Чтение 7–й страницы книги ~Любимец~

очнулся... Было темно и пусто. Ни одной живой души. Но голоса и шум
звучали вдали, в глубине.

Я ощупал затылок - он был горячий и мокрый.

Они пробили мне голову!

Шум и голоса приближались. Какие-то люди шли по туннелю.

Пух! Пух! Пух! - мыльными пузырями лопались выстрелы.

Я на четвереньках пополз в сторону от выстрелов, под коленями и под
ладонями была жижа... Найти бы выход из этой дыры! Пускай меня поймают,
пускай убьют, но я не могу больше мучиться!

Выстрелы и крики были все ближе.

Я почувствовал дуновение холодного воздуха, вот он коснулся разбитой
головы... Я поднял голову - надо мной было круглое отверстие, в нем
мерцали звезды.

Это было нежданное спасение.

Впрочем, если подумать, ничего нежданного в нем не было - через эту
дыру я и попал в подземелье.

Я нащупал в темноте скользкие железные скобы и начал взбираться
наверх - голова моя болела так, словно готова была отвалиться.

Воздух стал чище - можно было уже вдохнуть полной грудью и не
потерять сознание.

Снизу, совсем близко, были слышны крики и выстрелы. Я пополз наверх
быстрее.

- Давай лапу! - добродушно сказал кто-то сверху.

Я протянул руку, и человек помог мне выбраться на поверхность.

Пока я был в кромешной тьме, глаза мои привыкли к ней настолько, что
я, встав рядом с человеком, который мне помог, сразу увидел, что он одет в
черный мундир, в руках у него короткий автомат, а на голове, похожая на
ракушку, каска милиционера.

От ужаса я хотел было прыгнуть обратно в дыру, но милиционер разгадал
мое желание, коротко и быстро ударил меня по шее ребром ладони. Я еле
удержался на ногах.

- Стоять, пакость! - зарычал он. - Хочешь живым остаться, стой,
мерзость болотная!

Он сердился, но я понял, что он не будет меня убивать. Его голос был
не смертельным.

- На корточки!

Я присел на корточки у его ног.

Вдали замелькали два фонарика - они приближались, соединяясь друг с
другом.

Это шли другие милиционеры в черных мундирах и гнали перед собой
несколько свалочных замарашек - смотреть было противно на эти несчастные,
в нарывах, рожи, на всклокоченные патлы, тупые тусклые глаза. Подонки
попискивали, ныли и вели себя как жалкие животные, и я с некоторым
злорадством подумал: то-то вам! - одно дело нападать на безоружного и
бесправного любимца, другое - поговорить с настоящими милиционерами,
верными друзьями порядка, о которых даже Яйблочко говорила, что они
достойны лучшей участи, чем родиться людьми.

Меня подтолкнули в спину, и я попал в группу подонков, но мои попытки
обратить на себя внимание, чтобы сказать о моей принадлежности к
цивилизованной части человечества, результата не возымели. Милиционерам
было не до меня - они продолжали прочесывать свалку. Порой издали или
из-под земли доносились крики или серии выстрелов. Порой мимо меня
проносились стремительные тени, и я догадывался по виденным мною фильмам,
что это милиционеры с реактивными ранцами за спиной. Неподалеку тяжело
опустился большой вертолет.

Именно к вертолету нас всех и погнали.

Его люк велик, так что в него мог проехать небольшой танк, а внутри
обнаружилось помещение размером с универмаг - наверное, вертолет делался
для спонсоров, а они передали его милиции.

Внутри вертолета было очень светло - так что сначала я зажмурился.
Вид моих спутников по заключению при свете был еще более отвратительным, и
мне было удивительно, почему же милиционеры не видят, насколько я
отличаюсь от диких подонков. Я готов был выбежать вперед, чтобы объяснить
и рассказать правду, но в то же время нечто, подобное ужасу, меня
останавливало: ведь, не исключено, что вся облава была начата из-за
меня...

Милиционеры были деловиты и молчаливы. Время от времени в чрево
вертолета вталкивали новую порцию бродяг - скоро нас было уже более
тридцати, и я оказался далеко не в первом ряду.

В этой обстановке я не потерял любопытства и крутил головой, надеясь
увидеть столь удивившую меня карлицу, но ее не было - может быть, ее
убили?

- Вдоль стены, вдоль стены! - закричал сержант милиции. - В один ряд!

В один ряд выстроиться было трудно, но милиционеров это не волновало.
Пинками и тычками они начали разгонять нас вдоль стены. Испуганные,
потные, вонючие подонки дрожали от страха. Я не дрожал, хоть мне тоже было
страшно. Но я жал, что в крайнем случае признаюсь, что я не паршивый
бродяга, а настоящий любимец из хорошей семьи.

