- Жду у Старого Ручья, - сквозь зубы процедил Тейко. И добавил, плюнув Таши под ноги:
- Мангас!
Таши даже не сразу понял, что сказал ему Тейко. А поняв, мимоходом подивился, что разумник Тейко на такое решился. Кровавые поединки между родичами строго запрещены. Нельзя, неможно такого допустить, чтобы в роду свои начали кровью считаться. Кто первым оружие обнажил, кто ответил - неважно; обоих ждет изгнание. А коли один из поединщиков смертью умрет, то и второй за ним не замедлит. Это уже закон Лара: окапывать убийцу в землю и, рук не марая, ждать, пока сам умрет.
Таши ничего не ответил. Молча отодвинул плечом соперника, прошел в дом. Положил на место лук, копье. Даже нож, с которым не расставался, вынул из-за обмотки, спрятал в мешок. Хотя, ему страшиться нечего, он и без того в глазах родичей законопреступник.
Ромар о брошенном вызове догадался сразу, издалека заметив, как Тейко и Таши поодиночке уходят из селения. Все ясно. Ума Тейко лишился; да и Таши не лучше! Нельзя с бесноватым связываться... Только как их теперь остановить? Куда они умотали, жеребцы быстроногие? Придется спрашивать амулеты, а тем временем два молодых олуха вполне успеют переломать друг дружке кости.
Окончив гадание, Ромар вышел из ворот, огляделся. Невдалеке пастухи лениво гнали отару. Вокруг, как обычно, крутилась целая стая приблудных собак. Ромар уже совсем было собрался поворачивать к Старому Ручью, когда его не по-стариковски острые глаза заметили вдали какое-то движение.
Двое бегут...
А вот что это там, за ним?!
Ромар внезапно ощутил разливающийся внутри холод. Оцепенев, старый колдун смотрел, как, теряя последние силы, мчатся ушедшие час назад парни, а за ними, быстро сокращая разрыв...
Страшным усилием Ромар преодолел оцепенение, призвав все силы, что жили в его увечном теле.
- Тревога!!! - гаркнул он так, что слышно было, наверное, во всем селении. Голос колдуна каким-то чудом проникал сквозь глинобитные стены; люди бросали обыденные дела, хватали оружие. Никогда еще на памяти живущих не кричал так колдун Ромар, и никогда не слышался в его голосе такой ужас.
***
Таши поспел на место поединка раньше противника. Присел на корягу, когда-то лежавшую на дне высохшего ручья. Как о чем-то неважном подумал, а что он будет делать, если Тейко сейчас появится с копьем в руках? Закон сурово карает проливающих родную кровь; и потому, по негласному уговору, оружия на такие сшибки не брали. Голые руки - и все. Но тоже немало, если учесть, что этими руками далеко не самый сильный охотник мог задушить волка.
Как ни странно, но злости на Тейко у Таши не было.
C холма, возле которого еще недавно журчал Старый Ручей, хорошо видно Великую. Таши сидел на побелевшей, сухой до звона коряге, с тоской глядя на иссохшее русло когда-то полноводной реки. За последние сутки вода еще спала и теперь по дну едва-едва струился хилый ручеечек, тут и там стояли лужи, мокрый ил, ближе к берегу высохший и пошедший глубокими трещинами, бессильно распластавшиеся речные травы... Лишь самые глубокие омуты и донные ямы - последнее убежище водяных и омутинников - еще не пересохли.
Но, если дело пойдет так дальше, не удержатся и они.
Таши смотрел на реку, на время забыв даже о Тейко и его нелепом вызове. Правильно Муха сказал - погибает Великая. Даже если отобьемся от диатритов - чем живы будем?..
Шаги Тейко он заслышал издали. Таши не прятался, нарочно сел на самом виду - не того Тейко норова, чтобы стрелу из-за кустов пускать.
Незадачливый Уников жених понял насмешку - и, в отместку, решил уязвить хотя бы тем, чтоб подобраться незаметно. Да только куда там!.. От неведомого отца Таши унаследовал не только силу, но и острый, зверю впору, слух. Ага! - ветка-таки хрустнула. Снеосторожничал ты, Тейко, уж больно в себе уверен. Ан нет, смотреть надо, куда ступаешь, и на сучок, каким бы крепким он тебе ни казался, вставать не след.
