костюм, лакированные туфли, цветастая рубашка, галстук-бабочка и круглые
черные очки, сдвинутые на нос.
Так-то не боязно? А?
все-таки на людей похожи.
Мы подревнее будем, чем вы, люди.
нас мало осталось, и зверей, и деревьев. А чем ваше покорение природы
обернулось, знаешь? Знаешь, конечно, как тебе не знать. Мы не против
природы, а с ней заодно, вы природу губите, а, выходит, и нас. Ясно?
создали за свою историю? Душой природы себя объявили, в разные личины
рядитесь, то птичкой, то паучком, то елочкой станете. Хорошо вам так, ни о
чем думать не надо, живете, как деревья, что тыщу лет назад, что сейчас. И
что изменится, если вы и вовсе вымрете? Кому вы нужны? Нет, Лицедей,
только наш путь и был верен, пусть трудный, пусть ошибались мы, но только
мы, люди, в ответе и за себя, и за природу. Это не вы, а мы - душа
природы, плоть от плоти ее, кровь от крови. А вы - паразиты,
приспособленцы. Вот теперь мне и ясно. Ну ладно, прощайте, Лицедей, пошел
я.
затуманился, исказился телом, разбух и стал распадаться на части.
пропали из вида.
Маше: - А ты чего ждешь? Давай в ящерок превращайся, в букашек-таракашек,
в бабу-ягу, в медведя, в сохатого, в черта рогатого. Ну, что стоишь,
Машенька? Все равно таких девушек не бывает.
превратилась в большую яркую птицу с девичьей головой.
называется, или Алконост. Эка невидаль! Давай теперь пой свои песни,
завораживай. Все равно я тебя не боюсь.
было, и чудилось Егору, что тайга вокруг него изменяется, и он сам
растворяется в ней, в каждой жилке листа, в каждой твари, в каждой
песчинке, и ощущение это было новым для него, непривычным, странным, но
все же приятным, и Егору даже противиться не хотелось этой песне, а слушал
он ее, и вот - он уже не он, и тела нет у него, и душа рассыпалась средь
деревьев...
всхлипывал, пришепетывал, шлепал босыми ногами, и временами чьи-то мягкие
лапы касались Егора. Веки у Егора тяжелые, открыл глаза с трудом, разлепил
ресницы и увидел, что лежит он на кровати, в той самой квартире, откуда
ушел после развода. Ночь на дворе, луна в окно смотрит, тихо вокруг.
полутьме, щетинистый, мягкий, ресницы как пух свалявшийся. Моргает, сопит,
зубы скалит, руки протягивает.
зашамкал и заговорил ватным голосом:
плохо мне одному. Человека живого искал, насилу нашел, скучно мне без
людей, голодно. Дай тюри, Егор, есть хочется.
племени нет покоя. Где Нина?
утирает и улыбается сквозь слезы. - Умерли, наверное, все, ты один
остался. Дай тюри, Егор, или пирога. Голоден я.
на месте, одежда его на стуле висит, толстым слоем пыли покрытая.
Холодильник открыл, а там все плесенью заросло, видно, электричества нет
давно. Краны заржавели, пыль и запустение в доме. Выглянул в окно, и тошно
ему стало. Ни звука, ни гудения машин, ни света окон. Пусто и сумрачно,
как в степи.
окнами, асфальт тополиными ростками растрескан, и ни одно окно не горит,
ни одна тень за стеклом не шевельнется. Совсем жутко ему стало, побежал по
улице, закричал, эхо от пустых домов отражается - нет никого. Улица в
шоссе перешла, а шоссе в лес привело. И рассвело. Солнце встало, малиновки
поют, кузнечики под ногами порскают. И так уж одиноко Егору, как никогда
раньше. И слышит вдруг человеческие голоса. Побежал он туда, выбежал на
большую поляну, а там - люди. Ходят неторопливо, разговаривают. И выходит
ему навстречу Нина, светлая, тонкая, руки ему на плечи кладет, в глаза
смотрит, И чуть не заплакал Егор, прижался к ней, легкой, теплой, живой.
Ты один и остался человеком.
Нина стоит рядом на коленях и гладит его по голове.
может быть, в рыбу? Хочешь?
засмеялась, корешки из ног пустила, листьями оделась и стала яблоней.
корнями путь ищет, ввысь вытягивается, расчленяется на ветки и листья, и
стал он тополем, и хорошо ему и тревожно...
мокрое.
слезы утирала, успокаивала. И Егор почувствовал себя таким уставшим, таким
слабым и маленьким, что даже говорить ничего не хотелось. Он лежал на
спине, смотрел в небо неподвижно и плакал без звука, одними слезами. И
Маша вновь изменила свое обличье, и уже не девочка это, а взрослая женщина
с тяжелой русой косой, заплетенной вокруг головы, и мониста позванивают на
груди при движении. И лежит Егор на поляне, среди высоких ромашек, и шмели
гудят, и ни облачка в небе, и медом пахнет.
вокруг и слезы осуши.
зачем к нам в лес пришел? Что тебе, своего города не хватает? Мы же к вам
не ходим.
на мужика посмотреть, - в каком он там виде появился. Но плакать перестал,
вытер слезы, на солнце высушил.
поймем друг друга. Живите, как хотите, и нам не мешайте. Покажите дорогу к
людям. Мне от вас больше ничего не надо.
- а вот вы нам, ох, как мешаете! Так за что же вас любить и миловать?
хотите, только я вам так просто не дамся.
давно тебя на корм травам пустили. Живи уж.
Валяйте разговаривайте.
сплел гнездышко в зарослях травы и сидел там, закинув ножку за ножку.
приспособить вознамерились. Все, что есть в ней живого, все своим
считаете. Вот того же медведя в цирке всякой своей ерунде учите. Штаны на
него наденете, шляпу, на велосипед посадите и радуетесь. И сказки-то ваши
все глупые. Те же люди, только имена звериные. А зачем вы это делаете? А я
скажу, зачем. Видеть вам забавно, когда зверь на человека похож. Хоть и
похож, а все глупее человека. Вот тем и смешон. Разве это не
издевательство?
издевательство. А совсем наоборот. От одиночества это нашего, от
несправедливости, что только мы одни на земле и не с кем больше слова
перемолвить. Вот и зверей наделяем людским образом, языком и поступками
человеческими. А ваше племя никогда людей не любило, недаром издавна вас
нечистью зовут. Нечисть и есть нечисть. Что от вас доброго на земле?