вытащу. Это я умею. Не об этом я хотел с вами говорить. Я хочу еще и еще
раз обратить ваше внимание на то, что положение в Арканаре выходит за
пределы базисной теории... - На лице дона Кондора появилось кислое
выражение. - Нет уж, вы меня выслушайте, - твердо сказал Румата. - Я
чувствую, что по радио я с вами никогда не объяснюсь. А в Арканаре все
переменилось! Возник какой-то новый, систематически действующий фактор. И
выглядит это так, будто дон Рэба сознательно натравливает на ученых всю
серость в королевстве. Все, что хоть ненамного поднимается над средним
серым уровнем, оказывается под угрозой. Вы слушайте, дон Кондор, это не
эмоции, это факты! Если ты умен, образован, сомневаешься, говоришь
непривычное - просто не пьешь вина наконец! - ты под угрозой. Любой
лавочник вправе затравить тебя хоть насмерть. Сотни и тысячи людей
объявлены вне закона. Их ловят штурмовики и развешивают вдоль дорог.
Голых, вверх ногами... Вчера на моей улице забили сапогами старика,
узнали, что он грамотный. Топтали, говорят, два часа, тупые, с потными
звериными мордами... - Румата сдержался и закончил спокойно: - Одним
словом, в Арканаре скоро не останется ни одного грамотного. Как в Области
Святого Ордена после Барканской резни.
- Мне не нравится, что мы связали себя по рукам и ногам самой постановкой
проблемы. Мне не нравится, что она называется Проблемой Бескровного
Воздействия. Потому что в моих условиях это научно обоснованное
бездействие... Я знаю все ваши возражения! И я знаю теорию. Но здесь нет
никаких теорий, здесь типично фашистская практика, здесь звери ежеминутно
убивают людей! Здесь все бесполезно. Знаний не хватает, а золото теряет
цену, потому что опаздывает.
Арканаре совершенно исключительное, но я убежден, что у тебя нет ни одного
конструктивного предложения.
Но мне очень трудно держать себя в руках.
планете. Все держат себя в руках, и всем это очень трудно. Самые опытные
живут здесь уже двадцать два года. Они прилетели сюда всего-навсего как
наблюдатели. Им было запрещено вообще что бы ни было предпринимать.
Представь себе это на минуту: запрещено вообще. Они бы не имели права даже
спасти Будаха. Даже если бы Будаха топтали ногами у них на глазах.
очень терпеливым.
нацеливаться, звери ежедневно, ежеминутно будут уничтожать людей.
еще не пришли и где история идет своим чередом.
того, чтобы утолять свой справедливый гнев. Если ты слаб, уходи.
Возвращайся домой. В конце концов ты действительно не ребенок и знал, что
здесь увидишь.
волоча меч за эфес, как палку, прошелся вдоль стола, печально кивая носом.
чувство бессилия и собственной подлости казалось мне самым страшным.
Некоторые, послабее, сходили от этого с ума, их отправляли на землю и
теперь лечат. Пятнадцать лет понадобилось мне, голубчик, чтобы понять, что
же самое страшное. Человеческий облик потерять страшно, Антон. Запачкать
душу, ожесточиться. Мы здесь боги, Антон, и должны быть умнее богов из
легенд, которых здешний люд творит кое-как по своему образу и подобию. А
ведь ходим по краешку трясины. Оступился - и в грязь, всю жизнь не
отмоешься. Горан Ируканский в "Истории Пришествия" писал: "Когда бог,
спустившись с неба, вышел к народу из Питанских болот, ноги его были в
грязи".
голубчик, уж и сны про Землю видеть перестал. Как-то, роясь в бумагах,
нашел фотографию одной женщины и долго не мог сообразить, кто же она
такая. Иногда я вдруг со страхом осознаю, что я уже давно не сотрудник
Института, я экспонат музея этого Института, генеральный судья торговой
феодальной республики, и есть в музее зал, куда меня следует поместить.
