Чтение 7–й страницы книги ~Далекая радуга~

очередь внеочередников, и ты там восьмым...

Брюнетка, грациозно изогнувшись, принялась рассматривать дырку на
шортах, затем, послюнив палец, стерла сажу с локтя.

- Одну минуточку, Постышева, - сказал Матвей и наклонился к
микрофону. - Внимание, Радуга! Говорит директор. Распределение
ульмотронов, прибывших на звездолете "Тариэль", будет производиться по
спискам, утвержденным в Совете, и никаких исключений делаться не будет.
Так вот, Постышева... Вызвал я тебя для того, чтобы сказать, что ты мне
надоела. Я был мягок... Да, да, я был терпелив. Я сносил все. Ты не можешь
упрекнуть меня в жестокости. Но честная Радуга! Есть же предел всему!
Одним словом, передай Галкину, что я отстранил тебя от работы и с первым
же звездолетом отправляю тебя на Землю.

Огромные прекрасные глаза Постышевой немедленно наполнились слезами.
Марк скорбно покачал головой, Горбовский пригорюнился. Директор, выпятив
челюсть, смотрел на Постышеву.

- И поздно теперь плакать, Александра, - сказал он. - Плакать надо
было раньше. Вместе с нами.

В кабинет вошла хорошенькая женщина в плиссированной юбке и легкой
кофточке. Она была подстрижена под мальчика, русая челка падала ей на
глаза.

- Хэлло! - сказала она, приветливо улыбаясь. - Матвей, я не помешала
вам? О! - она заметила Постышеву. - Что такое? Мы плачем? - она обняла
Постышеву за плечи и прижала ее голову к груди. - Матвей, это вы? Как не
стыдно! Вероятно, вы были грубы. Иногда вы бываете невыносимы!

Директор пошевелил усами.

- Доброе утро, Джина, - сказал он. - Отпустите Постышеву, она
наказана. Она тяжко оскорбила Канэко, и она украла энергию...

- Какой вздор! - воскликнула Джина. - Успокойся, девочка! Какие
слова: "украла", "оскорбила", "энергия"! У кого она украла энергию? Ведь
не у Детского же! Не все ли равно, кто из физиков тратит энергию - Аля
Постышева или этот ужасный Ламондуа!

Директор величественно поднялся.

- Леонид, Марк, - сказал он. - Это Джина Пикбридж, старший биолог
Радуги. Джина, это Леонид Горбовский и Марк Валькенштейн, звездолетчики.

Звездолетчики встали.

- Хэлло, - сказала Джина. - Нет, я не хочу с вами знакомиться...
Почему вы - двое здоровых, красивых мужчин - так равнодушны? Как вы можете
сидеть и смотреть на плачущую девочку?

- Мы не равнодушны! - запротестовал Марк. Горбовский с изумлением
посмотрел на него. - Мы как раз хотели вмешаться...

- Так вмешивайтесь же! Вмешивайтесь! - сказала Джина.

- Ну знаете, товарищи! - загремел директор. - Мне это совсем не
нравится! Постышева, вы свободны. Идите, идите... В чем дело, Джина?
Отпустите Постышеву и изложите ваше дело... Ну, вот видите, она вам всю
кофту заревела. Постышева, идите, я вам сказал!

Постышева встала и, закрыв лицо ладонями, вышла. Марк вопросительно
посмотрел на Джину.

- Ну, разумеется, - сказала она.

Марк одернул куртку, строго посмотрел на Матвея, поклонился джине и
тоже вышел. Матвей расслабленно махнул рукой.

- Отрекусь, - сказал он. - Никакой дисциплины. Вы понимаете, что вы
делаете, Джина?

- Понимаю, - сказала Джина, подходя к столу. - Вся ваша физика и вся
ваша энергия не стоят одной Алиной слезинки.

- Скажите это Ламондуа. Или Пагаве. Или Форстеру. Или, к примеру,
Канэко. А что касается слезинок, то у каждого свое оружие. И хватит об
этом, с вашего позволения! Я вас слушаю.

- Да, хватит, - сказала Джина. - Я знаю, что вы столь же упрямы,
сколь и добры. А следовательно, упрямы бесконечно. Матвей, мне нужны люди.
Нет-нет... - Она подняла маленькую ладонь. - Дело предстоит очень
рискованное и интересное. Мне стоит только поманить пальцем, и половина
физиков сбежит от своих зловещих руководителей.

- Если поманите вы, - сказал Матвей, - то сбегут и сами
руководители...

- Благодарю вас, но я имею в виду охоту на кальмаров. Мне нужно
двадцать человек, чтобы отогнать кальмаров от берега Пушкина.

Матвей вздохнул.

- Чем вам не понравились кальмары? - сказал он. - У меня нет людей.

- Хотя бы десять человек. Кальмары систематически грабят рыбозаводы.
Чем у вас сейчас заняты испытатели?

Матвей оживился.

