Чтение 7–й страницы книги ~Князь Мира Сего~

-- Вот именно этого и хотят.

-- Почему?

-- Все дело в том, что в этих диких местах бывает один
чужой путник раз в три года.

-- Ну так что?

-- Таким образом умышленно подмешивают свежую кровь. Вот
что! Это же рекомендует и современная генетика. А тунгусы дошли
до этого жизненным опытом.

-- Это уж слишком того... -- усомнился школьник. Офицер
НКВД, которого шаман признал за коллегу по профессии, загадочно
усмехнулся:

-- Этот интересный обычай введен шаманами, а им это
подсказали бабушкины кости... Понял?

Но Борис ничего не понял. Да его и не интересовали тайны
сибирских шаманов, когда на носу экзамены по истории ВКП(б).

В своих изысканиях Максим метался, месяцами упорного
труда, не только по всем векам человеческой цивилизации, но и
по самым, казалось бы, несоответствующим закоулкам человеческой
мысли. Вместе с тем в этом хаосе чувствовалась какая-то
определенная, известная только ему одному система. Вскоре после
экспедиции к сибирским шаманам Борис обнаружил у него на столе
малоизвестную книгу малопопулярного в Советском Союзе психиатра
Фрейда под таким названием: "Тотем и табу: аналогии между
психической жизнью дикарей и невротиков". И опять штемпель НКВД
и пометки красным карандашом.

После Фрейда Максим снова принялся за книги о нечистой
силе, на этот раз все более концентрируясь на писаниях
католических священников и отцов церкви. Убедившись, что
большинство интересующих его книг написаны по-латыни, oil
занялся латинским языком и через некоторое время достаточно
овладел им, чтобы читать со словарем. Теперь у него на столе
красовались такие первоисточники по сатановедению: Acontius.
"Sfcratagemata Satanae", 1565; Nicolas Jacquerius. "Flagellum
Daemonum Fascinariorum", 1458;

Joannes Vinetus. "Tractatus contra daemonum inuocatores",
1450, и так далее в таком духе.

Штудируя средневековый трактат "Malleus Maleficarum",
изданный неким Шпренгсром в 1496 году в городе Нюрнберге, он
усиленно черкал красным карандашом, что означало важные места,
одобрительно мотал головой и соглашался:

-- Да, так и есть... Правильно, товарищ инквизитор!
Борька, знаешь, что такое по-латынн малеус малефикарум? Это
"Молот ведьм" -- руководство, как раскалывать ведьм.

-- Ты, мракобес, не мешай мне учить тригонометрию, --
звучало из соседней комнаты.

Наставления средневековых охотников за нечистой силой
Максим изучал теперь с большим уважением, чем в свое время
первоисточники классиков марксизма-ленинизма. Перед сном,
ложась в постель, он, чтобы отвлечься и отдохнуть, брал томик
стихов Бодлера "Цветы зла", но и здесь опять что-то черкал и
ехидно комментировал:

-- Ага, тоже хвостом крутит... Сразу видно... Так, так, а
у этой его, прости Господи, квартеронки, на груди, значит,
черная метка...

-- Кого ты там за хвост ловишь? -- спрашивал через дверь
Борис.

-- Дьявола, -- отзывался Максим. Младший подтрунивал:

-- Когда поймаешь -- покажи мне.

-- Не только поймаю, но еще на нем и покатаюсь, --
невозмутимо отвечал старший.

Он много работал по ночам, часто до самого утра
засиживаясь за своим столом, заваленным всякой чертовщиной.
Вставал он поздно, с воспаленными глазами, безразлично
проглатывал завтрак и сразу же опять принимался за свое
занятие, которое теперь было единственным содержанием его
жизни. Когда Борис как-то спросил старшего брата, почему тот
работает по ночам, Максим криво усмехнулся:

-- Так удобнее... В одну смену с чертями... После
самоубийства несчастной Ольги прошел почти год. За все это
время Максим ни разу не произнес имя жены, никогда не говорил
об обстоятельствах ее смерти или где находится ее могила.
Вместе с тем младший брат иногда замечал, как старший под утро
беспокойно мечется во сне и сквозь стиснутые зубы шепчет в
подушку:

-- Оля... Ведь я так любил тебя... Оленька... Неужели ты
не могла иначе...

