Чтение 7–й страницы книги ~Лабиринт~

нечего.
Сорок три человека. Ну и что? На войне я втрое больше убил. Но то ведь война -
там ты с мечом, а не с кинжалом, и на тебя идут с мечом, и смотрим мы друг другу
в глаза, и целимся в грудь, все честно. А здесь? Поганое это дело - превратить
солдата в палача. Правда, было мне тогда поменьше двадцати, глуп был, но какая
разница? Тогда я ничего не понимал, и сейчас ничего не понимаю - просто верил и
верю Горгию, а Горгий клянется священным быком, священным петухом и священным
дельфином, что это государственная необходимость. Ну, предположим, плевал я в
глубине души на эту самую государственную необходимость, штука эта для меня
малопонятная и расплывчатая, мне бы только Горгию верить, потому что никому и
ничему больше не верю, такой уж удался. Только б Горгию... Знаешь, Мина,
временами страх берет, на таких мыслях себя ловишь - а если и Горгий чего-то не
понимает? Нет, не может такого быть - тогда уж все, ничего не останется.
Сорок три человека. На моей совести все. Всех я один положил, всех на том самом
месте - в коридорчике, у поворота. Очень удобное место. Вступил он в Лабиринт,
настроившись на бой с Минотавром, ждет, когда шаги чудища загремят, и
отодвигается у него за спиной совершенно бесшумно плита. А из щели - я. Кошкой.
С кинжалом. Только первые двое успели крикнуть, побарахтаться. Наловчился я
вскоре. Остальные, клянусь священным петухом, понять ничего не успевали. Сорок
три... Хорошо все же, что понять они ничего не успевали - и им вроде бы не так
обидно, и мне вроде бы полегче на душе. А Минотавр - он где-то там, в глубине, в
самом центре, я его и не видел никогда, и пропади он пропадом, мне бы только в
Горгии не разувериться... Интересно, те, что еду носят, видели его когда-нибудь?
Живет там, в Лабиринте, Минотавр, сомнений нет, но какой он? А ну их всех. Какая
у тебя кожа нежная...
В сотый раз я тебе, наверное, все это рассказываю. Эх, Мина ты, Мина этакая, и
красивая ты, и в постели ладная, но самое в тебе ценное - что глухая ты, как
пень. Цены тебе за это нет. Потому я и жив, что ты глухая. Не знаю, что и делать
стану, случись что с тобой,- пока найдешь другую глухую да красивую,
рехнешься...
И что у тебя за привычка такая пальцы мне в волосы запускать? Нет, приятно,
спору нет, и пальцы у тебя теплые такие, но ведь вспоминать лишний раз мне про
мои волосы... Хорошую мне все же краску достают, ничего не скажешь. Что
улыбаешься, проказница ты этакая? Ну да, красивые волосы, черней воронова крыла,
как у молодого. Я и говорю - хорошую мне краску достают. И не подумаешь, и не
заметишь, что я, Мина, еще десять лет назад, в тридцать, седой стал. Работы
тогда было - невпроворот. В последние годы только и полегчало. Перестали к нам
ездить молодые сорвиголовы, хвала священному петуху. Что это там, не за мной? Да
нет, снова кто-то спьяну дверь перепутал. Вот я и говорю, Мина,- в тридцать лет
седой стал...
Рино с острова Крит, толкователь снов
- Клеон вернулся довольно быстро, жестом отпустил стражу, жестом приказал мне
следовать за ним, и мы пошли по широкому дворцовому коридору - я уже был
абсолютно уверен, что нахожусь во дворце Миноса. Поворот. И галерея, с которой
мне открылся вид на Лабиринт - огромное серое здание с длинными, как века, и
запутанными, как судьбы, коридорами. Разумеется, коридоров я никогда не видел,
но, как и очень многие на Крите, кое-что знал о них- строившие Лабиринт
каменщики любят почесать языки в кабаках. Плана Лабиринта никто из них,
разумеется, знать не мог, план существовал лишь в высокомудрой голове Дедала,
так что Миносу болтовня каменщиков не опасна, вовсе даже наоборот, ему выгодно,
чтобы строители, всячески привирая и преувеличивая, расписывали ужас и величие
Лабиринта. Не зря каждый из бывших каменщиков получает щедрое пожизненное
пособие.
Клеон пропустил меня в комнату и бесшумно прикрыл дверь за моей спиной.
Очевидно, комната эта служила для разного рода неофициальных и любовных встреч.
Роскоши в ней не было, но не было и скромной простоты. Над всей обстановкой
царило огромное ложе - здешний трон, надо понимать. Пасифаю я узнал сразу. Ей
сорок с лишним, но больше тридцати не дашь. Фигура, лицо и волосы Цирцеи, ну а
что касается души- пугливым и робким туда лучше не заглядывать. Очаровательная
стерва. Личной стражи у нее пятьдесят человек, и, как рассказывал мне имевший
кое-какие связи в Кноссе знакомый, ни один из них этой комнаты не миновал. Но
это - третьестепенные подробности.
- Приветствую тебя,- сказала она.
- И я тебя приветствую, светлая госпожа,- сказал я". поклонившись с несколько
неопределенной вежливостью - просто как высокородной. Я ведь, согласно правилам
игры, не мог знать, кто она такая, а на людях владыки Крита появляются нечасто.-
Госпожа, соблаговоли объяснить, откуда такая напасть на честного обывателя?
Схватили, потащили, слова не дали сказать, да вдобавок - по загривку...
Обыватель - опора трона, не следовало бы так хамски с ним обращаться.
Я увидел в ее глазах интерес и любопытство.
- Успокойся, это не арест. Ведь ты толкователь?