- Да, верно! - сказал он. - Габа! Где у меня сейчас Габа? Ага,
помню... Все в порядке, Джина, у вас будут десять человек.

- Вот и хорошо. Я знала, что вы добры. Я пойду завтракать, и пусть
они меня найдут. До свиданья, милый Леонид. Если захотите принять участие,
мы будем только рады.

- Уф!.. - сказал Матвей, когда дверь закрылась. - Прелестная женщина,
но работать я предпочитаю все-таки с Ламондуа... Но каков твой Марк!

Горбовский самодовольно ухмыльнулся и налил себе еще соку. Он снова
блаженно вытянулся в кресле и, молвив тихонько: "Можно?" - включил
проигрыватель. Директор тоже откинулся на спинку кресла.

- Да! - мечтательно произнес он. - А помнишь, Леонид, - Слепое Пятно,
Станислав Пишта кричит на весь эфир... Да, кстати! Ты знаешь...

- Матвей Сергеевич, - сказал голос из репродуктора. - Сообщение со
"Стрелы".

- Читай, - сказал Матвей, наклоняясь вперед.

- "Выхожу на деритринитацию. Следующая связь через сорок часов. Все
благополучно. _А_н_т_о_н". Связь неважная, Матвей Сергеевич: магнитная
буря...

- Спасибо, - сказал Матвей. Он озабоченно обернулся к Горбовскому. -
Между прочим, Леонид, что ты знаешь о Камилле?

- Что он никогда не снимает шлема, - сказал Горбовский. - Я его
однажды прямо об этом спросил, когда мы купались. И он мне прямо ответил.

- И что ты думаешь о нем?

Горбовский подумал.

- Я думаю, что это его право.

Горбовский не хотел говорить на эту тему. Некоторое время он слушал
тамтам, затем сказал:

- Понимаешь, Матюша, как-то так получилось, что меня считают чуть ли
не другом Камилла. И все меня спрашивают, что да как. А я этой темы не
люблю. Если у тебя есть какие-нибудь конкретные вопросы, пожалуйста.

- Есть, - сказал Матвей. - Камилл не сумасшедший?

- Не-ет, ну что ты! Он просто обыкновенный гений.

- Ты понимаешь, я все время думаю: ну что он все предсказывает и
предсказывает? Какая-то у него мания - предсказывать...

- И что же он предсказывает?

- Да так, пустяки, - сказал Матвей. - Конец света. Вся беда в том,
что его, беднягу, никто-никто не может понять... Впрочем, не будем об
этом. О чем это мы с тобой говорили?..

Экран снова осветился. Появился Канэко. Галстук у него съехал набок.

- Матвей Сергеевич, - сказал он, чуть задыхаясь. - Разрешите уточнить
список. У вас должна быть копия.

- О, как мне все это надоело! - сказал Матвей. - Леонид, прости меня,
пожалуйста. Мне придется уйти.

- Конечно, иди, - сказал Горбовский. - А я пока прогуляюсь обратно на
космодром. Как там мой "Тариэль"...

- К двум часам ко мне обедать, - сказал Матвей.

Горбовский допил стакан, поднялся и с удовольствием увеличил
громкость тамтама до предела.

К десяти часам жара стала невыносимой. Из раскаленной степи в щели
закрытых окон сочились терпкие пары летучих солей. Над степью плясали
миражи. Роберт установил у своего кресла два мощных вентилятора и
полулежал, обмахиваясь старым журналом. Он утешал себя мыслью о том, что
часам к трем будет гораздо тяжелее, а там, глядишь, и вечер. Камилл застыл
у северного окна. Они больше не разговаривали.

Из регистратора тянулась бесконечная голубая лента, покрытая
зубчатыми линиями автоматической записи, счетчик Юнга медленно, незаметно
для глаза наливался густым сиреневым светом, тоненько пищали ульмотроны -
за их зеркальными окошечками зловеще играли отблески ядерного пламени.
Волна развивалась. Где-то за северным горизонтом, над необозримыми
пустырями мертвой земли били в стратосферу исполинские фонтаны горячей
ядовитой пыли...

Заверещал сигнал видеофона, и Роберт немедленно принял деловую позу.
Он думал, что это Патрик или - что было бы страшно в такую жару - Маляев.
Но это оказалась Таня, веселая и свежая; и было сразу видно, что там у нее
нет сорокаградусной жары, нет вонючих испарений мертвой степи, воздух
сладок и прохладен, а с близкого моря ветер приносит чистые запахи
цветников, обнажившихся при отливе.

- Как ты там без меня, Робик? - спросила она.

- Плохо, - пожаловался Роберт. - Пахнет. Жарко. Потно. Тебя нет.
Спать хочется невыносимо, и никак не заснуть.

- Бедный мальчик! А я славно вздремнула в вертолете. У меня тоже
будет трудный день. Летний праздник - всеобщее столпотворение,
столоверчение и светопреставление. Ребята носятся как ошалелые. Ты один?

- Нет. Вон стоит Камилл и не видит нас и не слышит. Танек, я сегодня