Чтение 7–й страницы книги ~Лодейный кормщик~

трудников!

Воевода нахмурился, строго глянул на Резена и молча сошел вниз. Он
направился к воинской избе, где по его приказу собрались Иевлев,
Животовский, Ружинский. Скинув кафтан, опустив тучное тело на лавку, воевода
потребовал квасу. Солнечный луч заиграл в медном луженом ковше, наполненном
зеленоватой пенистой влагой. Выпив квасу, Прозоровский сообщил:

- Шведы идут! Новость для нас зело тревожная!

- Нам то ведомо, князь, - скороговоркой отозвался Иевлев и суетливо
положил треуголку на свои по-бабьи округлые колени. - Солдат, что прибыл с
Мудьюга, сказывал.

- А еще что сказывал тот солдат?

- Говорил, что карбас с командой вышел к кораблю под голландским флагом и
пропал. А его, Стрюкова, связали и бросили в караулке.

_________________________

* Отвес - небольшой груз на бечевке, с помощью которого проверяется
правильность кирпичной кладки по вертикали.

Воевода нахмурился и глянул на стольника косо, неодобрительно. Большой
угреватый нос его засопел сосредоточенно и важно.

- Все ли у вас готово к обороне?

Полковник Семен Ружинский неторопливо и обстоятельно доложил, что
порохового зелья имеется достаточно, запас продовольствия есть и солдаты
обучены. Пушки с ядрами стоят на раскатах и держат под прицелом все подходы
к острову и Березовский стреж. Команды бомбардиров денно и нощно дежурят при
мортирах и единорогах.

- Так-так, - одобрительно обронил воевода. - То ладно, что все готово.
Глядите в оба! Стольник, - обернулся он к Иевлеву, - отбери мне, не мешкая,
четыре сотни работных людей. Пойдут со мной в Мурманское устье - укрепления
делать: вдруг шведы туда сунутся! А там голое место, как твоя плешь под
париком. Сейчас же и отправлюсь. Да провианту отпусти дни на четыре!

Иевлев пропустил мимо ушей воеводскую колкость насчет плеши:

- Все будет исполнено, князь!

Воевода велел собираться в путь и полковнику Ружинскому, отдав
солдатскому голове Животовскому строгий наказ оборонять остров до
последнего, и не пропускать шведов к мысу Пур-Наволок, где стоял
Архангельский город.

Рябов проснулся от глухого стука; наверху захлопнули люк. Открыл глаза -
кромешная тьма. На палубе загремели выстрелы...

Рыбаки, очнувшись ото сна, всполошились, спрашивали друг у друга:

- Что там такое творится?

- Может, наши подошли?

Мишка Жигалов ощупью пробрался к трапу, влез на него, застучал обрезком
подвернувшейся под руку доски в крышку люка: - Эй, отвори!

Люк не открывали. Наверху топот и беготня прекратились и стало тихо.

Гришка нащупал руку Ивана и сжал ее. Рябов почувствовал, как паренек
дрожит, то ли от страха, то - ли от холода. Привлек его к себе, погладил
волосы:

- Успокойся, Гришуня. Авось все обойдется!

- Кабы обошлось, дядя Иван!

- А чего дрожишь?

- Да студено тут...

- Все обойдется, бог даст.

Иван потерял счет времени. Сколько он спал? Что сейчас на воле? Вечер?
Ночь? А может, утро? Если утро - скоро придут. Надо будет давать ответ.

А может, фрегат в руках русских? Да нет, навряд ли.

Но он стоит на якоре. Иван чувствовал это: судно мерно покачивалось,
волны шлепались о борта не так, как на ходу.

Рыбаки молчали. Кто-то, забывшись в тяжелом полусне, бессвязно бормотал:

- Вона кубас-то! Греби шибче!

Что грезится рыбаку? Поплавок в море от раскинутой снасти - кубас. Верно,
уж собрался выбирать снасть... Уловом грезит! Эх, доля рыбацкая!

Иван сел, сжал виски: голова, казалось, раскалывалась от дум. "Что
сказать шведам? Согласиться вести корабли? Или ответить: "Нет?" Зачем принес
их дьявол сюда? Пришли из-за моря в чужих сундуках рыться?"

Иван знал, к чему приведет отказ: шведы сразу же расправятся с рыбаками.
Какой резон им возить в трюме людей, от которых пользы мало? Утопят всех.
Покидают за борт. Дома подумают: пропали рыбаки. Ушли в море и не вернулись.
Штормяга накрыл суденышко, перевернул, утопил... Мало ли так бывало?

Нет, не может он ответить отказом. Жизнь товарищей на его совести.