- Да,- сказал я, сохраняя на лице испуганно-восхищенное выражение.- Клянусь
священным петухом. Я - Рино с острова Крит, по воле богов толкую сны, беру
недорого, есть рекомендации и хвалебные отзывы от влиятельных лиц. Они у меня
дома, прикажешь послать?
- Не нужно, я верю. Объясни, почему ты постоянно подчеркиваешь свое критское
происхождение? Говорят, у тебя и на вывеске так написано. Я не помню, чтобы так
делал еще кто-нибудь.
- Это своего рода дополнительная рекомендация,- сказал я.- Конечно, я гадаю и
иноземцам, если они ко мне обращаются, не делаю различий -работа такая. Но
большинство моей клиентуры составляют критяне, и они должны знать, что свои
заботы несут к земляку, что их выслушает и им поможет соотечественник, а не
жалкий заезжий шарлатан, который и говорит-то с отвратным акцентом. Я патриот,
светлая госпожа, чем и горжусь.
- Я так и думала - что-то в этом роде... Ты не удивился, когда тебя вместо
тюрьмы доставили во дворец?
- Ты считаешь, что я более достоин тюрьмы? - спросил я невинно.
- Как знать, как знать,- небрежно отмахнулась она.- Так ты не удивлен?
- Я разучился удивляться жизни, в ней так много странного,- сказал я.- Я не хочу
показаться нескромным, но не понадобятся ли мои услуги?
- Ты угадал. По ряду причин к тебе не могли обратиться открыто.
- Кому же я нужен?
- Я царица Крита.
- О! - сказал я и взглянул еще испуганнее и восхищеннее.- Госпожа моя высокая...
Женщина остается женщиной и в глубине души всегда млеет, когда на нее смотрят
глазами вожделеющего самца. В особенности такая, как эта. Так что я поумерил
испуг и откровенно стал раздевать ее глазами - пусть считает меня более
понятным, следующим все тем же стереотипам. Не помешает. Конечно, не следует и
переигрывать, она должна увидеть во мне не просто рядового ловкого интригана:
если она посчитает, что я не оправдал ее надежд, живым отсюда не выбраться.
- Ты можешь сесть.
- Не смею,- сказал я,- испытываю верноподданнический трепет, высокая госпожа.
Она сдвинула брови, но в голосе, кроме гнева, был все тот же интерес:
- Ты надо мной насмехаешься?
- Я бы никогда не посмел. Просто я не стесняюсь сказать вслух то, что твои
царедворцы выражают раболепно согнутыми спинами и преданными взглядами. Суть
одна, не правда ли? Только они не умеют пресмыкаться с чувством собственного
достоинства, а я умею. Вот и вся разница.
- Вот как? Все же садись, разговор у нас будет долгий. (Я сел.) Так вот. Ты
предсказал Беренике, тетке моего повара, смерть одного ее давнего врага. И он
умер. На дороге из Кносса в Аркалохори его убили разбойники.
- Намерения богов мне порой открыты,- сказал я.- А разбойники, увы, еще не
перевелись и в нашем достославном государстве.
- Далее. Зерноторговец Поллий спрашивал у тебя, удастся ли ему обойти своего
соперника - предстоял выгодный заказ, и коринфяне колебались, не зная, кому из
двоих торговцев отдать предпочтение.
- Но достопочтенный Поллий увидел поистине вещий сон,- сказал я.
- Да, амбары его соперника сгорели. Все. В одну ночь.
- Боги властны и над богатыми зерноторговцами,- сказал я и подумал: "Бедный
Каро, как мне будет не хватать тебя".
- Кроме этих случаев, ты совершенно правильно истолковал сны почтенного
Павсания, золотых дел мастера Гикесия и многих других, не правда ли?
Слишком много они обо мне знали, может быть, почти все, а для этого нужно было
наблюдать за мной не неделю и не месяц - простым копанием в моем прошлом,
проведенном в краткие сроки, такой осведомленности не объяснишь. Примем к
сведению и запомним.
- Предсказывать будущее нелегко,- сказал я.- Не у каждого есть к тому талант, но
коль у кого-то он есть - для этого человека не существует тайн.
- Тогда ты можешь истолковать и мой сон?
- Как только ты мне о нем расскажешь.
Она колебалась, и я прекрасно понимал почему. Рассказывать постороннему человеку
о своем позоре даже намеками, рассчитанными на умных людей недомолвками и
иносказаниями было для нее тягостно. Как ни нужен я ей, как твердо ни решила она
извести Минотавра, не бывает абсолютно порочных женщин. Но и отступить она не
могла. Я терпеливо ждал.
Ее взгляд рыскал по комнате, задерживаясь на дорогих предметах: тяжелые шторы из
золотой парчи, небрежно брошенное на столик ожерелье из крупных рубинов,
огромный безвкусный золотой кувшин с вычеканенными сатирами, лапающими нимф,
серебряный тартесский светильник, имеющий явное сходство с фаллосом...
Знакомая роскошь должна была возвратить уверенность, внушить, что ничего
особенного не происходит,- она в своих покоях, госпожа, дающая ничтожному слуге
приказ без промедления и на совесть исполнить пустяковое поручение.
Только и всего. Никаких тайн, доверенных низкорожденному, никаких тайн, ставящих
нас с ней на одну доску. Забыть, что мы с ней совершаем государственную измену,
ибо Минотавр -ценнейшее достояние Миноса, а следовательно, и Крита. Но я
постараюсь поставить нас на одну доску.
- Итак, госпожа? - спросил я.
- Меня душит змея,- сказала она.- Вот уже много ночей подряд. Черная, скользкая,
она проникает сквозь запертую дверь, обвивается вокруг шеи и душит. И все время
смотрит мне в глаза. Все время смотрит... Мне страшно, я просыпаюсь в холодном