Вот что самое страшное - войти в роль. В каждом из нас благородный подонок
борется с коммунаром. И все вокруг помогает подонку, а коммунар
один-одинешенек - до Земли тысяча лет и тысяча парсеков. - Дон Кондор
помолчал, гладя колени. - Вот так-то, Антон, - сказал он твердеющим
голосом. - Останемся коммунарами.
такое серый террор, что такое дон Рэба. Все, чему он был свидетелем за
пятнадцать лет работы на этой планете, так или иначе укладывается в рамки
базисной теории. И когда я говорю ему о фашизме, о серых штурмовиках, об
активизации мещанства, он воспринимает это как эмоциональные выражения.
"Не шутите с терминологией, Антон! Терминологическая путаница влечет за
собой опасные последствия". Он никак не может понять, что нормальный
уровень средневекового зверства это счастливый вчерашний день Арканара.
Дон Рэба для него - это что-то вроде герцога Ришелье, умный и дальновидный
политик, защищающий абсолютизм от феодальной вольницы. Один я на всей
планете вижу страшную тень, наползающую на страну, но как раз я и не могу
понять, чья это тень и зачем... И где уж мне убедить его, когда он
вот-вот, по глазам видно, пошлет меня на Землю лечиться.
благодарю вас". Потом он сказал:
реально ощутимых плодов своей работы не увидим. Мы не физики, мы историки.
У нас единицы времени не секунда, а век, и дела наши это даже не посев, мы
только готовим почву для посева. А то прибывают порой с Земли...
энтузиасты, черт бы их побрал... Спринтеры с коротким дыханием...
ботфорты. Спринтеры. Да, спринтеры были.
арбалетчиков его императорского величества, во время публичной пытки
восемнадцати эсторских ведьм приказал своим солдатам открыть огонь по
палачам, зарубил имперского судью и двух судебных приставов и был поднят
на копья дворцовой охраной. Корчась в предсмертной муке, он кричал: "Вы же
люди! Бейте их, бейте!" - но мало кто слышал его за ревом толпы: "Огня!
Еще огня!.."
крупнейших знатоков крестьянских войн в Германии и Франции, он же торговец
шерстью Пани-Па, поднял восстание мурисских крестьян, штурмом взял два
города и был убит стрелой в затылок, пытаясь прекратить грабежи. Он был
еще жив, когда за ним прилетели на вертолете, но говорить не мог и только
смотрел виновато и недоуменно большими голубыми глазами, из которых
непрерывно текли слезы...
друг-конфидент кайсанского тирана (Джереми Тафнат, специалист по истории
земельных реформ) вдруг ни с того ни с сего произвел дворцовый переворот,
узурпировал власть, в течение двух месяцев пытался внедрить Золотой Век,
упорно не отвечая на яростные запросы соседей и Земли, заслужил славу
сумасшедшего, счастливо избежал восьми покушений, был, наконец, похищен
аварийной командой сотрудников Института и на подводной лодке переправлен
на островную базу у Южного полюса...
воображает, что самыми сложными проблемами занимается нуль-физика...
послышалось энергичное проклятье с сильным ируканским акцентом. В дверях
появился дон Гуг, старший постельничий его светлости герцога Ируканского,
толстый, румяный, с лихо вздернутыми усами, с улыбкой до ушей, с
маленькими веселыми глазками под буклями каштанового парика. И снова
Румата сделал движение броситься и обнять, потому что это же был Пашка, но
дон Гуг вдруг подобрался, на толстощекой физиономии появилась сладкая
приторность, он слегка согнулся в поясе, прижал шляпу к груди и вытянул
губы дудкой. Румата вскользь поглядел на Александра Васильевича. Александр
Васильевич исчез. На скамье сидел Генеральный судья и Хранитель больших
печатей - раздвинув ноги, уперев левую руку в бок, а правой держась за
эфес золоченого меча.
Клянусь рахитом моего герцога, совершенно непредвиденные обстоятельства!
Меня четырежды останавливал патруль его величества короля Арканарского, и
я дважды дрался с какими-то хамами. - Он изящно поднял левую руку,
обмотанную окровавленной тряпкой. - Кстати, благородные доны, чей это
вертолет позади избы?
времени для драк на дорогах.