уже готова?" "Да ничего я не готова! Но если я сама не захочу, ничего не
будет. Ну а если уж случится, значит, я этого хотела, тогда и дергаться не
буду. Но пока я ничего такого НЕ ХОЧУ". "ПОКА, - усмехнувшись,
передразнила Инка с ударением. - И сколько будет длиться твое "пока"?"
"Ну, не знаю, долго, наверное..." "Не юли, - сказала она сурово, - все
ясно, как день, - (любит она корчить из себя "роковую женщину"), - никаких
"пока"; ты УЖЕ готова". Я даже разозлилась: "Да я же говорю, он сто раз
мог сделать со мной все, что угодно..." "И на сто первый - сделает. Он-то
ведь не знает, что ты уже готова. Ты надеюсь, еще не говорила ему, что
вовсе не обидишься? Ты ему нравишься, но ты маленькая, и он не хочет тебя
отпугнуть". "И что же, он ждет, пока я вырасту?" "Наверное, он и сам не
знает, чего ждет. Только если ты вовремя не порвешь с ним, рано или поздно
он все-равно не удержится, да и трахнет тебя". "Дура ты", - говорю я.
"Сама дура", - ответила она, и мы немного подулись друг на друга. Но потом
я все-таки первая ее спросила: "Слушай, а ты-то откуда так в этих делах
разбираешься?" "У меня, - говорит она, - опыт. Побольше чем у тебя, во
всяком случае".
Вадиком - вот и весь опыт.
сплошной "синий туман" (ненавижу эту песню): чего я хочу? чего не хочу?
чего хочет он? что можно, а что - нельзя? что хорошо, что плохо?.. Я
только знаю точно, что мне нравится быть рядом с ним, и ничего дурного мы
не делаем.
потом все как-то само получается: думаю, да ладно, съезжу, ничего
страшного; скучно же. Но буду вести себя строго. А когда приезжаю, только
в кабинет к нему захожу, рот - до ушей, ничего не могу с собой поделать.
все не было времени, а сегодня, когда я более или менее свободен,
оказалось, что история его в моем сознании уже оформилась в нечто похожее
на беллетристический рассказ.
века в котором жили невесть откуда взявшиеся тут молдаване. (Факт, что
обладатель аристократических манер и чуть ли не дворянского лоска (хоть то
и другое и кажется несколько наигранным) Годи - родился в деревне, сперва
несказанно поразил меня. Но позднее я понял в чем дело: мать его
происходила из древнего молдавского княжеского рода. Хоть жизнь и
поставила ее на самую нижнюю социальную ступеньку, а отсутствие мужа
вынудило выполнять самую тяжелую работу, все же она нет-нет, да и
напоминала сыну о его исключительной родословной.)
детства, но единственный ответ который он находил был слишком уж
несуразным:
со двора до слез задразненный соседской шпаной. И для убедительности по
слогам произносила: И-но-пла-не-тя-нин.
обыкновению, соседский дед Ион. - Интиплитяне-то те в аккурат семь лет
назад тута телятник ставили...
если стирала - чехвостила его мокрой тряпкой. Но особенно нехорошо было
Иону, если в это время увесистой кленовой толкушкой она толкла картошку.
для него, сколько для себя выдумала. Наверное, для того, чтобы хоть как-то
оправдаться за свое падение "из князей в грязь". А он, хоть и жалел ее, а
все же, случалось, не сдержавшись, обрывал ее Ионовыми словами (дед-то к
тому времени помер уже), когда снова заводила она эту свою песенку об
инопланетянах, отвечая на вопрос, удерживаться от которого он все никак не
мог научиться.
как и инопланетного): обычный деревенский парень. И лишь повзрослев,
принялся тщательно культивировать в себе аристократические наклонности. Но
это - много лет спустя...
сама служба дурацкая была - в комендантской роте: шагистика и наведение
порядка в штабе. В Косицино родное Павел не вернулся, чужой он там.
Погулял только, наряд свой дембельский показал ("глянь-ка, вишь,
интиплитянин-то павлином каким вырядился..."), собрал манатки и - в город.
