Манифеста вставала прямо из травы. Вокруг ютились низенькие домики,
больше походившие на бараки, где маньяки-парашютисты вечерами после
прыжков глушили водку и распевали песни. За башней располагался бар
"Медуза" (Юлька сначала удивилась, у воздушного люда - и вдруг морское
название, но потом выяснилось, что медузой называется какой-то
особенный причиндал для парашюта) и волейбольная площадка, а еще
дальше - автостоянка. Машины с гравиприводом обыкновенно жались ближе
к бару, а колесные беспорядочным стадом застывали в кустах ракит и
плакучей жимолости. Ночью в жимолости орали соловьи и пересмешники,
даже развеселые горластые песни гуляющих прыгунов их не пугали.
лоснящиеся спины куполов над ангарами-капонирами, прибежищем летной
техники.
звездолеты - им хватало пыльного простора космодрома. Сюда не садились
планетолеты старателей и стратосферные джамперы-ракетопланы патруля.
Даже Юлька, свой человек на Манифесте, не позволяла себе сажать
кораблик, гордо зовущийся "Der Kenner", "Ценитель", на дикие травы
старого аэродрома. Всегда снижалась на границе посадочной зоны
частного сектора и к башенке прыгунов топала пешком.
старт... - донес ленивый ветерок. Юлька ускорила шаг.
старте. На дорожке перед башней нестройной толпой переминались местные
завсегдатаи; от разноцветных пестрых комбинезонов рябило в глазах. На
верхушках шлемов у некоторых диковинными гребнями торчали трубки
видеообъективов - Юлька сразу поняла, что прыгать собираются зубры,
ГА-шники. Воздушные акробаты. Которые перед раскрытием из собственных
тел и конечностей составляют разнообразные фигуры и комбинации фигур.
С поверхности все это выглядело весьма впечатляюще, при условии, что
наблюдатель обладал достаточно острым зрением или, на худой конец,
широкоугольным телевиком. Сейчас народ ждал, пока воздух над
аэродромом очистится. А пока воздух над аэродромом цвел десятком
выпуклых полусферических куполов, а где-то далеко на востоке
трудолюбиво жужжал биплан.
принудительным раскрытием. Примерно треть из перворазников забывала
отключать автоматику запаски после раскрытия основного, и с какого-то
момента падала под двумя куполами, похожими на развалившиеся створки
морской раковины такураллии. Сходство усиливалось тем, что купола
запасок обычно были светлее ткани основных; а у такураллий одна из
створок всегда грязная - та, что погружена в ил. Красивое зрелище,
думала Юлька, но зубры-акробаты почему-то отпускали в адрес таких
незадачливых прыгунов-"моллюсков" язвительные замечания.
со старта, и с площадки перед башенкой, где на креслах или просто стоя
дожидался своей очереди парашютный люд. Громкоговоритель усталым
голосом Ирины Тивельковой призывал:
срочно подойди...
освобожденному креслу; Юлька, смеясь, упиралась: ей нужно было
подняться в башенку, на самый верх, в стеклянное гнездо Ирины, откуда
велось наблюдение за прыжками.
опускался к колышущейся траве, безучастно повиснув на стропах.
приемлемую для благополучного приземления позу. Старт придирчиво
пронаблюдал за касанием; перворазник, не забывший, кстати, вовремя
отключить автоматику запаски, снизился, взъерошил траву, не удержался
на ногах и упал, но купол погасил удачно и по земле его не протащило
ни метра. Руки-ноги он явно сохранил в целости, и получил со старта
несколько одобрительных реплик вкупе с мнением, что "из этого будут
люди".
куполами приземлялись, собирали парашюты в охапки и сбредались в
обнимку с этими текучими комами к старту. Два инструктора шли по полю,
поддерживая парнишку, который заметно хромал, а здоровый перворазник
тащил за ними следом сразу три купола. Два темных и один посветлее.
молчал. Народ на старте нетерпеливо поглядывал на стеклянное гнездо
Ирины.
Ирины пронизывал хрустальный, чудившийся плотным и материальным
дневной свет; его очень хотелось потрогать, и так и казалось, что
ладони вот-вот ощутят что-то прохладное и упругое.
вот-вот задрожат несчастные стекла. - Взлет давай, да-а?
вроде бы и не заметила. Еле заметно склонив голову, Ирина Тивелькова
внимательнейшим образом вслушивалась в чьи-то переговоры.
Расположенный где-то под столом репродуктор исходил голосами.
Интонации и скороговорка очень напоминали репортаж с финального
баскетбольного матча.
высота - около двенадцати. Боже, ну и инверсия!
Фалагостами.
покрикивали заждавшиеся парашютисты. Вдруг в гул переговоров вплелся
близкий и отчетливый голос пилотов "Шмеля".
посоветовала:
у самого горизонта, на фоне умопомрачительной голубизны волжского неба
чернела продолговатая черта; черту обнимал светлый расползающийся
шлейф. Похоже, к Манифесту спешила буря. Торнадо, смерч, или еще какая
напасть.
невпопад поздоровалась: - Здравствуй, Юля.
заинтригованного взгляда.
заметна не только с башни - парашютисты на старте поутихли, перестали
орать и выбежали метров на сто в поле, чтоб удобнее было смотреть.
Чтоб строения обзор не закрывали.
атмосфера расцветилась всеми красками, от фиолетовой до
густо-вишневой, текучие клубы, похожие на концертный дым, вырывались
из эпицентра и отвоевывали у ровной голубизны кусочек за кусочком.
скоростью. Только что было безобидной черточкой на горизонте - и вот
уже заняло полнеба.
мелькнуло что-то темное, осязаемо плотное; постепенно просветов
становилось все больше, вихри и клубы оттеснились к горизонтам, а в
небе над Манифестом распласталось что-то огромное, что-то застившее
солнце и бросившее на окрестности аэродрома необъятную тень. Оно
походило на гигантский летающий город, только вместо миллионов огней
оно было испещрено миллионами темных точек. Более темных, чем основное
тело вторгшейся в небо Волги неизвестности. И оно летело на восток,
быстро-быстро.
ветру, парашютисты разбежались, кого-то сбило с ног. Легкий "Шмель"
развернуло и влекло вдоль дорожки, тащило по растрескавшемуся
покрытию; винт вертолета вращался натужно судорожно, дергал лопастями.
Заросли вокруг домиков, обиталище соловьев и пересмешников, кто-то
словно причесал невидимыми граблями и безжалостно придавил к грунту.
возвели! - подумала Юлька растерянно. - А что сейчас с "Ценителем?"
остался только белесый инверсионный след, совершенно необъятный и
выглядящий как разлохмаченный шарф местного атланта. Беспорядочные
порывы ветра утрачивали былую свирепость. Застрявший в кустах
"Шмель-омега" перестал бешено раскачиваться и скрипеть. Винт его
намертво заклинило, двигатель заглох, а из кабины осторожно выбирались