Значит, он не забыл ее. Значит, не зажила рана в его
сердце. Иногда Борису казалось, что увлечение Максима
средневековой алхимией каким-то образом связано со смертью
Ольги. В обрывках слов брата часто проскальзывали темные намеки
о каких-то-тайнах жизни и смерти. Может быть, уполномоченный
НКВД, ища забвения, пытается в глубине веков обрести потерянное
счастье, как доктор Фауст, пытается найти философский камень
мудрецов, источник жизни и смерти? Или, может быть, с упорством
безумца он ищет мифическое средство, чтобы оживить любимого
человека?

Почему вдруг Максим с серьезнейшим видом штудирует
средневековую мистику, сочинения о спиритизме, медиумах и
общении с потусторонним миром? Уж не собирается ли он таким
образом вызвать бесплотный призрак своей мертвой красавицы
жены? Иногда Борису казалось, что брат страдает навязчивой
идеей, что он просто помешался от горя. Но в остальном Максим
вел себя совершенно нормально. Да и почему тогда НКВД
субсидирует его сумасшедшую работу, предоставляет в его
распоряжение профессоров и даже снаряжает специальную
экспедицию к шаманам? При чем здесь анализы засохшей крови
людей, когда-то принесенных в жертву языческим богам, и
спектрограммы шаманских костей?

В физическом кабинете Борис и сам занимался со
спектроскопом, делая анализы металлических сплавов. С помощью
спектрограммы света звезды, невидимой простым глазом и
удаленной от земли на сотни световых лет, можно узнать точный
химический состав этой звезды. Но что можно узнать в старых
костях шаманской прапрабабушки?

Очередным номером программы следователь по делам нечистой
силы ударился в православную веру, вернее в богословие. Он
приказал своим помощникам достать ему хоть пз-под земли самого
лучшего богослова, какой еще остался в живых в Советском Союзе.
Сибирь -- это склад всяких редкостей. Где-то, чуть поближе, чем
шаманы, в одном из сибирский концлагерей разыскали бывшего
члена Святейшего Синода и профессора богословия Высшей духовной
академии, дряхлого старичка, мирно доживавшего свой век
санитаром в концлагерном медпункте. Его вдруг помыли,
переодели, посадили на самолет и доставили в Москву.

Очутившись на Лубянке, старичок не ожидал ничего хорошего.
Его провели к худощавому офицеру НКВД с тонкими нервными руками
и глазами фанатика, смотрящими куда-то вдаль. Прежде всего
следователь учтиво извинился за обстановку, в которой им
приходится беседовать. На столе лежала толстая кипа бумаг:
протоколы всех допросов, которым священник подвергался за
долгие годы мытарства по тюрьмам и концлагерям. Затем начался
необычайный допрос. С карандашом в руке худощавый офицер листал
протоколы и внимательно расспрашивал заключенного о всех
следователях, которые допрашивали его раньше: как они вели себя
во время следствия, били ли они его, пытали, ругали, унижали
физически или духовно, как именно? Вдруг он поднял карандаш,
записал на листке бумаги одного из следователей и тихо
произнес:

-- В этом человеке сидит дьявол. Вы со мной согласны,
профессор?

Старичок печально потупил глаза и молчал.

-- Хорошо. Я понимаю ваше положение, -- кивнул офицер. --
Пойдемте дальше.

Он проверил еще несколько папок, остановился на одной и
опять стал подробно расспрашивать о методах допроса данного
следователя, входя в самые мельчайшие и, казалось бы,
незначительные подробности. Затем посмотрел на своего
собеседника:

-- В протоколах - об этом ничего не сказано. Но ведь это
было? И, как вы видите, я знаю об этом! Что вы по этому поводу
думаете, профессор?

Старичок болезненно поморщился:

-- Я не хотел бы вспоминать...

-- Тогда я скажу то, что вы не хотите сказать... В этом
человеке тоже сидит дьявол. Или, говоря точнее, помесь сатаны и
антихриста. - Офицер с глазами фанатика откинулся в кресле. --
Все это я говорю вам для того, чтобы вы поняли, что именно меня
интересует, с какой точки зрения это меня интересует, и чтобы
вы помогли мне разобраться в этом.

Старичок растерянно заморгал глазами, в них вспыхнул