"Учиться, мать, буду, - сказал, - человеком стану".
рядового инженера некрупного мясного комбината. И не вспомнил бы никогда о
невероятных материных россказнях, не случись с ним следующая оказия.
установки, он необычно долго задержался в камере, зайдя далеко, к самой
морозилке, за висящие туши. А мастер Копышев, уходя, просто-таки забыл,
что Павел еще тут, и захлопнул дверь.
Скрючившись, сидело оно у самого входа в камеру. Пытаться обнаружить
признаки жизни было просто глупо. И тело сразу свезли в морг.
услышал ночью удары в дверь изнутри. Был он, во-первых, не робкого
десятка, во-вторых, к постоянной близости трупов привык и ничуть их не
боялся, в-третьих, знал, что всякое бывает и не раз слышал рассказы о том,
как живых людей принимали за мертвых. Поэтому - не запаниковал, а отпер
дверь, и в коридор вывалился привезенный давеча замороженный.
его почему-то определили) с двусторонней пневмонией и обморожением
конечностей. Но он был жив! И это было невероятно для окружающих. Для него
же еще более невероятным было то, что произошло с его сознанием в те часы,
когда тело, превращенное в ледышку, валялось сначала на полу хладокамеры,
потом - на столе морга.
подтащил ко входу подходящую по размеру тушу, сел на нее и закрыл глаза.
Смерть, пританцовывая от холода, стояла наготове за его спиной. Но это
была обыкновенная рядовая смерть, и она не ожидала от клиента
последовавшей неприличной выходки.
можно этого и не делать. Нужно только "рвануться"... и даже не изо всех
сил, а просто неким особым образом - со специальным "поворотом"; и не
прямо, а под определенным "углом" - рвануться разумом из тела,
по-особенному "выгнувшись"... Нет, все термины прошлой жизни выглядят тут
нелепо. Но он ЗНАЛ, КАК все это нужно делать. И он выгнулся разумом,
дернулся под подсказанным интуицией углом... Смерть, отвесив челюсть,
выронила косу, а дух Павла Годи вместо того, чтобы, как положено,
отправиться к праотцам, подскочил к дверям холодильной камеры и, встав
ребром, без особого труда протиснулся наружу в полумикронный зазор.
случае; ощущать по-настоящему можно только посредством органов чувств, он
же весь сейчас был, собственно, одно ощущение, чувство.) Спрашивать у
него, что он сейчас чувствует - было бы столь же нелепо, как о количестве
вагонов в электровозе интересоваться у электричества. Но он ЗНАЛ, что
сейчас он - прозрачная, очень тонкая субстанция, имеющая форму отображения
человеческой фигуры на плоскость. И в данный момент он мчался по ночным
проулкам, точно зная, где искать человека, который должен вызволить его
тело из белых объятий холода.
всосался в дверную щель, и... понял, сколь бессилен в попытках обратить на
себя внимание людей из плоти и крови. Он не мог совершить ничего, что
вызвало бы шум - что-то уронить, чем-то ударить, ибо руки его без
сопротивления проходили сквозь любой материальный предмет; он не мог
произнести слова или закричать, он не мог разбудить мастера... Но он
ощутил способность внедриться в разум спящего и сделал это, но тут же
испуганно вернулся, обнаружив, что сознание спящего, как болото, всасывает
его и растворяет в себе, превращая в свой частный ночной кошмар.
разгону, просачиваясь наружу сквозь щели в оконной раме. И все же иного
пути не было, и он изредка, собираясь с силами, осторожно входил то в
сознание мастера Копышева (Владимира Васильевича), то - в сознание его
супруги Зинаиды Васильевны...
пересохшим небом, с головной болью и испариной по всему грузному телу.
"Вова, - толкнула она в бок мужа, а тот застонал, - Вова, что это с нами?"
Тот проснулся и сразу вспомнил жуть, которую видел только что: будто бы
он, случайно запертый, умирает в холодильной комнате.
натягивать носки.
Косицино. Впервые. Он был плохим сыном.