Совершенно черные плато из лав перемежались с утесами розовых
гранитов. Темные вулканические пики горели фиолетовым светом в лучах
зари. Путешествие всегда облегчается, если местность разнообразна.
Скалы Атакора с причудливыми фигурами выветривания, фантастическими
обрывами и утесами дают волю фантазии не занятого в медлительном пути
ума. Странные лица, маски, враждебные лица глядят сверху, с обрывистых
стен, на поворотах ущелий внезапно вырастают чудовищные звери;
заколдованные башни и осыпающиеся склоны кажутся развалинами неведомых
городов. В знойном солнце черные камни раскаляются, как чугунные
котлы. Горячий воздух струится над ними синеватыми озерами-призраками,
а его восходящие потоки заставляют предметы расплываться зыбкими,
неверными очертаниями, в которых глаза, уставшие от слепящего света,
могут увидеть невероятные вещи. И европейцы - те, которые приходят к
кочевникам Сахары внимательными друзьями, - не перестают удивляться
беспредельной фантазии туарегов, черпающих ее из природы своей страны
- неиссякаемого источника вдохновения. Пески становились рыхлее, чаще
попадались обширные конусы размывов глин, сцементированных жаром
солнца. Понижались, отходя назад, горные кряжи; светло-желтые плащи
песка всползали выше по их склонам. Казалось, что каменные щупальца
горного массива, тянувшиеся вдогонку за путешественниками, бессильно
погружаются в море рыхлых песков, мелкого щебня и пестрых глин со
сверкающими выцветами горьких солей. Утопавшие в песке пустыни кряжи
расходились все шире, пока не разделились на отдельные увалы и
останцы, каменными островами поднимавшиеся на равнине. Пояса
рассыпавшегося в щебень камня окружали эти острова как свидетельство
жестокой борьбы твердой формы с бесформенной рыхлой материей.
так, что он казался серым и ощутимо тяжелым, как свинец. Свинцовой
тяжестью он оседал на головы путешественников, сопротивлявшаяся ему
кровь бурно стучала в виски, теснила череп нестерпимой болью. Глаза
ощутимо вспухали в орбитах, яркие цветные пятна крутились за темными
стеклами защитных очков. Водитель и профессор, овеваемые в кабине
специальным вентилятором, были вынуждены с усилием прогонять этот
цветовой бред перегретого мозга, чтобы следить за дорогой. Но страшная
мощь солнца то застилала дали завесой горячего воздуха, то
неправдоподобно приближала отдаленные холмы, гряды и песчаные дюны.
Все мелкие рытвины, впадины и промоины казались однообразной серой
поверхностью, стелившейся ровным ковром. Это затрудняло выбор пути.
Машина моталась и завывала еще сильнее, а сила перегретого мотора
падала с каждым часом пути, несмотря на радиатор двойной емкости и
восьмилопастный вентилятор.
чем не бывало покуривавшему на своем посту в кузове.
можем ехать вечером?
бочках будет высыхать... и придется стоять на месте. Нужно сейчас
ехать дальше!
Танезруфтом.
необъятной равниной. Когда-то доступный караванам не во всякое время
года и лишь по единственной дороге через колодцы Ин Зиза и эрг Афараг,
страшный Танезруфт оказался удобным путем для быстроходных
автомобилей. Правда, автомобили в Судан ходили по той же старой
караванной дороге, снабжаясь привозной водой на промежуточной станции
Бидон-5. Одинокая машина археологической экспедиции везла в двух белых
бочках солидный запас в триста литров воды и могла не заходить на
станцию. В середине дня бензонасос грузовика стал отказываться
подавать испаряющийся бензин. Пластмасса рулевого колеса стала
обжигать руки водителя, и он обернул руль тряпкой. Пора было сделать
остановку. Неглубокое сухое русло приютило путешественников,
растянувшихся на песке под машиной. Это единственно возможная в
Танезруфте тень - маленький прямоугольник, которого едва хватало на
пять человек. Было жутко отойти на шаг от нее, в неистовствующий
пламень солнца. Будто все живое исчезло с лица земли и пятеро
путешественников остались последними людьми в море слепящего зноя на
песке, сверху присыпанном мелким серым щебнем.
губы, лопались кровеносные сосуды в глазах и в носу, становилось все
труднее разлеплять отяжелевшие веки. Во рту появилось отвратительное
ощущение - точно язык, покрытый ранами, касался сухой бумаги или
ткани. От смачивания водой боль проходила, но вскоре появлялась снова.
