названия?). Пятиэтажный дом с булочной был в нем самым большим. Дальше
стояли двухэтажные дома, обитые почерневшими досками и украшенные под
крышей нехитрой деревянной резьбой. Сразу видно - очень старые. Между ними
тянулись тесовые заборы. Это - на правой стороне. А на левой - длинный
кирпичный забор с узорчатой решеткой наверху. Вдоль него мы и пошли.
Асфальтовый тротуар стал узеньким, разбитым. Колеса запрыгали по выбоинам.
помогал мне. И я теперь не спорил. Скоро он уже по-настоящему катил меня,
а я ладонью вел по верхушкам сорняков, что росли вдоль кирпичной стены.
немощеной заросшей дорогой. Здесь было солнечно и пусто, лишь трое малышей
гоняли по дороге ярко-синий мячик. Они поглазели на нас, но недолго. Над
палисадниками и дорогой летали бабочки. На лужайке у приземистого домика
паслась пятнистая добродушная корова. Она тоже посмотрела на нас.
путешествие по тихим переулкам и пустырям.
мусорных кучах репейник и бродили кудлатые козы. И мне казалось иногда,
что это джунгли в какой-то сонной загадочной стране. Я так и сказал
Сережке.
чертополох ничуть не хуже всяких кактусов и агав. Ну, тех, что растут на
окраинах заморских городов.
лебеды и репейника.
на самом деле они красивые...
дикий укроп. А вот белоцвет, чистотел... осот... Смотри, и конопля здесь
растет... Тысячелистник...
верхушки с лиловыми и желтыми шариками, серые кисточки и колоски. Густо
переплетались узорчатые травяные листья.
головку с серыми шариками, потер в ладонях.
вошел в меня... ну, не знаю, как сказать. Будто простор распахнулся. Степь
до самого горизонта, которую я видел только на телеэкране...
А позже, когда тайна Безлюдных Пространств пропитала мою жизнь, я не раз
вспоминал этот пустырь и Сережкин шепот.
делали всякие открытия. То увидим домик с причудливой резьбой на карнизах,
то горбатый, будто в сказке, мостик через канаву, то совершенно
деревенский колодец с "журавлем". Всюду росли знакомые мне высоченные
одуванчики...
Я только глядел вокруг и гладил головки травы. Несколько раз на ноги мне
садились коричневые бабочки, и я (честное слово!) ощущал щекотанье их
лапок.
было много дощатых тротуаров. Я с тех пор навсегда запомнил, как хорошо
пружинят доски под колесами. Иногда, правда, колеса проваливались в щели,
но Сережка легко их выдергивал и вез меня дальше...
понемногу. И хорошо нам было оттого, что столько у нас одинакового. В
августе нам должно было стукнуть двенадцать лет. Нам одинаково нравились
книжки про Тарзана, а марсианские романы того же писателя, Берроуза, мы
считали занудными. Мы оба раньше собирали марки, а потом бросили. Оба не
любили математику, "история и география в тыщу раз интереснее, хотя
учебники там тоже скучные".
а кино, где людей дырявят из автоматов и кольтов, мы не любили: сперва
вроде бы интересно, а потом тошно...
смотреть, запрокинув голову, как в небе кружат голуби и стремительно
стригут воздух ласточки...
тоски пытался сочинить поэму о привидениях в рыцарском замке, и про случай
с грабителем и даже про дядю Юру. Как он уехал и оставил мне сборную
модель самолета. Я ничего не скрывал. Потому что ведь и Сережка без утайки
рассказывал мне про свою жизнь. Как тетка пилит его и отца, потому что у
нее у самой не сложилась судьба, муж бросил; и как отец иногда "зашибает"
после получки, а потом ходит виноватый.
тогда...
печалями а потом, надолго, о чем-нибудь хорошем. О веселом. Я - о том, как
с ребятами во дворе накачивали велосипедным насосом резинового крокодила и
он рванул наконец, будто бомба, а бабка Тася и бабка Шура решили, что в
доме взорвался газ. А Сережка - про то, как его записали в школьный хор и
как выгнали с первой же репетиции, потому что "тебе, мальчик, озвучивать в
кино аварийные сирены и мартовских котов..."
раскрытых окошек. Однако не ругали нас...
задумчивые. Понимали друг друга молча. Дорогу мы выбирали наугад. Наугад -
это же здорово! Везде можно ждать интересного!
бетонных плит. За ней слышались голоса, магнитофонная музыка, шум. А
неподалеку опять виднелись большие дома и звякал трамвай.
часть! А вход с другой стороны...
толкать, оглядываться), и жаль было расставаться с зелеными переулками.
которой трамвай...
нашу, Глазунова, только с рельсами, по которым проезжали красно-желтые
дребезжащие вагоны. К рынку и от рынка толпой шли люди с сумками и
кошелками. Но к нам, на улицу Кровельщиков, почти никто не сворачивал.
Здесь на углу была граница городского шума и тишины.
девочка.
брюках, в застиранной футболке и в жилетке из мальчишечьей школьной
курточки. Можно было подумать, что мальчик, если бы не жиденькие косы над
погончиками.
стояла картонная коробка. Я еще издалека прочитал на коробке карандашные
буквы: "Люди добрые, помогите. Мне и бабушке нечего есть".
встречаются ребятишки. Такие уж нелегкие наступили времена... Но это была
странная нищенка. Читательница! Много ли такой подадут!
в книгу. Но я почувствовал: не читает она, а ждет чего-то. Скорее, не
милостыни, а чтобы мы поскорей проехали.
виноват. И Сережка, видимо, чувствовал то же. Притормозил кресло, руки его
дрогнули на спинке.
как мохнатые черные гусеницы. И глаза темные. Какие-то
беззащитно-ощетиненные. Я отвернулся.
денежка в пятьдесят рублей. Не для покупок, а просто так. Мама подарила ее
- новенькую, блестящую. Цены в ту пору скакали бешено, и полсотни рублей
были уже, как говорят, "не деньги". Но каравай или батон купить было
можно. Я перегнулся через подлокотник, осторожно опустил денежку на
картонное дно.
маленькое лицо и пыльные тени под глазами. Я промолчал, ежась от
неловкости. Не говорить же "на здоровье" или "пожалуйста". Хотел уже
толкнуть колеса, раз Сережка медлит. Но опять встретился с девочкой
глазами. Она уже смотрела иначе, мягче, будто на знакомого. И вдруг
спросила тихо, с пришептыванием: