забиты все больницы, гарнизонный госпиталь, и во многие частные дома
определяют тех, кому не досталось казенной койки... Доктор не остался на
обед, и с ним уехали горничная леди и пожилой камердинер. От усталости, а
может, и от лекарства, но силы покинули лорда, и он впал в полузабытье и
теперь сидел в кресле, прикрытый по шею теплым пледом и безучастный ко
всему.
балкончиком для цветов (пустым) под одним и широким карнизом под другим, с
шахматным зачем-то столиком, двумя креслами под выцветшими плюшевыми
чехлами, пустым, лишь с повешенными головами вниз мумифицированными
букетиками лаванды, платяным шкафом, излишне мягким диванчиком и, наконец,
новенькой кушеткой, покрытой голубовато-серым гобеленом. Все еще не в
силах внутренне остановиться, он заглянул в библиотеку, бедную по
сравнению с отцовской, прошелся пальцем по корешкам книг. Это была
преимущественно современная транквилианская беллетристика и два издания
Энциклопедии: начала века и современное. На одной полке уместился набор
переизданий старой классики: Чосер, Шекспир, Монтень, Сервантес... Того,
что Глеб искал всегда и везде: в чужих библиотеках, на чердаках, у
букинистов, у старьевщиков, - подлинных книг из Старого мира, - здесь не
оказалось. Шесть таких книг лежали сейчас в его ранце: "Хаджи-Мурат" графа
Толстого, "Грядущее" мистера Уэллса, "Алые паруса" некоего Грина.
Последнюю книгу Глеб очень хотел бы показать отцу: мир, изображенный в
ней, чем-то напоминал Транквилиум, и Глеб подозревал, что попала она сюда
не из Старого мира, и из-за Кольцевых гор, а следовательно - где-то мог
быть проход и туда, за Горы... Кроме того, было три тоненьких сборника
стихов: Цветаева, Браунинг в переводе на русский, какой-то Шишляев,
непонятно для кого пишущий и для чего изданный. В библиотеке отца подобных
книг было около тысячи. И вот - где они теперь, где искать? Проданы с
торгов, покупатель неизвестен...
секунд, будто хотел что-то сказать, но не сказал - повернулся и ушел.
Хозяин был странный. Его нельзя было даже рассмотреть - он выскальзывал
из-под взгляда. Через минуту его лицо забывалось, и Глеб был уверен, что
завтра не узнает его в толпе.
уснул. Лихорадочным, похожим на бег вверх по лестнице сном - сном, в
котором тебе снится, что ты не спишь, не можешь уснуть... мучительно.
Просыпаешься в поту, с биением сердца, усталый, вялый, недовольный всем на
свете. Всем и всеми. И на этот раз он проснулся именно таким, но и
охваченным вдобавок нечетким, размытым, тенью на всем лежащим
беспокойством.
идти, плыть - все равно куда...
лопаются маленькие орешки - помахивали маятником высокие часы, неприятно
похожие на часового. По ту сторону золотисто-зеленых штор все еще был
день. По эту - не было ничего. Внезапно - он не ожидал - занемели губы, и
от затылка в шею, в плечи, в руки, в кончики пальцев проросли ледяные
гибкие иглы. Это было не больно и давно уже не страшно.
можно было ходить, открывать любые двери, не рискуя, что кого-то
встретишь. Пять лет назад, когда это у него началось, когда миновал первый
страх (а как бы чувствовали себя вы, господа, если бы обнаружили вдруг,
что в городе, кроме вас, никого больше нет, что на всем лежит толстый слой
пыли, шаги не слышны, и даже разбитые стекла, разбросанные везде в
изобилии, не звенят, а так - слабо похрустывают, как сухарики? что
обязательно находится какая-то дверь, или ниша, или калитка, или арка, или
просто поворот, при приближении к которым начинается темная
смертно-восторженная истома? и что, наконец, по возвращении вы
обнаруживаете, что вашего отсутствия никто не заметил?..) - а страх прошел
быстро, сменившись неумеренным любопытством, и Глеб воздал должное этому
неожиданному свойству своего организма и даже приближался несколько раз к
притягательно-запретным дверям все ближе и ближе... пока не встретил следы
чужого и отвратительного присутствия в этом, казалось бы, безраздельно его
мире. Ладно бы просто следы. Хотя следы, конечно, тоже были: огромные до
бесформенности, тупо-уверенные, хозяйские. Но страшнее и убедительнее
следов была большая куча дерьма, наваленная просто под стеной... С тех пор
Глеб старался не бывать там, а если это случалось помимо его воли - как
сейчас, например, - возвращался поскорее из оскверненного когда-то мира.
