никуда от этого не деться.
Моисеевич, еврей, место рождения - черта оседлости? Нужен ты ей, со своей
сыновней любовью, как Тоньке Бодровой ее незаконный Валерик!
разговор. Лично я не верю в генетическую любовь к земле предков, может
быть, потому не верю, что сам ее не чувствую. Конечно, кто чувствует -
пускай едет, всех ему благ...
такой издевательский тон? Неужели я должен объяснять тебе, что я тут
вырос, что я, прости за пошлость, люблю русскую землю, русскую литературу,
а еврейский просто не знаю. Кто там у вас главный еврейский классик?
руки на груди, - мне этот разговор противен. И ты сам, прости, пожалуйста,
тоже. Это психология раба и труса.
диссидентка! Противен - и иди себе, держать не стану!
завелся какой-нибудь сионист? Их теперь полно, героев с комплексом
неполноценности и длинными языками.
решил, что, скорее всего, Фирку кто-нибудь обругал в автобусе или в
магазине, у нее-то внешность - клейма негде ставить, прямо Рахиль
какая-то. Конечно противно! Только нет из этого положения выхода, как она,
глупая, не понимает?! Евреям всегда было плохо и должно быть плохо.
столом, она при свекрови официально заявила мужу, что намерена с ним
развестись из-за несходства характеров и политических убеждений.
А Лазарь выслушал следующее:
глаза всегда меня за это осуждали. Развод мне нужен немедленно. Мы с тобой
чужие люди. Слабых не ругают, их жалеют, но мне жалости недостаточно, мне,
для того, чтобы жить с человеком, нужно еще и уважение, в его нет.
случае, какая разница? Твоя приспособленческая позиция мне не подходит. Я
считаю: кто не хочет ехать _д_о_м_о_й_, тот пусть идет работать в ГБ!
машинально откусывая от куриной ноги.
Я ухожу. Возьму пока самое необходимое.
хлопнула дверь - видно, самое необходимое было собрано заблаговременно.
и медленно, не чувствуя вкуса, выпил. Выпил, вытер рот тыльной стороной
ладони и посмотрел на часы.
одиннадцать часов к Семеновым, посидела, поздравила всех с наступающим,
оставила Валерку, как договаривались, до второго, - и домой. Дуся:
останься да останься, а Антонине ну, ей-богу, неохота, не почему-либо, а
такое настроение, решила спать лечь не поздно, чтобы утром выглядеть, как
человек. Потому что Анатолий точно сказал: зайду первого днем. Ему
вообще-то верить не больно можно, бывало и раньше, обещает: жди, а сам не
явится, но в этот раз другое дело, в этот раз чего ему врать, как ушел
тогда, еще в августе, она за ним не бегала, не звала, хотя и знала: с
Полиной живут плохо - пьянка каждый день, а после пьянки - драка.
будто не признала, отвернулась, берет "городскую", а руки, как не свои,
уронила булку на пол, пришлось платить - кассирша там вредная, разорется,
а булка вся в грязи. Только вышла на улицу, Анатолий тут как тут, за ней.
все представляла себе, как это будет, как они увидятся, и решила вести
себя не грубо, но так, чтоб он понял - гордость и у нее есть. И, если она
тогда выла, как ненормальная, и чуть не за ноги его хватала, только чтоб
не уходил, то теперь с этим уже все, и перед ним, как говорят, другой
человек. Пусть подозревает, что у нее кто-то есть, пусть не думает.
какие-то глупости, мол, как живешь, а он, - нерегулярно, - говорит. - Что
же нерегулярно-то? У тебя жена молодая. А он: - во-первых, она мне жена
только для прописки, а, во-вторых, ты на ее рожу погляди, одно слово -
сзади пенсионерка, спереди пенсионерка. Антонине бы сказать, что некрасиво
так - о женщине, а она наоборот: лицо, - говорит, - можно и полотенцем
прикрыть, а дальше такое сказала, что и вспоминать неудобно. Главное,
говорит, сама чувствует - не то, не так надо с ним разговаривать, а
остановится не может, вот и верно, что язык без костей. А Анатолию,
кобелю, нравится, хохочет, доволен, боялся небось, что Антонина будет
скандалить, а чего ей скандалить, хотела бы, еще летом морду бы Полине
начистила, далеко ходить не надо, в одном дворе живут.
поправилась, Антонина, вроде бы, отвечала, что надо, а сама только думала
- сейчас ведь уйдет, вот сейчас - попрощается и все, и опять только жди,
да гляди в окно - не идет ли мимо, и опять жди, и ночи эти проклятые,
когда такое, бывает, приснится, что утром вспомнишь и в жар кидает.
тебя Полина отпустит? Или ты с ней вместе ко мне собираешься?
семье, до новых встреч, чаю, бомбина!"
хоть первого.
пол-банки.
напрашивалась. Придет.
цвета морской волны и приталенное. Это ведь еще надо найти - пятьдесят
второй размер и по фигуре, у нас на полных шьют, как на старух, мешки, а
не платья, даже обидно.
Зато первого к часу дня была уже готова - платье, как влитое, на груди
кулон, колготки, правда, порвала, когда натягивала, потому что импортные.
У заграничных баб не ноги, а палки, а у нас ноги фигуральные, вот и тесно.
Ну да ничего, подняла петлю, сойдет.
не покупать она мужика собирается за какую-то ветчину или икру. Поставила
огурчики соленые, шпроты, "еврейский" салат (Роза Львовна научила: творог,
чеснок мелко порубить, зелень - можно укроп, можно петрушку) ну и там сыр,
колбасы "Советской" твердокопченой триста грамм, у себя в магазине
выпросила. Сволочи все же Катька с Валентиной, как надо что из бакалеи,
так "Тося" да "Тося", и она им конечно все оставляет, а у них вечно по сто
раз проси, унижайся...
водки, как просил, купила пол-литра. И хватит. Это с Полиной они пускай
пьянствуют, Тоня не Полина, что раньше было, то прошло. и вспоминать
нечего.
запас, но это - как получится.
обалдела, никогда таким его не видела. Костюм цвет беж, галстук весь
переливается, волосы курчавые, а она уж забыть оказывается, успела, какие
у него красивые волосы.
что видела костюмчик? Больше не увидишь.
Антонина села на оттоманку и молчит, что говорить, не знает. Он брюки
снял, хохочет, как чокнутый:
не кто-нибудь, а любовник пришел. Раздевайся.
приятно, что он считает ее за современную женщину и не просто выпить
пришел, но с другой стороны, у них, может это и принято, а у нас не
привыкли еще.
Корнев Павел
Посняков Андрей
Бажанов Олег
Афанасьев Роман
Курылев Олег
Андреев Николай