кокона с куколками внутри, - очень похоже, если глядеть издали. Разговоры
наши были коротки, поскольку неожиданно пришла усталость. Я только
спросил.
- подумал, засыпая.
эвенки отказались.
жутковатого чувства и долго не мог понять, что происходит во мне и вокруг.
клубиться туман. Все было, как и должно быть, кроме потаенного какого-то
бормотанья, всхлипов, рычанья...
понял их происхождения.
родил воспоминание.
принесла, пожалуй, больше остальных необыкновенных ощущений. Ночи и дни ее
были самыми тревожными, сопряженные с глубокими и порою трагическими
переживаниями. Именно там, на острове Беличьем, получил я известие:
сбросили вымпел с вертолета о гибели отряда - трех человек - в партии
моего друга Михаила Полякова.
окончил университет и обещал быть хорошим специалистом. Я знал его по трем
полевым практикам. В Тугурской же экспедиции меня настигла весть о тяжелой
болезни, а потом и смерти академика Журавлева, с которым мы последние два
года сблизились настолько, что собирались вместе еще раз обследовать район
сагджойской катастрофы. Может быть, эти трагические обстоятельства, живая
память о навсегда ушедших влияли на психику и бродили за мной следом, но
выпадали тогда настолько мрачные и терзающие душу дни, что хотелось
бросить все, убежать и спрятаться в надежном людском жилище. А может быть,
такое ощущение усиливала природа этой узенькой полоски земли, далеко
заброшенной длинным перстом в океан. Тугурский оголовок был некогда
пустынным островом с высоким водораздельным хребтом. Даже сейчас, в лихие
осенние штормы, в самом узком месте его свободно перехлестывают волны.
Тайга тут на увалах и сопках могучая, непроходимая, в низинах чахлая,
топкая, зловонная, хотя в прибрежье попадаются солнечные, заросшие буйной
травою поляны. На них ярко цветут ирисы двухметровой высоты с громадными
чашами соцветий, алые сараны тоже с удивительно крупными цветами, тарки и
колокольчики. В подтаежнике травы еще гуще, сочнее, и продраться сквозь
них не так-то просто. И все-таки главное на оголовке - это камень. Камень
тут царствует. Смятые, вывернутые, извергнутые, причудливые извивающиеся
породы везде, даже в самых низинах, имеют выходы. Место для геологов
необыкновенное. И наверное, поэтому, несмотря на все тяжести,
неожиданности, случайности и мрачные мысли, экспедиция эта оставила в
сердце у меня глубокий, запоминающийся след. В нем легла серьезная запись
моей жизни. Боль, разочарование, радость открытия, счастье познания и
встреча с неведомым, с не разгаданным еще - все было в том поле, в той
работе.
проработать, исследовать северное и южное побережья и как можно глубже
пролезть по Оголовочной впадине, представляющей собою гиблую низину
смрадных болот, с редкими островками скальных выходов, заросших мелкой
тайгою и завитых ползучей березкой, стланиками и зарослями медвежьего
ушка. За месяц такой объем работ мы могли бы и не успеть сделать, а потому
и решили поставить в Черных скалах на берегу океана подбазу. Место это я
высмотрел еще в той медвежьей охоте. Четыре черных базальтовых истукана
стояли над морем. В них было что-то от безысходного ожидания рыбачек,
стоящих над прибоем после шторма. Я даже угадывал очертания фигур,
разбирал черты лица и даже тоскливое выражение глаз каждой из Рыбачек (так
мы обозначили эти камни в своих картах). Внечеловеческая природа лишена
речи, и это порою вселяет страх... Многим, наверное, доводилось поймать на
себе всепонимающий взгляд собаки, взгляд, за которым должно бы обязательно
последовать слово. У меня не раз леденело сердце, когда я вдруг встречался
с глазами домашнего оленя, отбракованного на убой. Он обязательно должен
был заговорить, но молчал, и в этом была какая-то тайна, страх не у него,
животного, у меня, человека, был.
