выпрямляться, пытаясь показаться в устойчивости, а достиг еще большего
равновесия, нарочно улавливая этот момент напряженной балансировки. Дверь
прикрылась, и я с удовольствием про себя заметил, что вполне нахожусь здесь
в лучшую пору своей жизни.
разговаривать:
мне свои холодные пальцы, которые я зажимаю подмышкой и веду ее в общий зал.
под руку, и все на нас смотрели.
преподнесете. Она увидела кого-то в другом конце зала и, извинившись,
отошла. Я остался несколько растерянный, один, оглядываясь по сторонам куда
бы примоститься, но так и не смог никуда себя устроить.
потрясений проявилось в полную силу. Я ведь ждал, когда наконец это
созревание пройдет и обнаружит весь ход моей естественной истории. И не
ошибся. Она была здесь, рядом: за и перед.
подойдет вплотную ко мне, возьмет мою руку за указательный палец и мизинец.
Я молча слежу за этим. Все правильно. Я специально не смотрю на нее. Так, по
крайней мере, она будет сомневаться. В этот момент я думаю о чем-то важном -
об относительности... Я с удовольствием переворачиваюсь на другой бок и
засыпаю.
вины не было, как не может быть вины в том, что ты совершенно искренен или,
скажем, что ты всегда идешь прямо и думаешь о людях, с которыми тебе
пришлось побеседовать. А такие встречи несут в себе слишком много
недопонимания, амбиций, грубой холодности, поэтому просто нельзя не быть
гомиком, даже если это не входит ни в какие твои наклонности.
Просто-напросто. И нам никогда не стать такими, как он.
от глубинного напряжения. Почувствовал, как по ногам покатились холодные
струйки., и торопливо проговорил:
Тогда я без разговоров повернулся к ней, перехватил у нее из рук вазу с
водой и внушительно поставил на отодвинутую от стены тумбочку.
образованием, я чувствую, что полотенце еле-еле держится, - обгяснил я. Но
она даже не смотрела мне в глаза, рассматривая что-то у себя на брюках, а,
может, и под ногами. Тогда я неожиданно выровнялся и повернулся к ней в
профиль всем телом. Ирина еще секунд 5-ть перебирала в руке платок и наконец
заметила:
поперебирала платок в пальцах и, подняв глаза, добавила:
вскинуться и, по-клоунски обскакивая ее по кругу, мотая головой, прокричать:
"Какой? Какой?", но сумрачно повернулся к ней и проговорил:
уязвлено вскинула голову, развернулась и пошла на каблуках к двери, надеясь,
что она будет закрыта. "Нет, - подумал я про себя. - Дверь даже замка
никогда не знала и выходит прямо на площадку. Там-то она и почувствует,
какая она дура". Что и случилось в следующую минуту, когда мы свалились в
одно целое, прогибаясь через перила над лестничной шахтой.
неправильным. Что все эти автобусы везущие меня до конечной остановки были
вопиющим самообманом, что все эти холодные сидения были зряшным страданием,
не способное породить ничего кроме скуки. Что вся эта борьба с холодом и
тьмой лишь отгораживает меня от ясного сознания, от того сокровенного, что
дается здоровым сном до половины девятого утра. Я слишком хорошо понимаю
теперь, что вся эта каторга - одно сплошное унижение.
прямое воздействие твоего тела, некий слепок с твоих физиологий. Но для
человека более сведущего - это все чушь собачья и мне стыдно в этом
признаться, но я тоже в некотором роде причастен к такому не сущему
заблуждению. Нет, скорее, трусы отпечатываются на всех наших функциях. И чем
глубже отворот приходится делать, тем яснее, что мы просто не можем жить без
этой прямой зависимости. Чем дальше - тем хуже. Трусы - зеркало души.
Вперед и назад, лихо, головокружительно вбок и со вскидкой, пронося голову
над самой землей. Все бы это так и продолжалось, если бы на самую высокую
точку не поднялся Лацман и резким вздергиванием руки не прекратил эти мои
безобразия. Стоял он широко в высоких яловых сапогах, в мундире с золотыми
нашивками и знаками отличия. То есть ничего бы такого не случилось, если бы
не он. Но он вышел, поднялся не эту рукотворную кучу хлама из разбросанных
коробок, обгедков и прочей дряни и начал делать свои вздергивающие жесты. Я,
стоявший какое-то время внизу, не поднимая головы в его сторону, немного
вполоборота к постаменту, долгое время молчал, сознавая однозначную
исчерпанность этой ситуации, и неверным своим сознанием пытаясь выдрочить из
себя такую ненадобность. Почти сразу пришли и потускнение, и развенчание.
изменениями. Вот солнце сделало его более серым, я узнал край, и ноги мои
подкосились. Не успел я сесть как следует, как по тротуару слева от меня
прошагала Ирина. Это меня немного сбило с толку. Я еще раз посмотрел на нее
- в кожаной куртке с крыльями и небольшим дамским чемоданчиком.
почувствовал силу.
ситуацию. Она была уже далеко и рукой до нее было не достать.
только рассмеялась и, махнув рукой, пошла в свою сторону.
мою сторону. Но я все-таки нашел причину к ней приблизиться. Я подобрал с
пола первую попавшуюся булавку и радостно подошел к ней.
отвернулась, и булавка вошла ей как раз под ребро.
пустым подносом в руках. Вдалеке показалась фигура Лацмана. Она начала вдруг
быстро приближаться, пока мы не встали накоротке - нос к носу.
"Что-то он темнит. Попытаюсь это понять". И испепеляюще поглядел ему в
глаза. Лацман весь как-то вдруг затрепетал, губы задрожали, беломорина
заходила ходуном между пальцами.
встал на транспортер для грязной посуды. Мы его смонтировали только сегодня.
Я смутился, конфузливо хихикнул и, закрываясь подносом, попятился к выходу.