Чтение 7–й страницы книги ~Пьер и Жан~

- Я пойду, я очень устала.

Была сделана слабая попытка удержать ее, но она не согласилась ос-
таться; и в этот вечер, против обыкновения, никто из троих мужчин не по-
шел ее провожать.

Госпожа Ролан хлопотала вокруг нового гостя.

- Не хотите ли чашку кофе?

- Нет, благодарю, я только что из-за стола.

- Может быть, чаю выпьете?

- Не откажусь, но попозже; сначала поговорим о делах.

Глубокая тишина последовала за этими словами. Нарушал ее только раз-
меренный ход стенных часов да в нижнем этаже служанка гремела посудой:
Жозефина была до того глупа, что даже не догадывалась подслушивать у
дверей.

Нотариус начал с вопроса:

- Вы знавали в Париже некоего господина Марешаля, Леона Марешаля?

Господин и г-жа Ролан воскликнули в один голос:

- Еще бы!

- Он был вашим другом?

Ролан объявил:

- Лучшим другом, сударь! Но это закоренелый парижанин; он не может
расстаться с парижскими бульварами. Начальник отделения в министерстве
финансов. После отъезда из столицы я с ним больше не встречался. А потом
и переписку прекратили. Знаете, когда живешь так далеко друг от друга...

Нотариус торжественно произнес:

- Господин Марешаль скончался!

У супругов Ролан тотчас же появилось на лице то непроизвольное выра-
жение горестного испуга, притворного или искреннего, с каким встречают
подобное известие.

Господин Леканю продолжал:

- Мой парижский коллега только что сообщил мне главное завещательное
распоряжение покойного, в силу которого все состояние господина Марешаля
переходит к вашему сыну Жану, господину Жану Ролану.

Всеобщее изумление было так велико, что никто не проронил ни слова.

Госпожа Ролан первая, подавляя волнение, пролепетала:

- Боже мой, бедный Леон... наш бедный друг... боже мой... боже мой...
Умер!

На глазах у нее выступили слезы, молчаливые женские слезы, капли пе-
чали, как будто исторгнутые из души, которые, струясь по щекам, светлые,
и прозрачные, сильнее слов выражают глубокую скорбь.

Но Ролан гораздо меньше думал о кончине друга, нежели о богатстве,
которое сулила новость, принесенная нотариусом. Однако он не решался
напрямик заговорить о статьях завещания и о размере наследства и только
спросил, чтобы подойти к волновавшему его вопросу:

- От чего же он умер, бедняга Марешаль?

Господину Леканю это было совершенно неизвестно.

- Я знаю только, - сказал он, - что, не имея прямых наследников, он
оставил все свое состояние, около двадцати тысяч франков ренты в трехп-
роцентных бумагах, вашему младшему сыну, который родился и вырос на его
глазах и которого он считает достойным этого дара. В случае отказа со
стороны господина Жана наследство будет передано приюту для детей, бро-
шенных родителями.

Ролан-отец, уже не в силах скрывать свою радость, воскликнул:

- Черт возьми, вот это поистине благородная мысль! Не будь у меня по-
томства, я тоже, конечно, не забыл бы нашего славного друга!

Нотариус просиял.

- Мне очень приятно, - сказал он, - сообщить вам об этом лично. Всег-
да радостно принести добрую весть.

Он и не подумал о том, что эта добрая весть была о смерти друга, луч-
шего друга старика Ролана, да тот и сам внезапно позабыл об этой дружбе,
о которой только что заявлял столь горячо.

Только г-жа Ролан и оба сына сохраняли печальное выражение лица. Она
все еще плакала, вытирая глаза платком и прижимая его к губам, чтобы
удержать всхлипыванья.

Пьер сказал вполголоса:

- Он был хороший, сердечный человек. Мы с Жаном часто обедали у него.

Жан, широко раскрыв загоревшиеся глаза, привычным жестом гладил пра-
вой рукой свою густую белокурую бороду, пропуская ее между пальцами до
последнего волоска, словно хотел, чтобы она стала длинней и уже.

Дважды он раскрывал рот, чтобы тоже произнести приличествующие случаю
слова, но, ничего не придумав, сказал только:

- Верно, он очень любил меня и всегда целовал, когда я приходил наве-
щать его.

Но мысли отца мчались галопом; они носились вокруг вести о нежданном
наследстве, уже как будто полученном, вокруг денег, словно скрывавшихся
за дверью и готовых хлынуть сюда сейчас же, завтра же, по первому слову.

