было некуда. А главное - незачем. И кричать, предупреждая, наверное, тоже
было бесполезно. Потому что Аптекарь, уже проделавший к этому времени
большую часть пути, остановился, как-то беспорядочно замахал руками, а
затем повернулся и припустил обратно - сгибаясь, нелепо подпрыгивая на
рытвинах.
луга.
шифер на крыше, и освободившееся грозное пламя рвануло вверх.
корчиться от жара подагрические кусты сирени. Выстрелов он не слышал,
вероятно, оружие опять было с глушителями, но он ожидал, что к телу
Аптекаря сейчас подойдут, и тогда он их увидит.
пощелкивание огня доносилось через просторы луга. А с ветвей черемухи над
его головой вдруг порхнула какая-то птица и, метнувшись зигзагами,
растворилась в небесной голубизне...
державшийся метрах в пятнадцати позади него, вдруг не очень естественно
дернулся - споткнулся, заволновался - и, тревожно оглянувшись по сторонам,
как бы что-то соображая, тоже проследовал через трамвайные рельсы. Мужчину
он случайно запомнил еще с предыдущего перекрестка, когда тот, точно
также, не очень естественно дернувшись, вслед за ним пересек улицу на
красный свет. Так что это вовсе не выглядело совпадением. Скорее -
тревожащая закономерность. Тем более, что и другой мужчина, шедший до
этого несколько впереди, не в костюме, а в куртке и в каких-то немыслимых
шароварах, но такой же стандартный, не запоминающегося облика, неожиданно
замер и тут же шагнул к стене, как бы страшно заинтересовавшись выцветшими
газетами на стенде. В отличие от первого, он не стал переходить через
улицу, а так и остался на месте - полуобернувшись и, наверное,
стремительно оценивая ситуацию.
идти к проспекту, а на самом деле свернув и решительно двинувшись в другом
направлении. При этом он выявил еще одного наблюдателя, который до сих пор
держался на противоположной стороне, а теперь был вынужден развернуться и
следовать впереди Конкина. Значит, на нем "висели" по крайней мере трое.
прослушивается. Неделя прошла спокойно, Конкина никто не трогал, лишь
однажды, в середине ночи ему позвонили и панический незнакомый голос,
сбиваясь от волнения, сообщил, что буквально три часа назад провалился
Телефонист. Абсолютно точно, сведения из первых рук. И поэтому Смотритель
распорядился, чтобы все, кто замкнут на Телефониста, немедленно сменили
координаты. Прямо сейчас, не дожидаясь утра. Дальнейшую связь будет
осуществлять Батарейщик. Следовало также уничтожить все документы,
находящиеся на руках, и в ближайшее время не проявлять никакой активности.
В случае опасности вообще уходить из города.
наталкивающихся друг на друга. А затем звонивший повесил трубку, вероятно
не желая отвечать ни на какие вопросы.
быть вопросы? Мир открылся пугающей своей реальностью и, как спрут,
затаскивал Конкина в черную глубину. Конкин уже захлебывался в жутковатой
бездонной пучине. Судя по всему, "гуманисты" были разгромлены. Фонарщик,
Аптекарь, Телефонист. И другие, неведомые ему фигуры. Конкин не знал их и
не хотел знать. Чем меньше знаешь, тем спокойнее. За эти дни он несколько
раз звонил Леону, разумеется из автоматов, и рабочий телефон Леона не
отвечал. Вероятно, вся школа была расформирована. Вот и воспитали новое
поколение. Тех, кто будет видеть мир таким, как он есть. Глупая, идиотская
затея. А ведь в школе были сконцентрированы их лучшие силы. Видимо, теперь
никого из педагогов уже не осталось. А случайно уцелевшие - мечутся, не
зная, куда податься. Хаос, паника, суета. Конкин надеялся, что в этой
суете о нем действительно позабудут. Тем более, что и Леон, скорее всего,
погиб. Если Леон погиб, значит, забрезжило освобождение. Правда, это
только в том случае, если Леон погиб.
назначил встречу. "Явка номер четыре". Напротив гостиницы. Вот откуда у
него появились "хвосты". Телефон в его квадрате прослушивается.
играть против профессионалов, подумал он. Против профессионалов я,
конечно, проиграю. У него возникло тоскливое чувство обреченности.
Разумеется, можно было нырнуть в ближайшую подворотню, добежать до стенки
последнего, крайнего в данной застройке двора и, пробив непрочный картон,
лишь расцветкой своей имитирующий несокрушимый камень, оказаться на одном
из пустырей, составляющих, по-видимому, большую часть города. А затем,
пересекши его, выйти за несколько улиц отсюда. На пустырь они не сунутся.
