Чтение 7–й страницы книги ~Разведка боем~

крестьян. Ну и произвести определенное впечатление на "союзников".
Англичане и французы очень живо реагируют на наличные деньги в руках
партнера. Как говорил один мой приятель: я воспринимаю каждый доллар в
руках другого как оскорбление, если не могу воспринять его как добычу...

- Вот именно, - мрачно кивнул Врангель. - Возможно, как раз это и
погубило адмирала Колчака. Слишком много золота он возил с собой...

- Надеюсь, здесь мы этого не допустим. А вообще для надежности можно
разместить следующую партию "товара" на линкоре "Адмирал Алексеев". Уж
там-то он будет в полной безопасности.

У Врангеля, несмотря на давнюю, непроходящую усталость и бессонную
ночь, настроение было приподнятое, эйфорическое, и он не хотел поднимать
сейчас вопрос, чего это вдруг неизвестно откуда появившийся американец
надумал помогать белому движению, да еще в размерах, превышающих всякое
разумение. Какая ему в этом выгода и какой личный интерес? Что он есть, не
может не быть, генерал не сомневался. Но об этом будет время поговорить и
позже, соглашаться или нет на предложенные условия, спорить и торговаться,
а сейчас было достаточно и того, что есть - ощущения свалившегося с сердца
камня, веры, что и дальше теперь все будет хорошо. Пусть и трудно, но к
трудностям не привыкать. В восемнадцатом году было не легче. Исчезло
тоскливое чувство бессилия и безысходности, а остальное не страшно. Его
состояние можно было сравнить с чувствами человека, уже на эшафоте
получившего Высочайшее помилование. Замену повешения на каторгу.

Ньюмен, понимая это, держался раскованно и благодушно, словно сам
получил внезапно дорогой подарок. Извлек из крокодилового, с золочеными
уголками портфеля квадратную бутылку редкого, якобы пятидесятилетней
выдержки, шотландского виски с винокуренного заводика, поставляющего свою
продукцию ко двору британских королей не то пятьсот, не то шестьсот лет
подряд.

- Одним словом, где-то между их Хартией вольностей и вашей
Куликовской битвой начали свой бизнес, - сказал американец,
продемонстрировав глубокие познания в мировой и российской истории.

Генерал сделал два мелких глотка, из вежливости почмокал губами и
состроил понимающее лицо. Шедевр, мол...

- А вы что, настолько интересуетесь Россией, что и дату Куликовской
битвы знаете?

- Отчего же нет? Уж если я чуть не весь словарь Даля наизусть выучил,
то сотню-другую дат... Вы же, к примеру, помните, когда сражение на
Каталаунских полях состоялось?

-В 451 году, - машинально ответил Врангель. - Так мне по должности
положено, а вас что заставило?

- Будем считать, что любопытство. Язык изучил, потому что вообще к
лингвистике склонен, а раз язык знаешь, книги начинаешь читать, что с ним
еще делать? Начитавшись Лермонтова, Достоевского и Ключевского, не можешь
больше относиться к этой стране как к чужой. Тем более что Америка ведь
довольно скучная страна, по сравнению с ней Россия - как чужая планета. А
итогом всего явилось мое нынешнее путешествие и эта вот беседа. Не правда
ли, странно, Петр Николаевич, что желание никому неизвестного юноши из
Сан-Франциско двадцать лет назад изучить русский язык теперь может
способствовать спасению великой державы? От каких пустяков зависят подчас
судьбы мира, а?

- Да уж, пути Господни неисповедимы, - согласился Врангель, отодвигая
от себя рюмку.

- Неужели не понравилось? - простодушно изумился американец. -
Впрочем, конечно, без содовой и льда... Хотя сами шотландцы содовой не
признают, предпочитают разбавлять виски чистой родниковой водой.

- Нет, совсем не плохо. Есть этакое своеобразие, оригинальный вкус,
просто я избегаю крепких напитков...

- Ну не бывает же правил без исключений. Сегодня такой повод! А
может, прикажете подать водки, и выпьем мы с вами как следует. За успех
нашего безнадежного предприятия... - и громко засмеялся своей шутке.

- Рад бы, как во времена гвардейской молодости, но увы... Сердце
после тифа беспокоит, и голова нужна постоянно свежая. Разве что
шампанским могу компанию поддержать.

Откупорили бутылку, чокнулись, послушали тонкий, долго не стихающий
звон. Чтобы отвлечься, Врангель стал вдруг вспоминать свое участие в
японской войне, а Ньюмен сказал, что побывал на англо-бурской и еще
кое-где, чем значительно поднял свой авторитет в глазах генерала.
Естественным образом перешли к перипетиям войны нынешней.

- Что меня у вас удивляет, Петр Николаевич, так это абсолютная
безответственность высшего командования. Русский генерал может отказаться
выполнить приказ старшего начальника, может его публично оспаривать,
равнодушно наблюдать, как неприятель громит соседа, и не прийти на помощь.
Это очень неправильно...