Он спросил:

- А затруднений не предвидится?.. Никаких тяжб?

Никто не может оспорить завещание?

Господин Леканю, видимо, был совершенно спокоен на этот счет.

- Нет, нет, мой парижский коллега сообщает, что все абсолютно ясно.
Нам нужно только согласие господина Жана.

- Отлично, а дела покойник оставил в порядке?

- В полном.

- Все формальности соблюдены?

- Все.

Но тут бывший ювелир почувствовал стыд - неосознанный мимолетный стыд
за ту поспешность, с какой он наводил справки.

- Вы же понимаете, - сказал он, - что я так сразу обо всем спрашиваю
потому, что хочу оградить сына от неприятностей, которых он может и не
предвидеть. Иногда бывают долги, запутанные дела, мало ли что, и можно
попасть в затруднительное положение. Не мне ведь получать наследство, я
справляюсь ради малыша.

Жана всегда звали в семье "малышом", хотя он был голову выше Пьера.

Госпожа Ролан, словно очнувшись от сна и смутно припоминая что-то да-
лекое, почти позабытое, о чем когда-то слышала, - а быть может, ей
только померещилось, - проговорила, запинаясь:

- Вы, кажется, сказали, что наш бедный друг оставил наследство моему
сыну Жану?

- Да" сударыня.

Тогда она добавила просто:

- Я очень рада: это доказывает, что он нас любил.

Ролан поднялся:

- Вам угодно, дорогой мэтр, чтобы сын мой тотчас же дал письменное
согласие?

- Нет, нет, господин Ролан. Завтра. Завтра у меня в конторе, в два
часа, если вам удобно.

- Конечно, конечно, еще бы!

Госпожа Ролан тоже поднялась, улыбаясь сквозь слезы: она подошла к
нотариусу, положила руку на спинку его кресла и, глядя на г-на Леканю
растроганным и благодарным взглядом матери, спросила:

- Чашечку чаю?

- Теперь пожалуйста, сударыня, с удовольствием.

Позвали служанку, она принесла сначала сухое печенье - пресные и лом-
кие английские бисквиты, как будто предназначенные для клюва попугаев,
которые хранятся в наглухо запаянных металлических банках, чтобы выдер-
жать кругосветное путешествие. Потом она пошла за суровыми салфетками,
теми сложенными вчетверо чайными салфетками, которые никогда не стирают-
ся в небогатых семьях. В третий раз она вернулась с сахарницей и чашка-
ми, а затем отправилась вскипятить воду. Все молча ждали.

Говорить никому не хотелось; о многом следовало подумать, а сказать
было нечего. Одна только г-жа Ролан пыталась поддерживать разговор. Она
рассказала о рыбной ловле, превозносила "Жемчужину", хвалила г-жу Розе-
мильи.

- Она прелестна, прелестна, - поддакивал нотариус.

Ролан-отец, опершись о камин, - как бывало зимой, когда горел огонь,
- засунул руки в карманы и вытянул губы, словно собираясь засвистеть:
его томило неодолимое желание дать волю своему ликованию.

Братья, одинаково закинув ногу на ногу, сидели в двух одинаковых
креслах по левую и правую сторону круглого стола, стоявшего посреди ком-
наты, и пристально смотрели перед собой; сходство позы еще сильней под-
черкивало разницу в выражении их лиц.

Наконец подали чай. Нотариус взял чашку, положил сахару и выпил чай,
предварительно накрошив в него небольшой бисквит, слишком твердый, чтобы
его разгрызть; потом он встал, пожал руки и вышел.

- Итак, - повторил Ролан, прощаясь с гостем, - завтра в два часа, у
вас в конторе.

- Да, завтра в два.

Жан не промолвил ни слова.

После ухода нотариуса некоторое время еще длилось молчание, затем
старик Ролан, хлопнув обеими руками по плечам младшего сына, воскликнул:

- Что же ты, подлец, не поцелуешь меня?

Жан улыбнулся и поцеловал отца.

- Я не знал, что это необходимо.

Старик уже не скрывал своей радости. Он кружил по комнате, барабанил
неуклюжими пальцами по мебели, повертывался на каблуках и повторял:

- Какая удача! Что за удача" Вот это удача!

Пьер спросил:

- Вы, стало быть, близко знали Марешаля в Париже?

Отец ответил: