легонько потрепал его и, подтолкнув мальчишку к столу, сказал:
площади перед ним была заставлена автомобилями, в центре площади в
маленьком цветнике возвышался монумент, изображающий человека с гордо
поднятой головой. Огибая монумент, я вдруг обнаружил, что человек этот мне
знаком. Я в замешательстве остановился и пригляделся. Несомненно: в
смешном старомодном костюме, опираясь рукой на непонятный аппарат, который
я принял было за продолжение абстрактного постамента, устремив
презрительно сощуренные глаза в бесконечность, на площади перед отелем
"Олимпик" стоял Владимир Сергеевич Юрковский. На постаменте позолоченными
буквами была вырезана надпись: "Владимир Юрковский, 5 декабря, Год Весов".
ставят памятников. Пока они живы, их назначают на более или менее
ответственные посты, их чествуют на юбилеях, их выбирают членами академий.
Их награждают орденами и удостаивают международных премий. А когда они
умирают - или погибают, - о них пишут книги, их цитируют, ссылаются на их
работы, но чем дальше, тем реже, а потом, наконец, забывают о них. Они
уходят из памяти и остаются только в книгах. Владимир Сергеевич был
генералом науки и замечательным человеком. Но невозможно поставить
памятники всем генералам и всем замечательным людям, тем более в странах,
к которым они никогда не имели прямого отношения, и в городах, где они
если и бывали, то разве что проездом... А в этом их году Весов Юрковский
не был даже генералом. В марте он вместе с Дауге заканчивал исследования
Аморфного Пятна на Уране, и один бомбозонд взорвался у нас в рабочем
отсеке, попало всем, и, когда в сентябре мы вернулись на Планету,
Юрковский был весь в сиреневых лишаях, злой и говорил, что вот вволю
поплавает и позагорает и засядет за проект нового бомбозонда, потому что
старый - дерьмо... Я оглянулся на отель. Мне оставалось только сделать
вывод, что жизнь города находится в таинственной и весьма мощной
зависимости от Аморфного Пятна на Уране. Или находилась когда-то...
Юрковский высокомерно улыбался. Вообще скульптура была хорошая, но я не
понимал, на что Юрковский здесь опирается. На бомбозонд этот аппарат похож
не был...
отстранился. Рядом со мной, тупо уставясь в постамент, стоял невысокий
худой человек, с ног до шеи затянутый в какую-то серую чешую, с громоздким
кубическим шлемом на голове. Лицо человека закрывала стеклянная пластина с
дырочками. Из дырочек в такт дыханию вырывались струйки дыма. Изможденное
лицо за стеклянной пластиной было залито потом и часто-часто екало щеками.
Сначала я принял его за пришельца, затем подумал, что это курортник,
которому прописаны особые процедуры, и только тут догадался, что это -
артик.
Снова раздалось сильное шипение.
Ага... Декабря... Ну... Так это какой-нибудь еврей или поляк...
изобрел?
запомнить: Юрковский Владимир. Головастый был еврей...
планетолетчик.
зачем врешь. С самого утра, а уже наелся... Алкоголик! - Он повернулся и
побрел прочь, волоча тощие ноги и звучно шипя.
просторную, как аэродром, площадь направился к отелю.
"Милости просим". Я остановился.
изобразилось замешательство.
этот вопрос. Он здесь давно стоит, а я совсем недавно... Боюсь вас
дезинформировать. Может быть, портье...
набрал номер Римайера. На этот раз телефон оказался занят. Я направился к
лифту и поднялся на девятый этаж.
халате, из-под которого виднелись ноги в брюках и ботинках. В комнате
воняло застоявшимся табачным дымом, пепельница на столе была полна
окурков. Вообще в номере царил кавардак. Одно кресло было опрокинуто, на
диване валялась скомканная сорочка, явно женская, под подоконником и под
столом блестели батареи пустых бутылок.
подбородок. По-видимому, он только что вышел из ванны - редкие светлые
волосы на его длинном черепе были мокры.
медленно сунул в карман халата и, по-прежнему глядя мне в подбородок,
сказал: "Садитесь". Я сел.
ни минуты времени.
опять... - Он помолчал, растирая ладонью вялые щеки. - Да, собственно, и
говорить-то... Впрочем, если хотите, посидите здесь и подождите меня. Если
не вернусь через час, уходите и возвращайтесь завтра к двенадцати. Да,
оставьте мне ваш адрес и телефон, запишите прямо на столе... - Он сбросил
халат и, волоча его по полу, ушел в соседнюю комнату. - А пока осмотрите
город. Скверный городишко... Но этим все равно надо заниматься. Меня уже
тошнит от него... - Он вернулся, затягивая галстук. Руки у него дрожали,
кожа на лице была дряблой и серой. Я вдруг ощутил, что не доверяю ему -
смотреть на него было неприятно, как на запущенного больного.
и рядом пропитывают дрянью.
все дрянью пропитывают... А в общем-то вы правы, наверное, надо бросать. -
Он медленно натянул пиджак. - Надо бросать... - повторил он. - И вообще не
надо было начинать.
неприятно усмехнулся. - Ну, я пойду. Меня ждут, я опаздываю. Значит, либо
через час, либо завтра в двенадцать.