Высокий, широкоплечий милиционер, пилотка надвинута на нос, начал
осмотр с крайнего бродяги - поднял его голову за подбородок, нажал на углы
рта, чтобы рот раскрылся, посмотрел на зубы.

- Закрой! - сказал он. - Гниль вонючая!

Он перешел к следующему, старичку в красном колпаке.

Возле него он даже не стал задерживаться, ткнул его палкой в грудь, и
сделал шаг дальше... У меня разболелась голова, и я не задумывался, кого
разыскивает помощник.

Он миновал таким образом пятерых или шестерых бродяг и приблизился ко
мне, как от дверей раздался крик:

- Эй! Нашел!

Милиционеры втащили отчаянно сопротивлявшегося одноглазого бродягу,
совсем голого, если не считать моего драгоценного ошейника. Так вот он,
мой грабитель!

Я рванулся к нему, чтобы отобрать подло похищенную вещь, но меня
опередил милиционер, который проверял пленников.

Он обернулся к пришедшим, сделал два шага к одноглазому и залаял.
Честное слово, музыка его речи больше всего напоминала собачий лай.

- Этот гаденыш обокрал своих хозяев, совершил подлый поступок и
думал, что сможет избежать справедливой кары!

Одноглазый, видно, догадался, что причиной немилости милиционера стал
отнятый у меня ошейник. Он вцепился в ошейник, стараясь его сорвать, он
хрипел:

- Это не я... это не мой!

- Это мой! - мысленно кричал я, но, к счастью, лишь мысленно.

Неуловимым ловким движением милиционер поднял пистолет, и голубой луч
провел угольно черную полосу по груди бродяги.

Тот свалился грудой мяса и костей на пол. Никто и звука не издал.

По знаку сержанта кто-то подошел к мертвому бродяге, носком сапога
откинул его голову и брезгливо отстегнул мой ошейник. Передал его
сержанту.

- Вот так, - сказал тот, - будет с каждым, кто посмеет нарушить
доверие, которое оказывают ему наши спонсоры.

После этого он обернулся к нам, и я впервые смог разглядеть его лицо,
как будто до того оно излучало какой-то смертоносный свет, мешавший
увидеть его черты.

Это было обыкновенное лицо, я бы даже не сказал, что мужественное - у
него был убегающий скошенный подбородок, крупный нос и пухлые, в красных
жилках, щеки. Лицо как лицо. Может, лишь усы, необычные, с подусниками,
уходящие вниз к углам скул, отличали его от подчиненных.

- А вас, рванье, мы отвезем потрудиться, - пролаял он, - хватит
бездельничать.

В толпе пленников поднялся вой. Отдельные вопли вырывались наружу и
складывались в слова, мольбу, стенания...

Старичок в красном колпаке неожиданно кинулся к двери. Он даже успел
ее достичь, но в дверях его настиг луч пистолета. Продолжая бежать,
старичок исчез внизу.

- Еще есть желающие? - спросил сержант.

Никто, конечно же, не ответил.

Тогда сержант жестом приказал убрать тело одноглазого, погибшего, как
я уже понял, только потому, что его приняли за меня. Затем нам всем
приказано было сесть на пол, сбившись в толпу.

Мне казалось, что я потеряю сознание от зловония, но понимал, что
теперь мне не остается ничего иного, как терпеть и ничем не выделяться из
толпы. В конце концов это кончится, и я смоюсь!

Закрыли люк. Вертолет плавно и быстро поднялся вверх. В кабине было
тихо - шум мотора сюда почти не проникал. Мне очень хотелось подняться и
посмотреть на землю сверху, но я не решился.

- Сиди, сиди, - прошептал курносый бродяга, сидевший рядом со мной, -
видно, уловил мое желание встать. - Сам погибнешь и других подведешь,
щенок.

- Я тебе не щенок!

Курносый отклонился, увидев то, что я увидеть опоздал, - конец
тонкого бича пронесся через вертолет и оставил на моем плече сразу
вздувшийся красный след.

- За что? - крикнул я.

Милиционер засмеялся и вновь занес бич. Я спрятал голову в колени.

Рядом кто-то засмеялся. Тупость этих бродяг была сверхъестественной.
Им были смешны даже мучения соседа.

Путешествие заняло немного времени.

Очень болело плечо, словно конец бича был пропитан ядом.

Все пленники молчали, я тоже молчал, у меня было тупое состояние.