же "колхозница" плюс спортсменка... но как сообразить из мрамора мчащийся и
стреляющий танк? Да и хватит ли материала?..
из начальства в голову стукнет? Не танк, так что-то другое...
ее бросает!.." и кинул, паразит. С балкона.
Григория.
скандал в их квартале. Давно посадили хулигана-мужа, давно срослась
поломанная нога у его жены, развелись они... а дамы все пробуют на язык
вкусные подробности. "Не разрешит "управдом", трезво подумал скульптор.
сторону. Скульптор сделал вид, что не замечает их, самоуглубился. "Все
работает, проникновенно молвила соседка. Конечно..."
анекдот! беспечно сказала жена, считавшаяся самой остроумной женщиной
переулка. Все ходит и ходит! Она засмеялась, повторила плачущим голосом: Все
ходит и ходит!..
ненавистью подумал Григорий. Невозможно... ну просто невозможно!" Он
остановился через грядку напротив женщин, поздоровался с соседкой, взглянул
на жену. Та с утра пораньше накрутила высокую прическу, которая ее вовсе не
молодила.
работай! Ты скоро выжмешь из меня последний атом!
Невозможно... ну просто все никуда не годится! Еще к "управдому" тащиться
согласовывать... да что там соглашаться. Черт знает что!"
инструмент: шпунт, скарпель, троянку, молоток, туда же сложил статуэтки,
завернув каждую в тряпочку. И, как был в заляпанной спецовке, вышел со
двора, хряснув калиткой. Григорий Иванович чувствовал, как тело его
наливается грозной силой, хочет разрушать.
дощатые заборы с калитками и надписями: "Осторожно, злая собака!" Многие
калитки украшали поясные портреты "злых собак" работы Арефия Петровича; у
псов был вдумчиво-проницательный вид будто они не лаяли по дворам, а по
меньшей мере служили в уголовном розыске. "Халтурщик проклятый!" пробормотал
Кнышко.
разделявшая его, была вся в свежей зелени и новеньких фанерных плакатах
"Граждане, любите деревья! За поломку штраф". На детской площадке один
пионер салютовал вместо руки ржавым прутом; такой же прут заменял голову
гусю-лебедю. "Отбили и правильно сделали!" одобрил Григорий Иванович.
я только этому учился. Могу замешать раствор, довести его до консистенции,
вылепить экстерьер и фактуру... но зачем? Чтобы заработать на жизнь? Так не
лучше ли прямо: кто желает нарисоваться, в две минуты ваш портрет сшибать
полтинники? Халтура так халтура, нечего корчить из себя жреца искусств,
бередить себе душу надеждой, будто что-то смогу выразить от Красоты Жизни.
Или вовсе бросить это дело, пойти на завод? Хоть грузчиком, силы хватит. Так
будет честнее..."
бросить! А что скажут соседи, жена, Иван Арефьевич с Арефием Петровичем?
Пересудов будет больше, чем о сброшенной с балкона даме. Да еще заключенный
договор, взятый аванс, да привычка к вольному образу жизни. И на заводе
будут кивать: Фидий из него не вышел, подался в подкрановые рабочие... Нет,
он крепко завяз в своей жизни!
асфальт под канаву для кабеля. Один рабочий отложил молоток, кивнул
скульптору они были улично знакомы. Кнышко поставил чемоданчик, спросил:
нажимать, сюда давить, здеся долбить. Ну-кася?
Поначалу было ощущение, что он держит в руках взбесившегося козла и долбит
не асфальт, а себя. Остальные рабочие тоже отложили молотки, смотрели на
потуги скульптора с веселым интересом. Но тот разозлился, насел на рукоять
всем телом острие пошло в асфальт. Так он продолбил четыре дыры,
распрямился, вытер пот: "Спасибо, хватит!"
зарабатывать будешь.
чемоданчик, чувствуя силу в руках.
квадратными плитами площадке, на пьедестале из бетона, высился желтоватый
двухметровый брус мрамора. Вокруг дощатые мостки: завод пунктуально выполнял
договор, все было готово для работы. Кнышко залюбовался мраморной глыбой:
она походила на кусок старого льда, края тепло просвечивали под солнцем. "А
не лучше ли ей стоять такой, как есть? Сейчас она естественно красива".
обрадовался редкой удаче, и испугался. За всю практику ему только трижды
довелось работать с классическим материалом. Он помнил, как всякий раз у
него то ли от материала и инструментов, не изменившихся с античных времен,
то ли от повторяемого в уме изречения Микеланджело: "В каждом куске мрамора
содержится прекрасная скульптура, надо только убрать лишнее", возникало
чувство существования вне времени, работы на века. Но одновременно возникало
и связывало руки ощущение ответственности, боязни каждого удара и ничего
путного не получалось. "И эту глыбу испорчу?.."
того был захлопотанный вид: он распекал снабженца, одновременно выговаривал
по телефону начальнику охраны. Кнышко заробел и не столько самого Гетьмана,
худого и остроносого старика в очках и, судя по дребезжащему голосу, со
вставными челюстями, сколько значительно произносимых слов "план",
"номенклатура", "документация"... Заместитель директора, поглядев варианты,
сказал деликатно: "Сам я не берусь..." и пригласил по телефону в кабинет
заводскую общественность. Явились еще два замороченных заводской текучкой
человека: комсомольский секретарь и член завкома по культуре и быту.
Получилась обычная неловкая ситуация, когда люди должны высказать
ответственное суждение о предмете, в котором они не разбираются, о котором
не думали и который им вообще до лампочки. Но вариант с намеками на модерн
дружно забодали.
обтяжечку?! М-м... нетипично это для нас. В халатах у нас работают,
уважаемый Григорий Иванович. И в шапочках. У нас, знаете, производственная
стерильность на высоте.
художникам, надо плотней общаться с жизнью. Я вам сейчас выпишу пропуск в
цеха... Он придвинул книжечку пропускных талонов, заполнил один. Тогда и
решим. И уж я вас попрошу, товарищ Кнышко, вы постарайтесь сделать на
совесть. Чтоб согласно договора. Ведь материал мы вам какой даем, видели?
увлеченно поднял руку замдиректора. Не материал, а огурчик, скульпторы о
таком могут лишь мечтать. Это спасибо министерству, что сняло с нас заказ на
распределительные щиты.
украсить территорию мраморной статуей.
чтобы уяснить, какую работу он здесь смог бы приискать себе на худой конец.
тестем и тещей, а в буфете или в заводской столовой. В буфете шел
нескончаемый переучет, в столовой очередь и сверхскудное меню: только от
чтения его Передерий ощутил во рту горечь горохового супа и промышленный
вкус котлет. Он подумал и пошел на базар пить молоко.
передавали эстрадный концерт. Из домика с вывеской "Птицерезка и разделка
птиц" неслись исполненные предсмертной тоски куриные вопли. Среди торговых
рядов и грузовых машин ходили домохозяйки со строгими лицами; они
рассматривали яйца через кулак против солнца, прикидывали на руке ощипанных
кур, называли цены, выстраивались в очередь за картошкой и мясом. Ветер
гонял по базарной площади смерчики из пыли, бумажек и тополиного пуха.
репродукторе Райкин.
очередь к хлебному киоску, купил булку, направился в молочный ряд. От
момента, когда он вышел с завода, его не покидало ощущение, что надо что-то