Люди были испуганы Танезруфтом, но слишком отупели и измучились, чтобы
роптать на судьбу, как неминуемо делают европейцы во всех трудных
случаях своей жизни.
опустившегося солнца наконец ослабела. Машина выбросила длинную тень,
в которой укрылось бы полсотни людей, но теперь в ней не было нужды.
Все кругом приобрело отчетливость очертаний, стали видны и пологие
волнообразные всхолмления пустыни, днем размытые в сероватом тумане
раскаленного воздуха. Вялые и ослабевшие люди расселись по своим
местам, водитель, проклиная день и час своего рождения, запустил
мотор, и белый грузовик принялся покачиваться и нырять по пологим
буграм. Проплыли мимо узкие уэды с одним-двумя пучками иссохших трав.
Экспедиция углубилась в Танезруфт - вокруг не было ничего, кроме
уплотненного бурями песка, иногда прикрытого полосами и клиньями
темноватого гравия и дресвы. Насколько хватал орлиный взор туарега и
даже десятикратный бинокль профессора, стелилась равнина, вдали, у
горизонта, тонувшая в пылевой дымке.
линии прорезали равнину Танезруфта на всем ее видимом протяжении, от
северного края горизонта до южного. Ближе линии разбежались,
разъехались, как пути на железнодорожной станции, и превратились в
широкие следы могучих машин. Профессор остановил автомобиль.
Путешественники невольно застыли перед величественным зрелищем. Что
такое след автомашины на избитых дорогах между деревнями и заводами
родной Франции? Совсем обычное дело, не привлекающее ничьего внимания.
А на асфальтовых или бетонных шоссе след машины едва заметен и нужен
разве лишь расследующему происшествие специалисту.
след, глубоко раскатанный широкими шинами тяжелых автобусов и
грузовиков, с четкими рисунками протектора. Он уносится вдаль,
узорчатый, прямой и непреклонный. Две его колеи постепенно сближаются
и наконец сливаются в одну узкую ленточку там, в мутнеющей ровной
грани пустыни и неба. Рядом идут еще следы, более старые, частью уже
сглаженные ветром, иногда перебрасывающиеся с одной стороны на другую,
описывая красивые пологие кривые. Иногда неведомые водители
предпочитали свой собственный путь - тогда, отделенный полосой
нетронутого песка от главной дороги, рядом тянулся неглубокий, но
отпечатанный во всех деталях протектора след, также прямо несущийся
через Танезруфт к невидимой цели. Вся мощь нашего времени, казалось,
сосредоточилась в этих стремительных, слишком прямых линиях, знаках
победы машины над пустыней, над самой недоступной и опасной частью
Сахары, которая не смогла ни задержать, ни замедлить бег железных
верблюдов двадцатого века.
раскалившихся под солнцем Танезруфта, и упорно пробивались вперед,
борясь с пугающими миражами. Если туареги видели в зное страшной
пустыни Деблиса - демона Танезруфта с пустыми глазницами, одетого в
черное покрывало, восседавшего на скелете верблюда и кружившего около
обреченных путников, - то шоферы рассказывали иное. У вехи 285, где на
строительстве дороги погибло множество осужденных за бунт солдат
Иностранного легиона, за автомобилями гнались их призраки - тонкие
извивающиеся фигуры, вертевшиеся вокруг машины, с какой бы скоростью
она ни шла. Они звали хриплыми голосами, и единственная возможность
спасения от них заключалась в жертве бурдюка с водой. Его надо было
бросить им, и тогда они отставали, а машина уходила на полной
скорости.
вызывал в глазах самые чудовищные видения. И все же прямые линии
машинных следов чертили пустыню гигантской линейкой!
поперек путь транссахарских автомобилей и пошла печатать свой, здесь,
на ровном участке, такой же прямой и отчетливый. Путешественники
встретили дорогу между станцией Бидон-5 и вехой 540, далеко к северу
от оазиса Тессалит - преддверия уже менее пустынных степей Судана и
Нигерии. Одинокая машина долго шла в розовой мгле заката, затем по
узкой дорожке света фар в однообразном море ночной тьмы. Короткий
ночлег, и снова путь с остановкой задолго до наступления жаркого
времени дня, под высоким обрывом у начала большого эрга Аземнези.
Отсюда дорога сделалась тяжелой - рыхлые пески покрыли всю площадь
эрга волнистой чередой. Машина продвигалась в ней на подстилаемых
"лестницах" из связанных цепью деревянных плашек, сделав за вечер лишь
несколько километров.