пробу: для этого у меня был специальный контейнер под брюхом машины.
Но с пробой не вышло: медузы ушли. Я нагнал их, они опять вырвались, без
всяких усилий, будто играючи. А когда я вновь увеличил скорость, они
поднялись и пошли надо мной - легкие, как детские шарики, только плоские и
большие: не только мою канарейку, а четырехмоторный "боинг" прикроют. А
вели они себя как живые. Только живое существо может так действовать,
почуяв опасность. И я подумал: если так, значит, и сами они смогут стать
опасными. Мелькнула мысль: не уйти ли? Но они словно предвидели мой
маневр. Три малиновые медузы с непостижимой быстротой вырвались вперед и,
не разворачиваясь, не тормозя, с такой же силой и быстротой пошли на меня.
Я даже вскрикнуть не успел, как самолет вошел в туман, неизвестно откуда
взявшийся, и даже не в туман, а в какую-то слизь, густую и скользкую. Я
тут же все потерял - и скорость, и управление, и видимость. Рукой, ногой
двинуть не могу. "Конец", - думаю. А самолет не падает, а скользит вниз,
как планер. И садится. Я даже не почувствовал, когда и как сел. Словно
утонул в этой малиновой слякоти, захлебнулся, но не умер. Смотрю: кругом
снег, а рядом - самолет, такой же, как и мой - "локхид"-маленький. Вылез,
бросился к нему, а из кабины мне навстречу такой же верзила, как и я. То
ли знакомый, то ли нет - сообразить не могу. Спрашиваю: "Ты кто?" -
"Дональд Мартин, - говорит. - А ты?" А я смотрю на него, как в зеркало.
"Нет, врешь, - говорю, - это я Дон Мартин", - а он уже замахнулся. Я
нырнул под руку и левой в челюсть. Он упал и виском о дверцу - хрясь! Даже
стук послышался. Смотрю: лежит. Пнул его ногой - не шелохнулся. Потряс -
голова болтается. Я подтащил его к своему самолету, думал: доставлю на
базу, а там помогут. Проверил горючее - ни капли. Дам радиограмму хотя бы
- так рация вдруг замолчала: ни оха, ни вздоха. Тут у меня голова совсем
помутилась: выскочил и побежал без цели, без направления - все одно куда,
лишь бы дальше от этого сатанинского цирка. Все молитвы позабыл, и
перекреститься некогда, только шепчу: Господи Иисусе да санта Мария. И
вдруг вашу палатку увидел. Вот и все.
что случилось с Вано. Что сообразил Толька, по его выпученным глазам
уразуметь было трудно, вероятно, начал сомневаться и проверять каждое
слово Мартина. Сейчас он начнет задавать вопросы на своем школьном
английском языке. Но Зернов предупредил его:
Пошли, Мартин, - прибавил он по-английски.
бы мой поступок, - подсказали мне захватить по пути кинокамеру, и как я
благодарен был потом этому неосознанному подсказу. Даже Толька, как мне
показалось, поглядел мне вслед с удивлением: что именно я снимать собрался
- положение трупа для будущих следователей или поведение убийцы у тела
убитого? Но снимать пришлось нечто иное, и снимать сразу же на подходе к
месту аварии Мартина. Там было уже не два самолета, севших, как говорится,
у ленточки, голова в голову, а только один - серебристая канарейка
Мартина, его полярный ветеран со стреловидными крыльями. Но рядом с ним
знакомый мне пенистый малиновый холм. Он то дымился, то менял оттенки, то
странно пульсировал, точно дышал. И белые, вытянутые вспышки пробегали по
нему, как искры сварки.
вперед Мартин, встретив ее, как-то странно замедлил шаг, а Зернов просто
присел, согнув ноги в коленях. Но оба все еще тянулись вперед, преодолевая
силу, пригибавшую их к земле.
корточки.
убитого или, может быть, только раненого двойника Мартина. Он лежал в
такой же нейлоновой куртке с "химическим" мехом, уже запорошенный снегом,
метрах в трех-четырех от самолета, куда его перетащил перепуганный Мартин.
балансируя руками, как это делают все, рискнувшие выйти на лед без
коньков: пушистый крупитчатый снег и здесь только чуть-чуть припудривал
гладкую толщу льда.
не видели. От вибрирующего цветка отделился малиновый лепесток, поднялся,
потемнел, свернулся в воздухе этаким пунцовым фунтиком, вытянулся и живой
четырехметровой змеей с открытой пастью накрыл лежавшее перед нами тело.
Минуту или две это змееподобное щупальце искрилось и пенилось, потом
оторвалось от земли, и в его огромной, почти двухметровой пасти мы ничего
не увидели - только лиловевшую пустоту неправдоподобно вытянутого
колокола, на наших глазах сокращавшегося и менявшего форму: сначала это
был фунтик, потом дрожавший на ветру лепесток, потом лепесток слился с
куполом. А на снегу оставался лишь след - бесформенный силуэт только что
лежавшего здесь человека.
уже начиналось. Теперь оторвался от земли весь цветок и, поднимаясь, стал
загибаться кверху. Этот растекавшийся в воздухе колокол был тоже пуст - мы
ясно видели его ничем не наполненное, уже розовеющее нутро и тонкие
распрямляющиеся края, - сейчас оно превратится в розовое "облако" и
исчезнет за настоящими облаками. А на земле будут существовать только один
самолет и один летчик. Так все и произошло.
все это утром. Зернов, по-моему, уже подошел к разгадке, только маячившей
передо мной тусклым лучиком перегорающего фонарика. Он не освещал, он