вселяет природа, когда вдруг осязаешь на себе устремленные из глубины
камня глаза и ощущаешь, что бездыханная, лишенная плоти и живой крови
глыба хочет заговорить с тобой. Нечасто, но встречался я с этим ощущением,
и всякий раз на мгновение, на коротенькую вспышку охватывал меня ужас. Мне
казалось, что камни мыслят, они готовы обрести речь.
подбазу. За камнями была отличная, ровная, продуваемая с океана площадка,
заросшая некрупной мягкой травою. Чуть левее - бухта, удобная для
швартовки нашего кунгаса. Белыми многоэтажными нагромождениями по берегу
тянулись залежи плывуна, а значит, дрова сухие и жаркие всегда были под
рукой. Площадка наша, где решено было поставить палатку подбазы, плавно
опадала к голубому озеру, широкому, уходящему в тайгу сужающимся каньоном.
Можно было связать плот и попробовать пробраться им к Оголовочной впадине,
каньон наверняка был устьем реки, питающей озеро. И наконец, ко всем
прелестям, тут гнездовали белые лебеди, соседство которых почему-то всегда
приятно человеку.
восьмиместную палатку, снесли туда продукты, приборы, бензин для
кунгасного мотора (отряд, который помогал нам поставить подбазу, уходил на
остров Беличий и сгружал все лишнее. На обратном пути они заберут нас).
каменных Рыбачек, смотрел в море и махал рукою.
ослепительно отливая жаром расплавленного металла. Кунгас удалялся, таял в
беспредельности и наконец сгорел в палящем горниле заката. И как только
скрылось солнце, море стало темным, рябистым, словно бы низко над водою,
скрывая воду, крыло в крыло отмахивала черная воронья стая.
были неправдоподобно белыми.
свою "маршрутку". Недолго посидев у костра, послушав, как широко дышит
океан - все еще шел отлив, с которым отплыли наши товарищи, - мы поболтали
немного и забрались в спальники. День был не очень трудным, всего-то
только добрались сюда кунгасом от Ангачана. Но тарахтенье мотора,
бензиновый перегар и долгая морская качка утомили. Заснули мы тогда
одновременно и проснулись тоже разом.
стук весел о воду.
по расчетам, на Беличий должны были дойти еще посветлу и уж никак не могли
вернуться к этому часу. Однако мы отчетливо слышали голоса, шаги, удары
весел по воде, а потом все это как бы кануло, наступила короткая пауза
тишины, в которую мы успели вылезти из спальников и натянуть сапоги. Федор
уже расшнуровывал выход из палатки, как вдруг снова раздались голоса, и
высокий женский плач, переходящий в рыдание, перекрыл их.
заныло у меня в груди.
дрожали. А там кто-то уже бил кого-то, может быть, даже убивал, удары были
глухими, тяжелыми, сопровождаемые вскриками и стонами.
как-то вывалились наружу, готовые к защите пострадавшего и к обороне. Была
темная безлунная ночь. Океан безмолвствовал. Пахло золой затухшего костра.
И кругом ни души.
Там словно кто-то встрепенулся, разбуженный, откликнулся на окрик и понес
по всей округе: "...кто та... кто та... кто... та!!! "
печально-мягкий женский голос. Слов не разобрать, но голос был ясным,
словно бы произнесенный ночною тьмой. Этому голосу так же ясно откликнулся
другой, тоже женский, и еще, еще, а потом возник плач и стал удаляться от
нас все дальше и дальше. Но на смену ему пришли потаенные, заговорщические
голоса мужчин. Я вздрогнул.
громок, как тотчас же прозвучавшее, до звука разборчивое в великой тоске:
напряжена.
несколько шагов, опять погрузились в тишину.
Буркатовский Сергей
Гуль Роман Борисович
Прозоров Александр
Майер Стефани
Роллинс Джеймс