молодые самоуверенные салары от разъяренного наставника Фарамарза...
сутулый, то старик, то какого-то неопределенного возраста; в левой руке он
рассеянно крутил Сигурдову стрелу. Зу шевельнулся, и на него упал строгий
взгляд немигающих глаз человека.
высовывая раздвоенный язык.
невесело.
пожаловать в рай, племянничек...
подпрыгивали на высоту человеческого роста и растворялись в равнодушии
ночного мрака; сучья чернели, превращаясь в пепел, и все это называлось -
костер.
Дым стелился как положено, только сейчас это было неважно. Пенаты Вечных -
если только это были они, в чем Сигурд сильно сомневался, - оказались
совсем не такими, какими выглядели в легендах. Скала, прилепившаяся к краю
ущелья маленькая хижина и молчаливый хозяин с помятым котелком в руках...
зеленый чай, терпкий и горький одновременно, и салару было хорошо. Хорошо
и спокойно - впервые за все время с того момента, когда он вышел на
мощеную дорогу и пошел искать Отцов.
сосредоточиться на внешности хозяина ущелья. Вроде бы и внешность эта
ничем таким не примечательна, человек как человек, но Ярроу не мог
восстановить в памяти лицо хозяина, если не смотрел на него в данную
секунду. Словно глядишь с обрыва в бездонную пропасть, затянутую дымкой, и
глазу не за что уцепиться, и все плывет, меняется...
только...
не обидно, а даже наоборот - с уважением, а потом сказал, что его зовут
Даймон, но Сигурд может звать его Пустотник Даймон, или просто Пустотник,
или просто Даймон, или вообще как угодно, хоть Дэмми...
ошибиться; позже вскипела новая порция чая, и Сигурд неожиданно для самого
себя стал рассказывать.
но Пустотник Даймон слушал внимательно, не перебивал и только хмурился,
совсем как наставник Фарамарз в тот последний день, когда Сигурд и Брайан
тайно ушли в Калорру, а вернулся один Сигурд...
шагов плывет по пустырям заброшенных кварталов. Они не скользят, они идут
- шумно, подчеркнуто уверенно, - и Сигурд старается незаметно для Ойглы
поглядывать по сторонам, потому что считает затею Брайана опасной и
неумной.
человек - своей смертью, не насильственной, - оплачут его как положено,
похоронят, подымут чашу в память об умершем и разойдутся по домам. А потом
видят покойничка в переулках: то говорит с кем, то идет куда, то еще что
промышляет...
взяться, румянцу-то?!. Да все с вечера, в сумерках бродят - и свои,
которых позарывали, и чужие, неизвестные, пришлые... так вроде не трогают
никого, не замечали за ними, только и их трогать - себе дороже.
мол, люди помирают... - только кто их слушает, стариков-то...
потомкам богов, завидуют. Их ведь тоже убивай не убивай - пока жизни
имеются да на руке браслетам места хватает... Только Девятикратные со
смертью ночь спят, вроде свадьбы, а утром встают: ну а городские, видать,
наоборот - ночью шляются...
южного поселка - пошел и сгинул. А ему еще жить да жить, то ли три, то ли
пять раз... Дальше-больше, еще один Скользящий в сумерках в ночь шагнул -
и ищи-свищи!.. А ведь он в младших наставниках ходил, не зелень
необученная!..
сказать-то и нечего! - все равно никто ничего не знает. Так что порешили:
продовольствие слать, долг перед людьми, один раз живущими, исполнять, а
так - ходу нет!
не ходит, ни днем, ни ночью...
кол на голове теши: в город собрался! Перевертышей стало мало! Теперь на
Мороков ночью идти решил... Сказать бы Фарамарзу, да нельзя - не простит
Брайан. Не простит...
Прислушались. Луна осторожно выглянула из-за полуразрушенного дома,
спугнув сонного нетопыря, тот метнулся было прочь...
произошло, и из темноты между особняками ему почудился тихий женский смех.
Он вздрогнул и посмотрел на Брайана. Тот досадливо поморщился и махнул
рукой, дескать, ты налево, я направо... на углу встречаемся...
истекающей знакомыми шорохами; спокойно ходил по ночной Вайнганге, но
сегодня он - Скользящий в сумерках, синяя сталь века, - проклинал ту
минуту, когда согласится идти с Брайаном в Калорру после заката. Здесь все
было чужое, здесь все было мертвое, здесь все отдавало тлением. Мертвые
дома обступали салара, пялясь выбитыми глазницами окон; мертвые камни
разрушенной мостовой норовили вывернуться из-под ноги, и Сигурду стоило
большого труда удержать нужное состояние.
звон льдинок, и призрачный, как вечерний туман. Потом по его лицу
скользнула маленькая холодная ладонь, и он услышал легкие шаги - но вокруг
по-прежнему никого не было.
смутная хрупкая тень, шепчущая неразборчивые, ласковые слова. Сигурд
кинулся к Брайану, выхватывая меч, но тень обернулась к нему и он увидел
лицо.
бездной черных глаз, в глубине которых игриво мерцали алые отсветы;
пушистая бахрома ресниц и пепельные пряди волос, уложенных в
фантастическую прическу.
расплывчатое, зыбкое метнулось вверх по лунному лучу. А у забора лежал
мертвый Брайан Ойгла, и на лице его остывало счастье. Такое счастье, что,
увидев его, Сигурд побежал.
смех женщины из бреда, спотыкаясь и чувствуя себя Перевертышем, по следу
которого идет неумолимый Скользящий в сумерках...
Ойглы там уже не было. Это казалось невероятным. У Брайана еще осталось
несколько жизней, он должен был встать и дождаться Сигурда или вернуться в
Вайнгангу...
записку для наставника Фарамарза и собрал вещи. Потом вышел на улицу,
свистнул голодного Зу и двинулся на восток. Туда, где лежал найденный
Брайаном обрывок дороги и высились равнодушные вершины Ра-Муаз.
непропорционально большой лоб. - Ты сам как считаешь: дошел или не дошел?
ты прогнал Перевертышей... А теперь не знаю. Ты совсем не похож на Отца.
Во всяком случае, я представлял тебя другим. Ты скорее похож на Эхиона,
Сына Большой Твари... Скажи честно, Даймон, ты - Тварец?