возвращаться в Торию с компанией в мои планы не входило.
смотаю.
глазам. По огромным зеленым глазищам, в которых легко читались перемены
настроения. Я в них много прочел за последнюю неделю. Хорошей девушкой
была Яна и нам было хорошо вместе. Но такой я ее еще не видел. Притихшей,
молчаливо сосредоточенной, грустной.
встретимся.
пропусков не пускали. Высадив Арнольда с Яной, я набрал высоту, разогнался
хорошенько и, включив пилот-прибор, откинулся на спинку сидения.
встретил старых друзей и зачастил в гости, а потом и вовсе исчез. Я не
обиделся. Может же человек иметь дома свои дела! Но одному было
непривычно. Три года вместе - это немало. В какие только перетыки мы не
попадали! На Кино-3 я пер Мишеля на плечах десять километров, а кругом
горел вельд и нас никак не могли найти, потому что искали в другом
квадрате. А потом, на том астероиде, не помню названия, он выуживал меня
из этой жуткой воронки...
по планете. Меня хватило на три дня. Я наловил множество пестрых рыбок в
мелких теплых озерах. И выкинул их обратно. Попил парного молочка на
какой-то ферме. И зарекся делать это в следующий раз, так как поплохел
животом. Дважды ночевал под чистым небом. В первую ночь замерз, а во
вторую был искусан мелкими ползуче-летучими тварями... Скучной планеткой
оказалась Лаба. Множество ферм-близнецов и единственный город - Тория.
Раньше городов было больше, объясняла тетушка, но потом жители ушли.
Вернулись к природе, к почве, к старым добрым временам. Заброшенные города
мне не понравились тоже. Я плюнул на романтику и вернулся в Торию.
времен Глухого Столетия, где при каждом шаге поднимались облака пыли и
хрустело под ногами стекло. Основательно изучил местные увеселительные
заведения и даже исшагал, в надежде на приключения, сумрачный городской
лесопарк. Приключений не случилось. Лаба - не Белая Радость. А потом
появилась Яна.
лабиане. С отсутствием эпидемии я смирился. Даже к сонной тишине бара
привык и стал относиться спокойно. Посетители были любезны друг с другом и
чрезвычайно предупредительны. Типичный уездный город уездной
сельскохозяйственной планетки. Неспешное течение жизни, радушие,
простодушие и скука.
Незначительные на первый взгляд детальки, не укладывающиеся в общую
картину. Они не бросались в глаза и сами по себе были невинны. Но
"корючки" могли потянуть на свет ниточку. А на ниточке могла висеть черная
бесформенная гадость, с крошечной бирочкой "Опасность!"
что Лаба на спецконтроле. Из головы не шла история со стройотрядом и
"большой баллон" на орбите. Иначе, ни за что не обратил бы внимания на...
Не были эти парни похожи на тихих, доброжелательных, мирных лабиан.
Странная манера горожан отключаться, вступая в немую беседу с самим собой,
не реагируя на окружающее - "корючка". "Корючкой" был здешний слэнг.
"Голос рассудит", "здесь твоя кровь", "ты не на Острове". И через слово:
Цепеж, Цепеж, Цепеж... Что такое Остров я тоже не мог понять и это
нервировало. И было главное. Был Арнольд и была Яна.
на Земле. Яна то была ласковой, то доводила подковырками до бешенства.
Могла одернуть, если я, забывшись, пускал в ход руки. А сама сыпала
странными анекдотами, которых я не понимал, но над которыми смеялся. Или
вдруг начинала липнуть к Арнольду, а когда я, разозлившись, гнал ее,
невинно улыбалась: "Вик, нельзя быть таким ревнивым! Ты же знаешь, как я к
тебе отношусь!" Я знал и потому терпел все. Даже Арнольда.
даже не старался скрыть. Я было подумал, что дело в Яне, но быстро понял,
что ошибся. Делать было нечего, времени на наблюдения хватало. Интересно
вел себя Агробиолог. Не знаю, когда он занимался агробиологией и занимался
ли ей вообще. Очень уж настойчиво вился он вокруг нас: Яны, Мишеля,
Натали, бабки Элеоноры и меня. Шнырял по дому, а потом вдруг садился с
тетушкой во флаер и мчался смотреть развалины лаборатории Цепежа. Или,
запершись, вел долгие разговоры со старухой Элеонорой. Не представляю, о
чем они там могли говорить. Все это казалось очень странным и я решил
поговорить с Арнольдом, устроить маленькую "спик-вертушку". Тут-то и
началось самое форсажное! Как ловко уходил он от разговора! И
"спик-вертушка" не получалась, не мог я поймать его взгляд дольше чем на
секунду, "зафиксировать" на себе. Похоже, Арнольд знал, что я собираюсь
делать. Это было уже не мелкой "корючкой", а большим добрым "зацепом".
