Чтение 7–й страницы книги ~Рок-н-ролл мертв~

станет, я его не первый год знаю, то на этом деле он может круто
заработать. А тогда обещает и меня в пай взять. Но в чем там суть я,
честное слово, не знаю. Почти.

Я уж не стал цепляться за это его "почти"; потому что надоело уже с
гадом вокаться. Каждое слово - еле вытянешь, и каждое может оказаться
враньем. Надо двигаться дальше.

- У тебя телефон тут есть? - спрашиваю.

- Наверху.

- Сейчас ты этому своему "человеку" и позвонишь. И скажешь, чтобы он
срочно сюда приезжал. Ясно?

- Нет уж, Николай, - заявляет мне Тоша, - так не пойдет; он - мой
деловой партнер, и ни разу он меня не подводил. И я, в свою очередь,
подводить его не буду.

Тогда я коленкой поводил - выразительно так: прицел - в область паха,
и сразу Тоша во всем со мной стал согласным:

- Ну, ладно ты, ладно. Пошли...

Поднялись мы по лесенке пологой, там - что-то вроде веранды, а перед
входом в нее - столик с телефоном. Вот набирает Тоша номер и ждет. Я ему
объяснил, ЧТО говорить надо. Тоша ждет, а я чувствую, что начинаю
отключаться. Но тут, наконец, ответили ему.

- Алло, - говорит он, - Анатолий Алексеевич? Вы бы не смогли сейчас
подъехать ко мне?.. Зачем?.. Это не телефонный разговор, но очень важно...
Да, на дачу... Когда? Хорошо, жду.

Ко мне обернулся:

- Только часа через два он сможет.

- Ну и славно, - говорю я. - Я пока тут, на веранде посижу. Отдохну.

И я, пройдя внутрь, сел на диван. А потом решил, что прилечь - даже
лучше будет. Я понимал, что нельзя... но ничего с собой поделать не мог.
Усталость напрочь отключила волю. Веки были свинцовыми, и под них словно
подсыпали перца.

...Мы с Ленкой сидим перед кроваткой маленькой Насти. Та смешно
морщит носик, и мы смеемся, глядя на нее. Я чувствую, как теплая волна
нежности окатывает меня с ног до головы. Ленка спрашивает, почему я решил
назвать дочь именно так. Я слегка смущаюсь, но не показываю вида и говорю,
что так звали мою любимую воспитательницу в детском саду. Ленка снова
смеется...

Стук в дверь. За окном раздается неприятный звук - то ли вой собаки,
то ли ветер засвистел. Мне становится страшно. Я подхожу к двери и
спрашиваю, кто там. Низкий хрипловатый, неуловимо знакомый голос словно бы
не доносится из-за двери, а рождается прямо в моей голове:

- Открой, Коля, это я - Роман. Я пришел сделать так, как ты хотел.

- Врешь. Ты - не Ром, он умер, - отвечаю я, не открывая.

- Да, я мертв, но я пришел выполнить твое желание.

- Какое желание?! Я ничего у тебя не просил.

- Но ведь ты хотел, чтобы твоя дочь была такой, как Настя.

- Но Настя тоже мертва!

- Вот ты и понял меня. Твоя дочь будет ТАКОЙ ЖЕ...

И вдруг я вижу, как дверь начинает отворяться. Я хочу удержать ее,
пытаюсь протянуть руку. Но что-то мешает, удерживает меня. Я хочу
закричать, но вместо крика из моего горла вырывается только слабый стон.

Но и этого звука мне хватает, чтобы проснуться. И в полутьме веранды
я обнаруживаю, что ни рукой, ни ногой я двинуть не могу не только во сне:
руки мне за спиной вяжет Тоша, а кто-то еще, стоя возле на коленях и
склонившись над моими ногами, скручивает их. Как меня угораздило
отключиться?! Я дернулся что есть силы, тот, что возле ног отшатнулся, а
Тоша и вовсе отскочил метра на два. Но - что толку? Дело свое они уже
сделали.

Хотелось полетать - приходится ползти,

Хотелось доползти. Застрял на полпути...

Тоша включил свет, и я уставился на его напарника. Мама моя родная,
роди меня обратно! Кого я вижу. Так вот, что это за Анатолий Алексеевич:
Севостьянов, тот самый дядя Сева, что нас - "Дребезгов" - на корню гнобил.
Вот значит она - преемственность поколений. Крепнут узы ленинского
комсомола и родной компартии. Последнюю, правда, разогнали, но узы-таки
крепнут.

- В трудное положение вы нас поставили, - сказал дядя Сева
проникновенно, подсаживаясь на стульчик напротив меня. - Мы ведь,
понимаете, убивать вас не хотим. А, похоже, придется. Сложно нам.

- Может быть, я могу вам чем-то помочь? - спросил я чересчур,
наверное, саркастически для человека в моем положении; хотя очко у меня и
играло - не железное.