Цветик не любит "люмпенов". Он их убивает, а потом закапывает на Могильном
холме. Так что в смысле безопасности здесь можно не волноваться. Но Конкин
знал, что не сделает этого. И не только потому что там - Цветик, который
ревниво охраняет свою территорию от посторонних - Цветик его, наверное,
помнит, и, может быть отнесется, нормально - но прежде всего потому, что
помимо Цветика там еще и - Жиган. И Хвороба, и Мымрик, и Недотыкомка.
Целая компания печальных тихих уродов. Он не знает, как с ними
разговаривать. Леон намекал, что пустырники - это вообще не люди. И к тому
же, чтобы попасть на пустырь, надо обязательно находиться в реальности. А
реальности он больше не хочет. Он боится ее, она для него просто
невыносима.
привычным движением, сняв автоматический колпачок, прямо на ходу сделал
два обжигающих мелких глотка. Он уже привыкал. Водка не казалась такой
противной, как раньше. Быстрой тяжестью скатилась она в желудок и почти
сразу же отозвался по всему телу стремительный легкий жар. Сознание
прояснилось. Молодец Аптекарь, подумал он. Молодец, молодец. Действительно
- как лекарство.
придумать не мог и поэтому он поступил так, как обычно поступали герои
виденных им детективных фильмов. То есть, он подождал на ближайшей
остановке, когда подойдет автобус, и сначала изобразил, будто не
собирается в него садиться, он даже отвернулся, присматривая за
пассажирами лишь краем глаза, и только в самый последний момент, когда
двери гармошкой уже закрывались, неожиданно втиснулся внутрь, - проехал в
давке и в духоте несколько извилистых остановок, также неожиданно выскочил
и пересел на трамвай, идущий в противоположную сторону. А затем очень
быстро нырнул в метро и проделал этот же самый трюк с электричками -
непрерывно меняя их, переходя с одной линии на другую. Операция заняла
около получаса. Конкина толкали, ругали за нерасторопность, дважды его
довольно чувствительно прищемило дверями, а один раз он сам,
промахнувшись, ударился костяшками пальцев о поручень. К исходу этого
получаса он чувствовал себя так, словно его пропустили через гигантскую
мясорубку - ныл придавленный локоть, гудели ноги - но зато когда он,
наконец, выбрался из метро и, опять же меняя транспорт, проехал для
страховки несколько разнонаправленных остановок, то сойдя на просторном
безлюдном проспекте, тянувшемся к месту назначения от собора, он с
удовлетворением констатировал, что замеченные им прежде мужчины,
по-видимому отстали. И даже не по-видимому, а - совершенно точно. Во
всяком случае, по близости их не наблюдалось.
играть против профессионалов.
чувствовал мизерность данной победы. Что она значила по сравнению с
безумием мира - по сравнению с жуткой и грубой реальностью, которая
обволакивала его. Он пугался этой реальности и вместе с тем, было в ней
нечто завораживающее. Некая жестокая правда. Горькая и единственная правда
бытия. И если отказаться от этой правды, если опрометью захлопнуть двери,
лишь чуть-чуть пока приоткрывшееся перед ним, то тогда реальность мира
ускользнет навсегда и останется только нирвана - муторная, привычная,
успокаивающая нирвана, безнадежная нирвана - нирвана во веке веков. И еще
останется сожаление о другой, непохожей жизни - то мучительное сожаление,
которое заставляет человека маяться долгие годы, порождая тоску и
болезненное ощущение собственного ничтожества - что, вот, мог бы когда-то
все изменить, но не решился. Не решился, а теперь уже слишком поздно.
Момент упущен, никакой другой жизни не будет.
понимал. И поэтому - все ускорял и ускорял шаги, перейдя, в конце концов,
на трусцу задыхающегося, непривычного к бегу человека.
дождется.
широкий гремящий проспект, точно механическая стремнина, отсекающий данную
часть города от привычного центра, и, притормаживая, вылетел на площадку,
образованную с одной стороны гостиницей, вздымающей к небу стеклянные
этажи, а с другой стороны - полноводной, коричневой от промышленных
стоков, дымящейся гладкой рекой, то, задерживая рвущееся дыхание, он сразу
же увидел, как в тени гранитного постамента, который на пирамидальной
Якубенко Николай
Свержин Владимир
Лукьяненко Сергей
Каргалов Вадим
Шилова Юлия
Корнев Павел