Иван ударил о колено крепко сжатым кулаком, скрипнул зубами от сознания
своего бессилия.

Вспомнилась Марфа. Верно, каждый вечер ходит на берег, глядит на
пустынный горизонт. Не видать Иванова паруса... Нигде не видать. Причитает
Марфа, сев на береговой камень-голыш:

Да каково тебе, рыба, без воды, таково же

Красной женке без дружка,

Да без мила дружка Иванушка...

Есть хочется. Дали утром по сухарю да по кружке воды, и все...

Молчат товарищи: верно, спят. Думает Иван свои невеселые думы: "А если
стать к рулю? Станешь - веди корабль верным курсом. За промашку тоже ждет
смерть. Он проведет, в этом сомнений быть не может, да только совесть не
велит сделать это. Ну-ка, шутка сказать: привел корабельный вожа Рябов шведа
под самые стены Архангельского города! Измена! Смерть ему! Воевода вздернет
на виселицу тотчас же!"

А люди что скажут? Предал!

Воображение живо нарисовало ему картину: шведы, став у крепостных стен,
ошалело палят из всех пушек, рушат стены, город горит, приступом идут враги,
с бою берут Архангельск... Гибнут люди - старики, женщины, детишки малые...
Царь Петр бросает все дела, собрав войско, спешит на выручку. А все виноват
он, Иван. Он привел врага в сердце Поморья...

Иван покачал головой, зябко повел плечами: "Нет, этому не бывать! Никогда
не бывать!"

Знает ли государь, что шведы идут к Архангельску? Знает! Уж, поди,
прислал своих гонцов да войско верное, солдатское, Преображенское! И он,
Иван, должен, жизни не жалеючи, помочь царю отразить врага. Но как?

Не может быть, чтобы не нашлось выхода. Иван мотает в темноте головой,
горечь дум сжимает виски болью. Не может быть...

И вдруг внезапно мысль озаряется догадкой: между Мудьюгом и Архангельском
есть еще Линской Прилук! На нем строят крепость... там солдаты, пушки...
много пушек! Иван повеселел, и в голове созрело неожиданно простое решение:
довести шведа до Маркова острова, а там... Это же выход! Как он раньше об
этом не подумал!

"Поведу, - решил он. - Все равно, если я не соглашусь, шведы сами пойдут
тихо, нащупывая фарватер лотом?..."

Остается все взвесить, все выверить в памяти и действовать. Ну что же,
вот и готов Иван давать ответ шведскому капитану!

"Только не спеши, обмозгуй все хорошенько! - приказывает Иван сам себе. -
Думай, кормщик Рябов!"

* * *

На стоянке у острова Мудьюг капитан Эрикссон приказал привести к нему
того высокого и кареглазого русского, который состоял переводчиком при
поручике. Поручик не знает ни слова ни по-шведски, ни по-английски, как
выяснилось на допросе, не имеет ни малейшего понятия о навигационном деле. А
переводчик мог сослужить службу, тем более что швед-лейтенант очень слабо
знал по-русски.

__________________________

? Лот - прибор для измерения глубины.

Допрашивали Дмитрия Борисова уже вечером, при свечах. Держался переводчик
с достоинством, не склоняя темноволосой головы перед иноземцами, поглядывал
на капитана с презрением. Эрикссон решил поиграть в великодушие. Он велел
Борисову сесть, подвинул коробку с табаком. Борисов вежливо, но решительно
отстранил от себя табачное зелье.

- Надеюсь, мы найдем с вами общий язык, - с вымученной улыбкой сказал
капитан.

- На каком языке вы собираетесь говорить со мной? - спросил Борисов
по-английски.

- Вы хорошо объясняетесь по-английски. А шведский язык вам ведом?

- У нас может быть только один язык, господин капитан, - подчеркнуто
вежливо и твердо произнес Борисов.

- Какой же?

- Язык врагов. Я - ваш враг, вы - мой враг. Эта вражда непримирима.

Капитан зло сжал сухие узкие губы. Глаза блеснули недобро.

- Зачем же так? В вашем положении я бы вел себя иначе.

- Вы - может быть. Но от меня такого не ждите. Капитан побурел, отшвырнул
от себя лист бумаги, лежавший на столе.

- Встать!

Борисов поднялся. Солдаты, стоявшие за его спиной, грубо оттащили его от
стола. Лейтенант, до этого молча, как тень, стоявший за спиной капитана,
подошел к Борисову и обрушил тяжелый удар снизу в челюсть. Борисов
покачнулся, но устоял, вытер рукавом кровь.

- Вот это и есть язык врагов. Вы пожелали объясняться на нем, и мы