Впрочем, не в самой оскверненности было дело: он просто панически боялся
возможной встречи с обладателем огромных следов и исполинского кишечника.
будто надуваешь тугой мяч. Глеб набрал воздух... и тихо выдохнул.
и почерневший переплет без стекол - за неплотной шеренгой как бы зимних
лип открывался пустой двор четырехэтажного многоподъездного дома. Над
многими окнами чернели языки копоти. Арка, через которую можно выйти на
Розельстрит, к магазину "Сладкая жизнь" (кондитерская, разумеется) - была
завалена каким-то мусором. Да, домик Бернсайдов действительно был
расположен неприметно...
кроме того гадящего где попало чудовища... Стараясь не наступать на
осколки стекла, Глеб метнулся к камину и присел за экраном. Только бы тот,
кто спускается сейчас по лестнице, не стал оглядываться, спустившись, а
оглянувшись, не догадался бы, что за экраном обязательно кто-то
прячется... Глеба нельзя было увидеть, но взлетевшая от быстрого движения
пыль попала ему в нос.
бурю, на миг поднял глаза - и сквозь узор решетки, как в щель забора,
увидел джентльмена лет сорока в макинтоше, котелке и с тростью-зонтиком в
руке. Будто был март, а не июнь... Он стоял пять секунд, десять - Глеб уже
не видел ничего, слезы застилали глаза, но он как-то знал, что этот, с
тростью, здесь и пока не уходит... Сдерживаться больше не было возможности
- только умереть.
сквозь темные пятна увидел, полуобернувшись, леди Светлану - и понял, что
вернулся.
глазах его было что-то, что сделало бы смех глупым. Светлана взяла платок,
дотронулась до его щеки. Убрала пыль. И руки у него были в пыли, и рукав
школьной фланелевой курточки, и колени... Откуда в доме пыль? Спрашивать
она не стала.
обижайтесь, пожалуйста. Я не хочу, чтобы вы обижались.
приятно. От английского почему-то устает нёбо, не замечали?
думаешь. Хотите чего-нибудь вкусного? Какой тупой день сегодня, хоть бы
прошел скорее... Я не сказала вам спасибо за Сайруса? Ох, как нехорошо.
Спасибо вам, Глеб, огромное, просто не знаю, как выразить... - Она вдруг
отступила на шаг и поклонилась ему, и сделала это неожиданно для себя и
для него. О Господи, что-то я делаю не так, и вообще - смутно... - Если бы
можно было, я поцеловала бы вас... - А вот этого нельзя было говорить,
паниковал кто-то внутри, что ты делаешь, одумайся! - Но хоть и нельзя, все
равно - позвольте числить вас в моих друзьях... навсегда. Это ни к чему не
обязывает вас...
по-русски, что... я так разволновалась, простите...
беспощадно закончил кто-то внутри - тот, кто пять секунд назад бил в рынду
и кричал: нельзя, нельзя! - ...открыть окно - а там березы и осень.
Теплая-теплая осень. И лошади пасутся... Я в гарнизоне росла, лето и осень
- это лагеря, офицеры семейные жили в таких легких разборных домиках прямо
в лесу... Глеб, а как вы сюда попали? Я имею в виду - в Мерриленд? Или это
нескромный вопрос?
походатайствовали, а Ее Величество позволила мне уехать.
экспедиции адмирала Маккуэя. Они изучают море Смерти...
сестра!
Борис Иванович. А вашего?
с какой стати?..
Шилова Юлия
Зыков Виталий
Русанов Владислав
Роллинс Джеймс
Шилова Юлия
Рыбаков Вячеслав