Таши выждал, когда Тейко оказался возле самого обреза зарослей, резко повернулся к тому.
- Зачем крадешься, словно согнутый?
Это было тяжким оскорблением. Тейко мгновенно налился кровью; но вида не показал, как бы и не слышал. Вразвалку, небрежно, словно и не таился вовсе, вышел на полянку. Идет-то вразвалочку, а лицо побелело от бешенства. Еле сдерживается. Сразу видать, что если ему сейчас не подраться, зло на ком попадя не выместить - совсем плохо будет. Ромар говаривал - от такого, случалось, даже помирали.
- Как хочу, так и хожу... у мангасов не спрашиваю! - Тейко вздернул подбородок.
Как и Таши, он тоже пришел к месту поединка без оружия. Ростом Тейко хорошо удался, но Таши шире в плечах, коренастее и, всем известно - сильнее. Зато Тейко постарше на два года, поопытней, а это в битве много значит. К тому же, если один из поединщиков до того взъярится, что себя в схватке забудет - то и сущие замухрышки, случалось, одолевали признанных силачей. В Тейко сейчас эта ненависть была. Ненавидел он яро, всем сердцем, не умея - да и не желая - признаться себе, что проиграл он уже этот спор, что никогда не бывать ему с Уникой, никогда не сжимать ее плеч, не ласкать жестких волос, таких черных, что цветом с вороновым крылом поспорят; и детей ему с ней тоже не заводить. Оттого-то и кривит губы Тейко, пытаясь обмануть себя напускным презрением к "мангаске". Жаль, что как ни хитри, от себя все равно не уйдешь. Знает Тейко - даже убей он сейчас Таши - Унике его женой уже не быть. Даже если не разгневается на нее Мать-Земля, даже если вступятся предки, даже если вернут ей имя сородичи... Потому что скорее бросится она с речного раската, чем в его, Тейко, дом войдет. Вот и ярит Тейко сердце, надеясь в унижении соперника хоть как-то утешиться. Глупый. Ненависть помогает только тем, у кого вовсе головы на плечах нет.
- Ну, так зачем звал? - Таши не вставал с колоды. Сидел себе, уронив руки на колени.
Тейко облизнул пересохшие губы. И ему не просто против уложений рода идти.
- Биться станем, - хрипло произнес он.
- А потом? - поинтересовался Таши.
- Тот, кто одолеет... в роду останется. Кого одолеют, - он напрягся, - сам из рода уйти должен будет!
- Ого! Ну и придумки ж у тебя! - Таши не выдержал - удивился. - Куда идти-то?
- На закат. К горам. К Белоструйной. Тамошние у нас почти не бывают.
Считай, отрезанный ломоть.
Таши пожал плечами. Ему было все равно. Здесь, не здесь... у Великой, у Белоструйной... лишь бы с Уникой ничего не случалось. И с дитем его.
- Согласен...
- Тогда вставай! - потребовал Тейко, пританцовывая от напряжения.
Таши мягко поднялся. Солнце отмеряло еще только первую четверть своего всегдашнего дневного пути, озаряло пересохшее, парящее русло, пожухлые прибрежные заросли, отблескивало на чешуе снулых рыбин, которых за последнюю неделю много появилось в иле... Тейко не рискнул встать спиной к солнцу - и, значит, к обрыву, - повернулся боком. Мол, равный бой.
Да, равный бой. Кулаки против кулаков. Сердце против сердца, обида против обиды. Таши замер, выставив вперед левую ногу, правая рука обманчиво-мягко опущена, кулак прикрывает причинное место. Левая - напротив, согнута, поднята, ею он защитит лицо.
Тейко медленно подходил. Лицо его постепенно становилось багровым.
Накручивает себя парень. И зря.
Всю накопившуюся ненависть вложил, наверное, Тейко в первый удар. Ни его, ни Таши предки не обидели силушкой; кулак, быть может, оглушил бы и быка. Отстраниться Таши не успел, подставил руку, и ее тотчас пронзила острая боль. Кость в кость пришлась.
