Чтение 7–й страницы книги ~Ежики в ночи~

было с приходом Светки Портфелия. Пламя свечи колыхалось в ее глазах
огненной полоской посередине зрачка, отчего то кошачье, что от природы
было в ее лице, усиливалось во много раз.

- Ясно за что, - сказал Джон, скручивая с пробки проволоку, - за
женщин.

Светка выдавила из себя презрительный смешок и, демонстративно
отвернувшись к стенке, принялась так яростно качать ногой, что, казалось,
еще немного, и в такт начнет подпрыгивать все кресло.

Джон наполнил фужеры, я подал один Портфелии и сказал:

- Жека, я, может, некстати, но у меня другой тост. В память о Деде
Славе. Я-то его не помянул.

- Давай, старик, - одобрил Джон, и мы выпили, по поминальной традиции
не чокаясь.

- Дед был - что надо, - сокрушенно сказал Джон.

- Только масон. Или сектант, - влезла Светка.

- Ну, ты-то у нас все знаешь! - огрызнулся Джон.

- Мне, Женечка, если хочешь знать, твоя мама сказала. Он в каком-то
обществе был у Заплатина.

Когда прозвучала эта фамилия, в комнате словно вакуум образовался.
Джон дрожащими пальцами принялся доставать из пачки сигарету.

- Снова начался бред, - заметил я. - Женя, здесь только не кури. Мне
спать тут, не люблю. Пойдем в коридор.

Мы вышли из квартиры, поднялись на площадку между этажами и уселись
на подоконник. Закурили.

- Мне мать ничего не говорила, между прочим, - с обидой, по-моему,
сказал Джон.

- Если честно, меня сейчас совсем другое беспокоит. Я решил сделать
Офелии предложение. Но не могу решить - как: публично - сейчас, или потом
- наедине.

- Потом, - буркнул Джон, уткнувшись в сигарету.

- Чего ты посуровел? Она что - тебе нравится?

- Как тебе сказать... Нравится. Очень даже. Только я-то при чем? За
тебя рад. - Он улыбнулся одними губами. - Пойдем к ним.

В наше отсутствие Светка с Лелей явно не поладили. Они сидели,
насупясь и не глядя друг на друга. Для разрядки Джон вновь разлил, и мы
молча выпили. Я сел на пол перед креслом Портфелии у нее в ногах. Джон
повернулся к Светке:

- Что тебе мать наплела?

В его отношении к деду было намного больше теплоты, чем к матери. И
сейчас, когда свое брал хмель, Джон перестал этого стеснятся. Он
продолжал:

- При жизни его то лжеученым, то вообще врагом народа выставляли. И
бог знает, кем еще. А теперь?

Да, это так. В школе большинство учителей относилось к деду
настороженно. Ведь был он бывшим "морганистом-менделистом-вейсманистом". И
хотя с августовской сессии ВАСХНИЛ сорок восьмого года минули уже
десятилетия, Вавилов реабилитирован, "лысенковщина" - осуждена, косые
взгляды оставались.

Об этой самой сессии и о том, что Деда Слава - Владислав Степанович
Матвеев - до того, как вынужден был приехать в нашу провинцию, работал в
одной из ведущих лабораторий Ленинградского института цитологии,
гистологии и эмбриологии АН СССР, мы, естественно, узнали уже потом,
повзрослев. Но о механизме наследственности, о перспективах генетики он и
тогда часто рассказывал нам, рассказывал горячо, и, забывая, что перед ним
- дети, сбиваясь на совершенно непонятный для нас язык большой науки.

Он и внука своего назвал в честь науки (или лженауки?) евгеники.

Склад ума моего уже в те годы был довольно "филологическим", и мне
претила идея "исправления человеческой природы", о которой нет-нет да и
заговаривал Деда Слава...

- Кем же он посмертно стал? - повторил вопрос Джон, неприязненно
глядя на Светку. Ей, видно, стало не по себе:

- Да не знаю я ничего. Когда я мать твою успокаивала, говорила, мол,
это могло произойти с ним в любой момент, он ведь не молодой был, болел
серьезно и операцию тяжелую перенес... А она сказала, что в больницу он
лег совершенно здоровым.

- Как так? - удивился Джон.

- Когда он ложился, ей записку оставил. Сказал, что читать ее можно,
только если с ним в больнице что-нибудь случится. Ну, а она, конечно, не
удержалась и конверт вскрыла. - Светка говорила виновато, сознавая, что
разглашает чужой секрет.

- Узнаю любимую матушку, - хмыкнул Джон, - "активная жизненная
позиция".

- И что же там было? - забыв об обидах, нетерпеливо перебила его
Портфелия.