- Зачем же обобщать, - обиделся Врангель, принявший слова гостя и на
свой счет тоже. Он ведь резко конфликтовал с Деникиным и по военным, и по
политическим вопросам, добивался его смещения, - кроме того, надо же
учитывать специфику гражданской войны...

- Не в гражданской войне дело. То же случалось и на германской, и на
японской, и на всех прочих. Не обижайтесь, но причина в том, что Россия
все-таки держава военно-феодальная. И названные мной особенности суть
пережитки феодального устройства, не слишком изменившиеся со времен битвы
на Калке. У немцев бы вам поучиться... Ну, Бог даст, этот вопрос мы тоже
порешаем в свое время...

Часы в углу кабинета, равнодушно махавшие маятником со времен обороны
Севастополя, больше полувека подряд, прозвонили три раза. - О, как поздно
уже! - поразился Ньюмен. - Утомил я вас, простите великодушно. Позвольте
откланяться. Завтра я, если не возражаете, заеду к вам часиков так в
одиннадцать. Тогда и поговорим серьезно, по-деловому. Не возражаете?
Других планов у вас нет?

- Если бы даже и были, нетрудно и поменять. У меня к вам тоже
найдется несколько вопросов...

Генерал лично проводил гостя вниз по лестнице и вышел с ним в сад.
Густо пахло можжевельником, высокие, в два человеческих роста, кусты
которого образовывали темную прямую аллею. Трещали цикады, и опускающаяся
к горизонту луна освещала зеленоватым светом вытертые мраморные плиты.

С непривычки генерал выпил, по его меркам, многовато, голова слегка
кружилась, но приятно, и хотелось говорить еще и еще. Больше-то ему, не
роняя достоинства, по душам поговорить не с кем. Разве что с женой, но это
совсем другое. Ну и с Шатиловым иногда.

Он положил руку на локоть американца. Сказал как бы в шутку:

- А признайтесь, Эндрю, вы случайно не посланец князя тьмы? Как-то
странно у вас получается. Три тонны золота, без расписки, без условий...
Так ведь не бывает, согласитесь. Ну и пусть, в конце-то концов. Если речь
пойдет о моей душе - пожалуйста! Эту цену за освобождение Родины я
заплатить согласен...

Ньюмен весело рассмеялся, хлопнул генерала по мягкому парчовому
погону с черным зигзагом и тремя звездочками. Выглядел он куда пьянее
Врангеля.

- Ладно, ладно, мон женераль, завтра разберемся. Душу за какие-то три
тонны презренного металла? Многовато будет. Да и тем более в таком
варианте вы, пожалуй, не слишком бы и рисковали. Я не силен в богословии,
но думаю, что Господь имел бы все основания признать сделку
недействительной и, напротив, даровать вам вечное блаженство... Помнится,
в одном из Евангелий сказано: "Больше сея любви никто же не имать, да кто
душу свою положит за друга своя". Нет, для дьявола это была бы невыгодная
сделка... - Он опять рассмеялся и начал прощаться. - Подождите, я провожу
вас до ворот. Там автомобиль, он отвезет вас, куда прикажете.

- Куда ж я прикажу? До катера, конечно, а там на корабль. Слушайте, а
может, вместе поедем? Там еще добавим. Я вас с женой познакомлю, с
друзьями... Чудесно время проведем.

Еле-еле генерал сумел усадить разгулявшегося гостя в автомобиль.
Дождался, когда скроется за поворотом отблеск фар на брусчатке, и
медленно, приволакивая ногу, пошел к дому. Остановился на верхней площадке
лестницы и долго курил, глядя на море, где вдали сияли огни американского
парохода...

Глава 4

На прием к Врангелю Новиков собрался лишь на третий день после
прибытия в белый Крым. Он специально решил не спешить, нужно было сначала
хоть немного обжиться в новой для себя обстановке. Впрочем, новой она
могла показаться только на первый взгляд, а чем больше он в ней
осваивался, тем больше знакомых черт всплывало из-под верхнего слоя
повседневности.

Мало того, что очень многое начинало восприниматься как знакомое и
почти родное при воспоминании о старых кинокартинах, фотографиях,
открытках, когда-то прочитанных книгах, но еще чаще Андрей испытывал
пронзительно-грустное чувство узнавания эпизодов собственного детства,
мелких и мельчайших деталей, казалось бы, давно и прочно забытых.

В начале пятидесятых годов, оказывается, сохранялось еще очень многое
из реалий нынешней жизни, особенно в маленьких провинциальных городах, где
Андрею приходилось бывать в гостях у родственников отца.

И, бродя по улицам Севастополя, он вдруг ярко и отчетливо вспоминал -
то пыльный, мощенный булыжником переулок и запах дыма от летних печек во
дворах, на которых тогда, по причине отсутствия газа и дороговизны
керосина для примусов, готовили обеды, то надраенную бронзовую табличку
"Для писемъ и га-зетъ" над прорезью в двери, то особой формы латунную
дверную ручку или деревянные ставни с кованой железной полосой и болтом