Тейко тоже скривился - но ничего, не отступил. Шагнул-таки вправо, заходя спиной к обрыву; невольно Таши обернулся лицом к реке - и внезапным прыжком бросился в сторону, ничком повалившись в заросли.
- Падай, дурак! - рыкнул он на изумленного Тейко.
Тот обернулся - и беззвучно рухнул рядом с Таши.
На восходный берег реки выходили диатриты. Много. Очень много.
Здоровенные птицы, на спине у каждой - карлик с копьецом. При виде почти полностью пересохшей Великой орда разразилась радостными воплями. Оно и понятно - струившийся по дну русла хилый ручеек легко перешел бы и ребенок. Наскоро перестроившись, карлики двинули первые ряды птиц вниз по склону. Диатримы недовольно заверещали. Воды они терпеть не могли - и заставить их перейти даже почти сухое русло было не так-то просто. Первые птицы кое-как, нехотя, понукаемые наездниками, шагнули в еще непросохшую грязь, тотчас провалившись по щиколотку в ил. Недовольное курлыканье стало почти оглушительным. Начался полный разброд. Вырвавшаяся вперед птица неосторожно ступила в лужу и заорала благим матом, лапа ее увязла, диатрима задергалась, судорожно пытаясь освободиться; хозяин не удержался у нее на спине, и шлепнулся в позеленевшую воду, подняв фонтан брызг.
Другие карлики сами пососкакивали прямиком в ил, ухватив своих птиц за длинные шейные перья что было мочи потащили их вперед. Страшное неукротимой силой войско разом превратилось в нестройную толпу, почти что беззащитную.
Таши и Тейко покосились друг на друга. Общая мысль пришла им в голову - эх, был бы сейчас рядом отряд охотников, да Бойша со священным нефритом - ни один карлик вообще не ступил бы на правый берег Великой. Какой момент! Засыпать карликов стрелами, птиц - если какой угораздит перебраться - встретить копьями на крутизне... Умылись бы кровушкой гости низкорослые!
Диатриты шли через Великую. Ор стоял такой, что, казалось, сейчас сюда сбегутся все лесные и водные духи. Птицы рвались из рук поводырей, мотали головами, увенчанными страшными клювами; несколько карликов, похоже, чуть не заклевали. И все-же мало-помалу клекочущий, курлыкающий поток полз и полз вперед; оставшийся посреди сухого русла крошечный ручеек, правда, едва не заставил диатрим повернуть назад - но карлики, что было сил колотя птиц короткими копьецами, все-же заставили тех войти в воду.
- Ну, чего вылупился? - яростно прошипел Таши в ухо Тейко. - В селение бежать надо, вождю сказать, людей предупредить!
Вырвавшийся вперед всех карлик внезапно замер. Его птица уже одолела ручей и, довольно курлыкая, направлялась к высокому левому берегу Великой, смешно и брезгливо, точно цапля, задирая измазанные илом лапы; наездник вперился в заросли на левом берегу - как раз там, где скрылись Таши и Тейко. А мгновение спустя замахал копьецом над головой, заверещал что-то неразборчивое - и его птица, точно безумная, рванулась вперед, разбрызгивая полужидкий ил.
Верно, был то колдун, либо шаман диатритов. И острым своим нюхом он учуял притаившегося в кустах врага. Учуял и отдал команду.
- Бежим! - Таши вскочил на ноги. Сейчас их, безоружных, могло спасти только умение бегать. Промедлили, протянули; и вот теперь придется играть со смертью в догонялки.
Тейко не заставил просить себя дважды. Сорвался с места точно вспугнутый заяц, лишь пятки засверкали. Таши ринулся следом. О поединке оба если и не забыли, то молча согласились, что покуда счеты сводить не время.
Они ринулись по узкой тропинке прочь от берега. Ветер засвистел в ушах; однако даже сквозь его свист из-за спин доносилось торжествующее курлыканье боевых птиц. На бегу Таши оглянулся - и внутри у него похолодело. Карлики с удивительным проворством одолели и оставшуюся часть речного русла и крутой береговой откос. Заметив улепетывающую во все лопатки добычу, диатримы рванулись вперед так, словно сам Дзар спустился с небес подпаливать им куцые хвосты.