Побережье, но тот лишь отмахнулся: "Делать нечего! Ты из-за Яны..." Зато,
когда я, разозлившись, наврал, как не смог на званом ужине уложить
Арнольда, хотя колошматил психополем изо всех сил, Мишель впился в меня и
долго расспрашивал. Я понял, что погорячился и, испугавшись за здоровье
агробиолога, принялся Мишеля успокаивать. Успокоил вроде...
соседней улице. В доме было прохладно и пусто. Наверху гудел, трудясь над
полом, работящий полотер Апполинарий, да тихонько позвякивал, готовя ужин,
кухонный комбайн. Убедившись, что никого нет, я прошел по длинной галерее
в другую половину дома. Здесь жила Элеонора и остановился на постой
Арнольд. Я стал еще более осторожен. Будет сложно объяснить, что я тут
делаю, если застанут.
остановился перед дверью. Начиналось то, из-за чего я вернулся. Дверь,
разумеется, была заперта. Я внимательно осмотрел ее. Кажется чисто.
Детектор меток бы сюда! Хотя, он тоже не гарантирует от ошибок. Чем только
народ не метит свои вещи! Начиная волосками и кончая тончайшей
электроникой. Ладно, положимся на интуицию.
Полукруглая стена, выходящая на улицу, прозрачная изнутри. Вдоль нее
диван. Стол, встроенный шкаф, объем-экран в углу. Стена на лестницу
увешана картинами, видеобезобразность которых так возмущала Элеонору.
Закрыл глаза, воспроизвел в уме обстановку. Получилось неплохо. Я хмыкнул
и принялся за работу.
Тайников не было, ничего подозрительного не было, времени не было тоже. Я
успел внимательно осмотреть стены и пол, разобрать и собрать диван,
изучить содержимое стола и шкафа. На столе были аккуратно разложены
кристаллы и конспекты по агробиологии, а шкаф содержал нереально мало
вещей.
объемные произведения искусства висели в воздухе, вплотную к стене. Они
отключались дистанционно, но пульта среди вещей Арнольда я не нашел. Это
обнадеживало, но задачу не упрощало. При ручной работе на отключение
одного полотна уходит минут десять. Итого, час с лишним. Много!
двери и ничем не отличалась от остальных. Я стоял, глядя на нее, и
последними словами крыл авангардную грезопись. Это сильно напоминало
объемную загадочную картинку, какие я любил разглядывать в детстве. И так
же как в детстве рука машинально потянулась к картине и остановилась,
уперевшись в силовую раму. Тут-то я и увидел...
нетипичный для агробиолога. А тут была не просто улика... Надо быть очень
самоуверенным человеком, чтобы решиться оставить такую вещь здесь. Тайник
в видеокартинах - штука давно известная, широко практикуемая по всему
Сообществу и совсем не подходящая для этого сокровища.
пятнами и исчезло. Я увидел его в натуре. Он висел на простом сером
шнурке, не замаскированный авангардными финтифлюшками. До сих пор я видел
его так близко только два раза. Первый - в музее Школы, куда он попал от
Игоща - перебежчика с Белой Радости. Второй раз - когда тот же Игощ,
незадолго до гибели, выступал с лекцией у нас на курсе. Он пустил его по
рукам и мы долго его разглядывали, открывали.
Медальон.
невозможно спутать. Красивейший и уникальнейший минерал, добываемый на
Белой Радости и никогда не экспортируемый. Камень - символ планеты. Символ
кровного родства ее жителей. Камень - святыня и легенда. Во всем
Сообществе существует лишь один камень. В Алом Медальоне Игоща.
люди и по неизвестным причинам распадались космические корабли. Даже на
музей Школы дважды устраивали нападение. Медальон - верительная грамота,
абсолютный пропуск, охранный документ и знак власти организации "Великая
Планета". Значит, снова бустеры, шалуны с Радости. Но каков Арнольд!
Тайный посол, не меньше! Медальон - как генеральский перстень ордена
иезуитов. Его первому встречному не доверят!
Херберт Фрэнк
Каргалов Вадим
Роллинс Джеймс
Володихин Дмитрий
Корнев Павел
Суворов Виктор