- Там было сказано, что он здоров, а в больницу ложится по настоянию
профессора Заплатина, который является руководителем какой-то организации.
И записку эту нужно передать в КГБ.

- И почему же она не передала? - поинтересовался я.

- Так ведь ничего плохого с ним не случилось. Выписался, пришел и
забрал бумажку. Спросил еще, не прочитала ли; она призналась. А он: "Как
видишь, дочка, со мной все в порядке, значит, я ошибался".

- Все опять выворачивается наизнанку, - заметил я. - Еще пятнадцать
минут назад я подозревал, что Заплатин занимается чем-то стратегически
важным, и КГБ его охраняет от чужих глаз. А теперь выходит, все наоборот.
Да, - вспомнил я, поймав на себе озадаченный взгляд Джона, - вы же ничего
не знаете. Расскажи-ка им Леля.

После рассказа Портфелии о ее сегодняшних злоключениях, мы некоторое
время молча переваривали полученный от нее и Светланы "информационный
комплекс".

- Дверь на ремонте, стучать по телефону, - попытался Джон снять
напряжение шуткой. Но мы оставались серьезными.

Я высказал предположение:

- Выходит, Леля, они тебя просто купили. Напугали специально, чтобы
ты больше не в свои дела не лезла. Мы же политики все, как огня, боимся.
Между прочим, непонятно почему. Сейчас, вроде, гласность, демократия. А мы
все равно боимся. - Я чувствовал, что под действием шампанского начинаю
философствовать не по существу, но не мог остановиться. - Вот они тебя и
купили - прознали где-то про "Свободу" твою. Знают, на что давить.

- Похоже, - поддержал мою догадку Джон.

- А раз так, - продолжал я, окончательно уразумев, что, собственно, я
хочу сказать, - что получается? Кто-то (вероятнее всего, Заплатин и
компания) пугает нас КГБ. Что из этого следует? Что этот кто-то сам его
боится. Недаром и Деда Слава наказывал записку именно туда передать. А раз
так, нам нужно бегом бежать в этот самый комитет и обо всем, что знаем
подробно рассказать. Знаем мы, правда, совсем немного, но у нас явно в
руках какая-то ниточка. Вот пусть там ее и распутывают.

И вдруг (я даже подскочил от неожиданности) у меня за спиной раздался
тихий голос:

- Ни в коем случае.

Джон ткнул пальцем в дальний угол комнаты: "Нарисовался!" Мы и забыли
про пьяного Валеру. А сейчас он в позе лотоса восседал на диване, и в
неверном мерцании свечи казался выходцем из средневековья: бледность,
худоба, эспаньолка, черные вьющиеся локоны. Глаза черные, но взгляд
почему-то кажется бесцветным. Белым. И ясно, что он абсолютно трезв.

- Кто вы? - сдавленным голосом спросила Портфелия.

"Спокойно, Маша, я - Дубровский", - как всегда некстати выскочило у
меня из недр памяти.

- Предположим, я - Заплатин. Нам есть о чем говорить?

- Вы - не Заплатин, - дрогнувшим голосом возразила Портфелия.

- Где ты его откопал? - вполголоса спросил я Джона.

- В "Музе". Только что познакомились.

- И все-таки предположим, - с нажимом произнес Валера. - Пусть я буду
доверенным лицом профессора.

Я, стараясь, чтобы никто не заметил, дотянулся до нижнего ящика
стола, чуть приоткрыл его и включил лежавший там диктофон.

- Вы - политическая организация? - с места в карьер взяла Портфелия.
Я не в первый раз уже поразился ей.

- Нет, это было бы мелко. Мы - сообщество людей, разрабатывающих
научную идею такого уровня, что она автоматически переходит в разряд
политических, но этим ни в коем случае не ограничивается.

- Что это за идея? - спросил я.

- О вашей же безопасности заботясь, открыть вам этого не могу.

- Она имеет оборонное значение?

- В некотором смысле. Но это не оружие.

- Что же это?

- С чего, собственно, вы взяли, что я обязан отвечать на ваши
вопросы?

- Тогда зачем вы здесь? - резонно заметила Портфелия.

- Да, - впервые с того момента, как "Валера" заговорил, открыла рот
Светка. - От нас-то вам что нужно?

- Браво. Вопрос по существу. Отвечаю: я здесь для того, чтобы
обезвредить вашу группу.

- То есть? - Высокая температура, хмель и необычность происходящего,
прихотливо переплетаясь, давали мне острое ощущение нереальности. Беседа
эта скорее забавляла, нежели интересовала меня. Мысли, словно в банке
повидла, ворочались еле-еле. Но что-то подсказывало мне, что все
происходящее - чрезвычайно важно.

- То есть я должен свести до минимума вероятность в настоящем и