упругий ком, в тяжелую душную скорлупу, и стало уже невозможно дышать, как
тогда, в норе, подумал Альд, вот что это было, но время уже вырывалось из
рук, распрямилось огромной пружиной и вышибло их далеко вперед. И они к
костру...
люди раздвинулись, пропуская пришельцев к огню...
сидел у огня. Он уже не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня. Он уже
не сидел, а вскочил. И Алек, что спал у огня, уже не спал, а держал в
руках лучемет, но Инта, что была у костра, положила руку ему на плечо.
любить.
вышли к Городу. Мы шли из степи, а они вышли из Города, и начался бой -
тот самый. И мы палили в себя с обеих сторон - пока не поняли...
вытянувшись, был ей по грудь - сутуленький гуманоид в багровой шерсти, и
глазки его горели зеленым огнем.
времени. Я. Встречал. Себя.
поодаль - они сдавили нас плотной стеной, душной, как кокон из времени,
источающей ярость и страх, и мы - все шестеро - встали плечом к плечу, и
уже не понять, кто из нас кто.
ребята! Давайте разбираться. Чего вы хотите? - спросил он нас - меня и
меня - и я поняла, что это другой Альд. И я не стала отвечать - пусть он
ответит себе.
меня.
нас. Наверное, все мы деремся с обеих сторон. Прыгаем по времени, пока не
сойдемся в одном мгновеньи.
лишь становлюсь собой и начинаю думать, как я, а он свободен. Если мы
вырвемся, подумали мы - я и я - он крепко припомнит мне свой Латорн.
этому облаку злобы и страха. - Вы поймите: нас трое. Поодиночке и мы бы не
догадались. Но нас трое, и мы думаем вместе. Алек! Ну, что ты молчишь, как
колода?
недобро прищурясь в толпу:
уставились на него. Но он не испугался - эта обезьянка с багровой шерстью,
и обе мы - я и я - почувствовали, что он - командир, офицер, собрат. -
Ат-ставить глупости! Все мы тут на-игрались! Т-ты! - длинной когтистой
лапой он почти дотянулся до нас и пришлось поглядеть друг на друга, чтоб
не сдернуть с плеча лучемет. - Знаешь выход?
кивнула, уступая мне разговор.
шестеро могут больше, чем трое. Если мы вырвались из Легиона...
- не меньше, чем адмирал. Неужели его как и нас гоняли с доски на доску в
Легионе? Смешно, но мне вдруг захотелось стать во фрунт: руки по швам, и
отвечать по уставу. Стыдное, сладкое чувство, но это вернулась я, именно
я, та, что когда-то...
спокойствие после разноса, кипяточком - и под холодный душ. Его зеленые
глазки прошли по толпе, отодвинув ее назад и стало возможно дышать. И я
почувствовала, как легко подчиняюсь его воле, я не знала, куда он меня
поведет, но знала, что я пойду.
испугалась за них, потому что если Эфлал...
и я - и схватились за руки, потому что я скоро останусь одна, единственная
я, которая есть на свете. Какой уже нет на свете, подумала я, и наши руки
сжались еще тесней. Я скоро останусь одна, подумала я - она, и буду только
я, одна в своей скорлупе...
ничего, только тяжесть и духота, но и тяжести уже не было; небытие,
несуществование, но я где-то была и как-то существовала, и знала, что я
есть, и я существую, но тьма вдруг разлетелась горячим огнем, и я,
наконец, перестала существовать.
десантная группа, черные на белом, и надо смести все огнем, пока не смели
нас...
Ивхар и был Ордален. Я помню - значит я существую, а если я существую, это
значит, надо идти.
только безжалостное сияние и блестящая твердь под ногами.
истаяли как дымок.
толкнуло в грудь изнутри - холодный, костлявенький кулачок. Страх?
подумала она, неужели страх? - и это было приятно, человеческое и живое:
если страшно - значит, есть что терять.
хотелось его терять. Облегчение новизны: все остальное было, и можно все
угадать наперед, даже то, чего не было, и чего нельзя угадать.
затихающий робкий страх.
планетарной охраны. И нежность: как я его любила!
зачету...
начале игры. А если бы я не стреляла? подумала вдруг она, но как я могла
не стрелять, если была жива и генераторы были заряжены к залпу? Мы
потеряли ход, и корабль горел, но огонь еще не дошел до боевого отсека, и
цель сидела как раз на кружке наводки. Райдер - линкор класса ноль, ох,
какая роскошная цель, он вспух далеким облачком света, и в нас всадили
очередной залп.
но что такое скафандры, когда корабль превращается в свет? И все-таки я
плыла среди звезд, и голос О'Брайена глухо метался в шлеме. Мой первый
помощник, вечный сержант, проклятие всех командиров. В бою он держался,
как надо, а теперь он меня поливал, полоскал в ядовитом настое
ругательств, я даже не понимала, что он говорит, знала только: нельзя
отвечать, и мне стало легче, когда он умолк. Оборвалось на полуслове, и я
поняла: умер. Одна, как сейчас, подумала вдруг она, но тогда ведь не было
страха, только тоска, потому что погиб мой корабль и умерли все, с кем я
прослужила полгода, потому что я не могла не стрелять, хоть и знала, что
убиваю нас всех, и знала, что это случиться еще не однажды: я буду любить
корабли и людей, и буду стрелять и стрелять, убивая всех нас...
только белое и пустое...
драться и убивать?
слова угасали у самых губ. - Я - женщина, - прошептала она и прикоснулась
к груди.
боли, и безумная мысль: надо вырваться из мундира, сбросить его и стать
тем, что я есть.
свой дом, больней, чем остаться без кожи. Мундир - это вся моя память и
вся моя жизнь. Я не хочу быть собой, тем, что я есть - без мундира.