специально поставил такой, в расчете на неумелых взломщиков. Полминуты они
провозятся, а потом замок откроется сам собой.
щелчок, успокоился и стал наблюдать. Всегда, когда работает Шарри, зрелище
бывает захватывающее.
откровенно злобных они превратились в растерянные, словно вместо золотого
ключика на дне оказалась пуговица. Почуяв подвох, они настороженно
вздрогнули и хотели было отпрянуть. Но поздно. Шарри держал их крепко,
узами гипносвязи прикрутив к блоку-парализатору. Через 20 секунд с ними
было покончено.
Просто верный мой Шарри подавил центры агрессии и ввел в мозговую кору
соответствующую кодовую информацию. Нормы нравственности и прочее. Весной
в жизни моих подопечных заканчивается очередной цикл. К лету они полностью
переменятся - внешне, внутренне, об этом я говорил. И куда-нибудь отсюда
уедут. Они не сидят на месте - поездят, походят, потом осядут по разным
местам планеты. Найдут товарищей, таких же, как они, станут жить. После
сегодняшней обработки два года нормальной нравственной жизни им
обеспечены. Как раз до следующей перемены. А там опять для нас с Шарри
настанут горячие деньки.
меня мучает стыд. Как ни хитри, а принцип личной свободы я нарушил. И от
совести не уйдешь. И только вспомнив Господа Бога с Его вечными
антиномиями, я глубоко вздохнул и заставил себя успокоиться. Все мы образ
Его и подобие. А они - они тоже люди. Тоже Божьи твари, хотя и созданные
искусственно. И раз мы их породили и пустили гулять по свету, то нам с
ними и нянчиться.
материализовался. Он стал осязаем, вдруг обзавелся голосом и имел облик
стража закона Ахмедова. Для меня в таком превращении ничего странного не
было. Я ожидал чего-нибудь в этом роде. Помните, рядом с табличкой я
приметил на двери нечто? Так вот, там, на двери, меленько белым мелком
кто-то поставил крестик. Крестик из лодочных весел. Трудно не догадаться,
кто.
ответил: - Нормально. А я уже было раза два хотел идти выручать.
Потом обошел моих и по очереди похлопал каждого по плечу.
поверх раскрытого саквояжа и одной из восьми ног тщательно всех
пересчитывал.
пристань, тело под брезентовым саваном... Я ему не поверил. - Не может
быть, он же...
них с вами тогда не получилось. Я помешал.
звонили с Костей, я сам разговаривал. А у моих подопечных никаких жен быть
не может. Они...
- И все-таки это Равич. А жена... Женщину разве поймешь? Она ведь -
женщина.
провинциальную жизнь! В столицу! В Европу! Мишка меня берет! Берешь,
Мишка? Не передумал?
по приснопамятной пристани. Он кружился и пел, хотел пуститься вплавь за
"ракетой", но вовремя вспомнил, что не взял купальную шапочку. Ахмедов,
единственный бывший на пристани полюс трезвости, сначала оттаскивал
Константина Евгеньевича от края, потом это ему надоело, и он, схватив
Костю в охапку, поволок его к стеклянным дверям вокзала. Он волок его и
махал мне Костиной шапкой:
знаю, не пожалеете.
сегодня любил, и меня сегодня любили. А потом все разом исчезло. И палуба
и речной вокзал, и даже Ахмедов с Костей. И река исчезла, и город. Потому
что выше по берегу, там, где блеклые городские строения сутулятся под
тяжестью облаков, на воздух одна за одной поднимались большие птицы.
Пестрая гулкая радуга! Фейерверк!