- Если б ты, Крот, не лез не в свои дела, тебя бы и не трогал никто,
- вмешался Тоша.

- Это то, что вы Романа с Настей убили - не мои дела?

Тоша искренне, по-моему, удивленный искательно глянул на
Севостьянова.

- Да, Антон, так вышло. Он не выдержал тройной дозы. Я не хотел. Но
теперь, понимаешь, обратной дороги нет. Если дело раскрутится, и тебя
потянут. А вот этот, - дядя Сева кивнул на меня, - и девчонка еще -
случайно в курсе оказались. С ней я меры уже принял, теперь придется и его
убрать.

- Анатолий Алексеевич, - с дрожью в голосе говорит Тоша, - я в это
дело ввязываться не буду. Даже если и потянут меня, ничего серьезного за
мной нет. А убийство - это не игрушки...

- А ты что думал, мы тут в игрушки играем? - зло оборвал его дядя
Сева. - Нет уж, назвался груздем - полезай в кузов. Ты что думаешь, мне
все это нравится? Я что - уголовник? Но сейчас другого выхода просто нет.
И кончать его, - он снова кивнул в мою сторону, - будешь именно ты. Иначе,
понимаешь, продашь ты меня, чуть тебя покрепче прижмут.

И воцарилось долгое молчание.

То ли какой-то детектив мне вспомнился, то ли вдохновение накатило,
только тишину эту, отчаянно блефуя, нарушил я:

- А зря вы думаете, что если меня грохнете, все ништяк будет. Зря вы
меня за фраера держите. Я что, не понимал, куда еду? Все, что я знаю о вас
- и об убийстве, и об ограблении (при этих словах Тоша снова искательно
глянул на Севостьянова), я сначала отпечатал в пяти экземплярах, под
копирку, потом разложил по конвертам и отдал надежному человеку. Письма
адресованы в самые разные места - в прокуратуру, например, в "Аргументы и
факты", еще кой-куда...

- Тебе никто не поверит! - чужим голосом вякнул Тоша, а Севостьянов
слегка пригнулся, словно от неожиданно навалившейся тяжести. Я же,
обрадованный успехом, возразил:

- Поверят, Тоша, поверят. Письма ведь не к кому попало попадут, а
только к тем людям, которые меня "от и до" знают. Они поверят. И в лепешку
расшибутся, но вас достанут. К тому же письма-то эти будут отправлены
только в том случае, если я исчезну или со мной произойдет какая-нибудь
беда. Это как раз и будет главным подтверждением того, что все мною
написанное - правда.

- Что ты о нас знать-то можешь, гаденыш? - задал риторический вопрос
дядя Сева; но в голосе его угадывалась неуверенность, и я понял, что
ситуацию пока что контролирую.

- Да уж побольше, чем вы думаете. Я же вас уже давно вычислил. И
Тоша, случалось, кое-что болтал. Он ведь - болтун...

Дядя Сева так на него глянул, что Тоша быстро-быстро затараторил:

- Врет он все, Анатолий Алексеевич, ничего я не говорил. Да я и сам
ничего не знаю...

- Заткнись, - обрубил Севостьянов и поднял на меня свой умный но
тяжелый, как свинец взгляд серых глаз:

- Что же тебе, мил человек, надо? Раз ты так много знаешь, тебя тем
паче живым отпускать нельзя. Зачем искал? Зачем людей моих, понимаешь,
губил?

Вот это был удар ниже пояса. Зачем я его искал, если я его и не искал
вовсе? Но надо было что-то сочинять. И я ляпнул, что в голову пришло:

- Я хочу работать с вами.

- Они посмотрели друг на друга и усмехнулись одновременно. Да,
промазал.

- Вот что, Антон. Нужно его просто прозондировать. И все мы узнаем:
писал он эти письма или нет, а если писал - то кому передал. Благо,
сегодня суббота, там нет никого.

- Анатолий Алексеевич, - отвечает ему Тоша, - он хоть и врет, что с
нами работать хотел, а я ведь его знаю, с ним можно и договориться. Мужик
он деловой, к героизму особому не склонный. Если сумеем ему объяснить, что
нет у него другого выхода, с нами будет.

Даже и не знаю, спасибо Тоше говорить за такое обо мне мнение или
наоборот - оскорбляться.

- Сейчас с ним возиться - времени нет, - говорит Севостьянов. - Вот
прозондируем, там и видно будет: ежели врет он все - сам понимаешь, - он
выразительно провел ребром ладони по шее, - а не все, тогда, возможно, и
разговаривать будем. Агитировать. Тряхнем, понимаешь, стариной; а -
комсорг?

И они засмеялись - так глумливо, что мне тошно стало. Хотя тошно мне
стало еще раньше: от словечка этого - "прозондировать" Зондировали мне
как-то желудок - кишку глотал пальца в два толщиной. Мерзко до крайности.
А этих, я так понимаю, мозги мои интересуют. Так что перспективы -
радужные.