перегородкою.
слезою.
в путь, едва мужики кончили песню. Но тот лишь отмотнул головой,
сосредоточенно пересчитывая серебряные кругляши, слитки и обрубки шейных
гривен, которые пересыпал из подголовника внутрь кожаного двойного ремня,
прикидывая что-то на пальцах. Потом оделся, туго затянул тяжелый пояс,
вздел овчинный зипун, низко нахлобучил шапку, сказал сурово:
себе, горячо, взасос поцеловал в уста:
По-над Волгою несло мерзлой крупой. Ляд приладил мешок на спине, морщась
от снега (у самого шевельнулась грешная мысль: не дождать ли утра? Но
отогнал, знал, ведал, многажды уходя от смерти, что надобно верить
предчувствию, а не ленивому телу, которое всегда жаждет одного: покоя,
тепла и жратвы, и поддаться которому на путях - это почти наверняка
погинуть). Он подвязал широкие лыжи - ничего не видать было в седом,
прошитом струями снега ночном мороке - и, пригнувшись, нырнул в холодную
жуть. Скрип и шорох лыж потонули в метельном вое и свисте. Ни огонька, ни
звука живого в тоскливом пении ночного ветра! Крень, издрогнув, перевел
плечами, матюгнул:
погрузился в душное тепло хоромины.
ухватив в охапку татарок-полоняночек. Молодецкий храп наполнял избу. Крень
постелил в потемках зипун, невзначай нашарив чью-то голую ногу, и скоро
заснул тоже. Скудно чадил еле видный огонечек самодельной лампадки под
одиноким образом Николы-угодника. Сторожевые, тоже вполпьяна, дремали,
переминались на морозе, опершись о рогатины. Дальней сторожи, по
беспечности гулевой, ушкуйники не выставили вовсе.
по жалобе жукотинских князей прибыли из Орды, от нового заяицкого хана
Хидыря трое важных татаринов - Уруч, Каирбек и Алтынцыбек и потребовали
возмещения убытков, а также поимки и выдачи виновных в жукотинском погроме
и что новый великий князь, опасаясь за свой престол, уже неделю назад
согласился исполнить ханское повеление.
К утру намело так, что настывшая дверь молодечной с трудом открывалась
наружу и очередные сторожи, ленясь разгрести снег, боком пролезали в жило.
мгле глухо протопотали кони. Не скрипели сани, не визжали полозья на
молодом пушистом снегу, и сторожевые, дремавшие у избы, даже не поспели
схватиться за рогатины, как на них из мглы навалились, крутя руки назад,
княжеские дружинники.
ад: очумелые со сна, с похмельными головами ушкуйники искали впотьмах
порты, оружие, визжали татарки, свой бил своего. Фома, на плечах которого
повисли враз четверо суздальцев, рыкнув, раскидал кметей, вырвал широкий
нож - запахло кровью, но острый удар копейного лезвия в живот разом лишил
сил новогородского богатыря. Кровь с бульканьем выходила из раны. Фому
повело. Он падал, заваливаясь, рыча, пытаясь слабнущими пальцами оторвать
от себя вражеские руки, мутно глядя гаснущими глазами, как брали
растерянную вольницу, вязали молодцов, вели ясырей... Бормотал:
взял... Простите, други, за ради Христа! - Одинокая слеза скатилась по
щеке Фомы. Он задышал хрипло, кровь хлынула горлом, и очи замглились
смертною истомой. Владимирцы, проволочив по полу, выпустили из рук тяжелое
тело, уложили прямь дверей. И плененные новогородцы, подталкиваемые в
спину древками копий, коротко взглядывали, переступая, на своего атамана,
погинувшего и погубившего братью свою...
таскали товар, укладывали в сани кули, поставы сукон, бочки и связки
мехов, затягивали вервием. Где-то еще дрались, кого-то сволакивали с
подволоки, за кем-то гнались по глубокому снегу обережья.
отбивались, и уже в груде столпившихся у дверей поварни суздальцев
мелькал, посвечивал дымно загорающийся факел.
руганью. Вот запылал свес кровли. Быстрее забегали ясыри, грузя на
княжеские розвальни грабленое добро. Дымный столб поднялся над кровлею
поварни. Спеленутые арканами новогородцы, кто молча, кто скрипя зубами и
матерясь, смотрели на разгорающийся пожар.
морщась (разбитое лицо саднило), скосил глаза.
разгорающееся пламя. Изнутри послышался вой, но дверь упорно не отворяли и
никто не выходил наружу. Уже веселые языки плясали над начинавшей
прогибаться кровлей, и снег с уханьем сползал пластами с горячей драни.
Уже и княжеские кмети, морщась от жара, начинали отступать посторонь.
искр, рухнула наконец кровля. Полетели поднятые столбом горячего воздуха
ошметья драни, и что-то, как пылающая головня, выбросилось из яростного
костра и покатилось, побежало по снегу. Суздальцы кинулись вслед. Из
пламени вырвалась вторая головня, перевалилась через стену и в сугроб.
Ушкуйника, обгорелого, в черной запекшейся крови, волокли по снегу,
уложив, отступили враз. Даже и привычным ко всему кметям страшно было
глядеть на все еще живого, с лопнувшими от жара глазами, с до кости
обгорелыми лицом и руками, от которых остались какие-то черно-кровавые
культи, шевелящегося на снегу человека.
враз, курва, ну! Не мучай!
боярина, тоже смутившегося духом, не ведая, что вершить, вдруг поднял
копье и, жестоко закусив губы, вонзил его в шевелящееся полуживое тело -
раз, другой, третий, пока умирающий не затих. Скоро приволокли с Волги и
второго. Этот обгорел меньше, сообразил завертеть голову зипуном. Безумно
глядя по сторонам, он хватал воздух обожженными легкими, раскрывая рот,
как рыба. В нем даже свои не враз признали пекаря Митюха...
внутри коего билось, металось яркое пламя, и уже занимались кровли амбаров
и молодечной избы. Ясыри, подталкиваемые в спину, быстрее и быстрее бегали
с остатними кулями и бочками.
ковыляла по снегу, быстро и тупо переставляя короткие ноги в шароварах
вослед отъезжающим саням, пугливо озираясь на ратных.
своего русиця губить! Каких молодчов истеряли! Тьфу! - орал кто-то из
ушкуйников, уже привязанный к саням, а возница только дико оглядывал на
него, полосуя лошадей по спинам.
молодом снегу темнела, свертываясь, яркая алая кровь.
полудня, когда народ густо табунился на улицах и в торгу. Крепко пахло
щами, и у голодных новогородцев разом потекли слюни. Костромичи оглядывали
вприщур долгий обоз.
Мальчишки бежали рядом с санями, заглядывая в лица.
запустил снежком. Отплевывая снег, ушкуйник скрипнул зубами, смолчал.
в малинового шелку рубахе, что стал на пути, расставя ноги в зеленых,
шитых шелком чеботах с загнутыми носами и красными каблуками, явно
новгородской работы. - Не будут обозы зорить! - возгласил.
безразлично подергивая вожжой. Купчина остоялся на дороге, ворочая, точно
булыгу, в голове новую мысль. Пробормотал:
Василенко Иван
Шилова Юлия
Шилова Юлия
Березин Федор
Володихин Дмитрий
Емилина Ника