Одна, две, три... шесть... десять... Таши сбился со счета. Десятка полтора тварей мчались за ним - и расстояние сокращалось так быстро, словно Таши с Тейко, сидя поджидали преследователей.
С отстраненным удивлением Таши заметил, что Тейко, лучший бегун рода, начал отставать. Лицо заливал пот, он, как выхваченная из воды рыба, хватал ртом воздух. Плохо дело. Спекся Тейко. Так бывает, когда очень сильно чего-то испугаешься. Порой от испуга крылья на пятках вырастают, а порой ноги отнимаются и кажется - больше ни одного шага шагнуть не сможешь. Слаба оказалась душа в Тейко, и Таши с сожалением вспомнил о прерванном поединке; не появись чужинцы, быть бы Тейко битым - когда силы равны, побеждает тот, у кого характер тверже.
Курлыкая, мчались диатримы.
Выбиваясь из сил, бежали Таши и Тейко; видя, что соперник все больше и больше замедляет ход, Таши на бегу протянул ему руку; лицо Тейко исказилось, он, наверное, последним усилием воли протянутую руку оттолкнул и словно вспомнив, кто он таков, рванул вперед так, что мигом оказался впереди Таши на добрый десяток шагов.
- Правее держи! - крикнул вслед Таши. - На узкую тропу! Кустами уходить надо!
Это Тейко понимал и сам. Большеногой птице неловко бегать по зарослям терновника, и спасение там найти нетрудно. Жаль, что у поселка вновь начинается открытое место: поля, пастбища. Там вновь придется бегать со смертью наперегонки. И не идти туда нельзя, людей надо предупредить, даже если потом заклюют тебя возле самых родных ворот.
К зарослям успели в последнюю секунду. Пожадничавшая птица, желая достать Таши с разгону проломила в кустах изрядную просеку, но запутавшись, свалилась на землю, уронив в колючки хозяина. Остальные диатриты сбавили ход, загарцевали на месте, выискивая удобные пути. На это ушла, может быть, минута, никто ж не прячет троп у самого-то селения. Вот за эту минуту несостоявшимся поединщикам надо было успеть если не самим спастись, то спасти других.
***
Крик Ромара был слышен во всем селении. И еще не успели угаснуть отзвуки, как наспех похватавшие оружие охотники ринулись к воротам.
Впереди бежал Бойша - и как только успел вождь?
А Ромар уже кричал что было мочи остолбеневшим пастухам, обихаживавшим невдалеке большую отару:
- Бросай, все бросай, дураки! Беги! Диатриты!
Карлики верхом на чудовищных птицах-диатримах. Узкая тропа давно кончилась и, рассыпаясь веером вслед за бегущими Таши и Тейко мчалось не меньше двух дюжин кровожадных птиц. Диатримы на бегу злобно и хищно орали, мирное курлыканье превратилось в кровожадный клич.
Расстояние между преследователями и Таши с Тейко быстро сокращалось.
Первым, как и положено вождю, опомнился Бойша.
- Которые с луками - вперед! Стреляй! Ворота - закрыть!
- Там же люди остались!.. - выкрикнул кто-то, но Бойша только зло сверкнул глазами.
- В щель проскочат. Не могу я из-за двоих всем родом рисковать!
И все-таки Таши и Тейко не успели бы, окажись путь от Сухого Ручья до селения чуть длиннее, или - или не заметь диатриты другую добычу.
Наконец опомнившиеся пастухи в ужасе бежали прочь, суматошно размахивая руками; овец они бросили на произвол судьбы. Но диатрим сейчас не слишком занимали жалкие двуногие. Перед ними оказалась куда более вкусная еда.
Передовой отряд диатритов резко взял в сторону, направляясь к отаре.
В толпе воинов кто-то громко охнул.
Задыхающиеся, чуть живые Таши и Тейко с разгону ворвались в оставленную щель под не полностью задвинутыми плахами. Ворвались - и рухнули наземь, полуживые.
Перед глазами Таши плавала алая пелена, словно по затылку хлестнула длань Дзара. Не чуя ног, он повалился прямо в пыль, не слыша голосов, не чувствуя теребящих его рук; рядом растянулся Тейко, рядом, словно кровный брат, точно и не было меж ними никогда никакой вражды.
А карлики тем временем, разразившись тонкими торжествующими воплями - ишь, обрадовались, гады! - завернули птиц к стаду. Собственно говоря, их и заворачивать было не нужно - диатримы сами рвались вперед, точно молодые туры на случку. За спиной Бойши загалдели и загомонили.
- Перебьют же!.. Чего стоим?.. Перебьют!
- Тихо вы! - гаркнул вождь, видя отчаянное выражение на лице Ромара.
- Никому из ворот ни ногой! Видите сами - сожрут вас там и не подавятся.
- Здесь ничего уже не сделать, - подал голос и безрукий колдун. - Стадо уже пропало. Радуйтесь, что люди живы остались!..
- Стойте!.. - отчаянный крик прервал Ромара. Старая Крага, размахивая рукой, ковыляла к воротам. - Стойте! Там люди остались! Мои в рощу пошли и Таркиных трое, за калиной для пирогов!..
- Тьфу ты, нелегкая! - всегдашнее спокойствие изменило Бойше. - Вам когда еще говорилось, чтобы без охраны бабы за ворота не совались?
- Там Чалох с ними, только что он один-то сможет?
- Что же я, Дзара заставлю день погасить? Теперь уже ничего не поделаешь. И не войте вы, окаянные, не хороните людей прежде времени; может еще выберутся. Вы лучше по домам пройдите, взгляните, кто еще из родичей за стенами остался.
Тем временем к воротам добрался и шаман Матхи. Он не произнес ни слова, просто воины сами расступились перед ним - спиной его шаги почувствовали, что ли? Шаман вышел вперед, туда, где стояли Ромар и Бойша, поворотил лицо в сторону врагов, будто вглядывался. Хотя, это всякий знает, чтобы врага различить, глаз не надо.
Тем временем диатримы дорвались до стада и началось... Такого побоища не видывали даже самые опытные и бывалые охотники. Хрипло курлыкая, оголодавшие птицы ринулись на овец. Ударили страшные клювы. Каждый удар вырывал громадные кровоточащие куски мяса вместе со шкурой; обезумевшие от страха овцы заметались, но диатримы были уже повсюду. По дороге от Сухого Ручья подваливали все новые и новые, спеша присоединиться к пиршеству.
Воины рода могли лишь скрипеть зубами, слыша отчаянное блеяние избиваемых овец и торжествующее кудахтанье диатрим. Поле в минуту покрылось полурасклеванными кровоточащими тушами. Птицы жрали от пуза.
- Матхи, - Ромар не повернулся к слепому шаману. - Ты понял, что я хочу?
- Я понял тебя, Ромар, - как всегда, Матхи говорил очень тихо и очень спокойно. Да. Пусть отодвинут плахи. А воины пусть встанут по обе стороны и держат копья наготове.
Ромар кивнул. Лицо безрукого колдуна потемнело; он словно бы тянул вверх громадную, неподъемную меру. Матхи резко ударил в бубен.
Повинуясь знакам Бойши, воины поспешно отодвигали тяжеленные дубовые плахи - защиты от зверя, не от человека. Вождь вышел вперед, громко закричал, привлекая внимание противника.
Диатримы на лугу уже насытились. Отяжелевшие, осоловевшие, они медленным, не слишком уверенным шагом кружили по пастбищу. Деловито суетились карлики, дорезая уцелевших овец. При виде Бойши двое или трое диатритов - из тех, чьи птицы казались побойчее - двинули своих скакунов к частоколу.
Безоружный Бойша спокойно шагнул за ворота. Он поднял руки, как бы в знак того, что хочет говорить; карлики, естественно, не ответили, сердито понукая обожравшихся птиц.
- Эй, вы! - крикнул вождь.
Ответа не было. Но зато диатримы, разозленные тем, что их оторвали от еды, припустили во весь опор.
- Ромар, - спокойно сказал Матхи и что было сил встряхнул бубном.
Костяные погремушки и бубенчики разом затарахтели. Бойша одним движением, извернувшись, точно волк, прыгнул назад.
Распалившаяся от погони птица со всего размаху влетела в ворота.
Влетела - и словно бы натолкнулась на незримую стену.
Голова с окровавленным клювом резко отдернулась назад. Мощные лапы взбили пыль, отчаянно взмахнул руками карлик-наездник, и диатрима тяжело грохнулась под ноги охотников, ошеломленная и оглушенная.
Лицо Ромара почернело от боли. Ставить заслон живому, это не камни отшвыривать. Живое тело куда весомей.
Сразу же за первой диатримой на землю рухнула вторая птица; карлик, кувыркнувшись через голову полетел прямо под бок начавшему приходить в себя Таши.
Третий диатрит оказался посообразительней - смекнув, в чем дело, резко повернул птицу, и в спину ему тотчас воткнулось четыре или даже пять стрел. Второй залп лучники направили в дальних птиц, но зацепили кого или нет, сказать было трудно. Остальные воины всем скопом ринулись на двух поверженных диатрим. На карликов почти не обратили внимания: спешенный диатрит - не боец; Таши одной рукой сжал тонкую шею, и горло тотчас же хрустнуло.
Оглушенные птицы истошно заорали, когда иззубренный кремень прошел наконец сквозь плотную защиту перьев и вонзился в плоть. Хотя лишить такую птичку жизни оказалось не так просто. Копье, по самую обвязку вбитое в круглый пристальный глаз, было вырвано из рук охотника и со свистом рассекало воздух в такт взмахам дергающейся головы. Судорожно забили могучие лапы, с легкостью сшибая людей с ног; конвульсивно ударили клювы - и кто-то из воинов, захрипев, отскочил назад, зажимая ладонью рваную рану на бедре.
Бойша размахнулся палицей, голова диатримы разлетелась вдребезги, точно глиняный горшок, хотя еще долго бездыханное тело скребло дорогу когтями. Вторую птицу прикончили копьями. Уцелевшего карлика хотели взять живьем, но случайно затоптали ногами; как, когда, кто - теперь уж и не разберешь и некого Бойше ругать за излишнюю ретивость.
Остальные диатриты остановились в отдалении. Смотрели пристально, на отсутствующий ус мотали. Но страха не показывали. Вона, их тут целая орда - что им потеря троих!
- Так, - Бойша тяжело дышал. - Ты, ты и ты - останетесь сторожить у ворот. Вы, пятеро - рассыпаться по частоколу. Вряд ли они на городьбу полезут, но все-таки... Увидите что подозрительное - на помощь зовите, сами не геройствуйте.
- Не полезут они, Бойша, - устало проговорил Ромар. Лицо колдуна блестело от пота. Таши спохватился, потянулся обтереть. Ромар благодарственно кивнул.
- Не полезут они. Понимают, что враз прикончат.
- А что, по-твоему, они делать станут?
Вот в чем сила Бойши - решения своей волей принимает, а совета спросить никогда не постесняется. Оттого и ошибается редко.
- Будут, мыслю, вокруг частокола кружить, - заговорил Матхи, словно возревновав, что спрашивают у колдуна, а не у шамана. - Чтобы мы за ограду сунуться не смели.
- Верно, - Ромар кивнул.
Бойша заметно помрачнел.
- Ладно, - сквозь зубы бросил он. - Старшие охотники - за мной.
Думать станем. И вы, колдун да шаман, думайте!..
- Что нам думать, - горько усмехнулся Ромар. - Поставили мы с Матхи сейчас в воротах щит, которым камни согнутых отбивали - так второй раз карлики в эту ловушку не попадутся. Не такие дурные. Эх, эх, вот если б могли мы все вместе колдовать, как согнутые! Камней бы побольше поднять - да на птиц этих высыпать!..
Матхи лишь пожал плечами, а кое-кто из воинов даже скривился выразительно: это надо ж такое сказануть - согнутым позавидовать! Ну да от Ромара всего ожидать можно; сам старик, а старина заветная ему словно и не мила.
Медленно расходились от ворот. Схлынула горячка боя, опьянение первым успехом - все ж трех птиц завалили, не шутка! - и в головы полезли разные не слишком приятные мысли. Если карлики за ограду не выпустят - как дальше-то жить? Вон, была отара - и нет ее. Хорошо, хлеб успели убрать, а то бы и вовсе смертынька подошла. Но самое главное - вода. Раньше рядом ручьев полно было, туда по воду ходили, а ныне вся ручьева пересохла, значит - на Великую топай, а как туда доберешься, при диатритах со всех сторон?..
Селение сжалось и притаилось, словно обложенный охотниками зверь. На площадке перед домом Бойши собрались старшие. Таши с Тейко тоже позвали - пускай расскажут, как карлики через реку переходили, а заодно - что они, Таши с Тейко, там делали?
Усталые, измученные Ромар и Матхи стояли рядом. Колдун глядел в землю; Матхи же, напротив, запрокинул голову, подняв незрячие глазницы к небу - что видел он ими там?..
Речь начал Бойша. Вождь очень быстро все понял, и не тешил сородичей красивыми сказками.
- Скверно наши дела складываются. Карлики нас за городьбой замкнули, как мы рыбу в затоне замыкаем. Выходить сможем только ночью. Никак ты, Ромар, рассказывал, что ночью эти птицы не видят - так?
- Дети тура так говорили, - подтвердил колдун.
- Сегодня до заката придется той водой обходиться, что в домах осталась. Ночью к Великой пойдем. Но допрежь - посмотрим: уйдут диатриты отсюда или нет? Откочуют подальше в степь или кружить вокруг станут? Ежели не уйдут... - лицо Бойши приобрело вдруг донельзя свирепое выражение, ну чисто страшный Жжарг, пожиратель младенцев, - то мы тогда с ними в потемках-то по-иному говорить станем!..
- Верно, верно, все верно, да вот только не станут карлики нашей вылазки ждать, - покряхтел Ромар. - Не впервой им с городьбой да частоколами сталкиваться. Уйдут они. И далеко. Знаю я, сколько диатрима эта может за день одолеть. Самому сильному воину не впору. Так что не станут они тут ночью под наши копья подставляться. Даже стражи не оставят.
- Так если они ночами уходить станут - неужто ж пропадем? - крикнул кто-то из охотников.
- Пропасть - не пропадем! - непреклонно отрезал Бойша. - А вот наломаться - наломаемся до кровавого пота. Но все равно, я так полагаю, что даже если и ускачут карлики далеко отсюда - достать их и там можно.
Отправим отряд. Идти будет ночью. А днем - лежать, головы не подняв, и чтоб даже мочились бы и то под себя! - раздались смешки. - А как стойбище их найдем - дождемся темноты и покрошим всех!
Речь вождя встретили дружными возгласами одобрения, однако Ромар покачал головой.
- О другом, сородичи, думать надо. Диатриты нам охотиться не дадут, Великая остановилась, рыбы не стало. С чем зиму зимовать станем?
- До зимы с карликами покончить надо! - раздался возглас.
- До зимы! Хорошо говоришь, да только легко ли исполнить будет?
Птички их в темноте видят хуже тетери, это верно. Да только если их всполошить, они всех направо и налево клевать станут, своего от чужого не отличая. Сколько наших тогда поляжет? Вспомните, сейчас заваленных птиц добивали, и то Шукан едва без ноги не остался. А в ночи и нам солнце не светит. И даже, если побьем их... Карликов эвон какая тьма привалила.
Потеряют они сотню, потеряют две - да только не дорога ли такая киноварь окажется?
Бойша нахмурился.
- К чему это ты, Ромар, речь-то ведешь? Говори сразу.
- Да к тому, что может статься - нам отсюда уходить придется, - тихо, без выражения проронил Матхи. Все так и обмерли.
- Это куда ж нам уходить? - старая Крага, похоже, совсем забыла страх перед шаманом, извечным супротивником женской власти. - Куда?
- Туда, где карлики нас не достанут, - Матхи говорил прежним, лишенным выражения, безжизненным голосом. - На закат. За Белоструйную. Там наши родовичи тоже есть. А как уходить - помыслим. На то вождь у нас и есть.
Бойша хмыкнул.
- Ладно, ладно, то дело несейчашнее. Давайте о неотложном решать.
- Бабы-то, бабы, за калиной ушли! - тотчас вновь запричитала Крага. - Выводить их надо!
Шилова Юлия
Дальский Алекс
Посняков Андрей
Глуховский Дмитрий
Лукьяненко Сергей
Суворов Виктор