границу летом: "Очень хорошо бы было, когда бы вы исполнили ваше
предположение приехать сюда. Алексей, нам нужно бы было потолковать и о
твоем путешествии". "Нам" -- имеется в виду Осиповой с Пушкиным.
Вульф тоже обещает на словах помочь, но ничего не делает, тянет, чтобы побег
не состоялся. Пушкин тем временем начинает действовать на другом фланге,
запуская вперед уже не пешки, но фигуры. В Петербурге брат Лев получает
распоряжение рассказать о болезни Пушкина Жуковскому.
была тещей Мойера. Мойер был женат на любимой племяннице Жуковского Марье
Андреевне Протасовой, которая два года назад умерла. Жуковский и сам мечтал
жениться на этой женщине. Во-вторых, Жуковский был хорошо знаком с
губернатором Паулуччи и виделся с ним, когда тот бывал в Петербурге.
В-третьих, и это очень важно, Жуковский имел влияние на царствующую чету.
Наконец, в-четвертых, в это время Жуковский сам собирался ехать в Германию
через Дерпт. В общем, Жуковскому и карты в руки. Не случайно, письмо Пушкина
к Мойеру, посланное несколько позднее, было обнаружено исследователями в
бумагах Жуковского. Значит, Мойер и Жуковский вели переговоры о болезни
Пушкина.
связано и с нежеланием подвергать себя опасности на новой службе в
Департаменте духовных дел иностранных исповеданий. Но Пушкин надеется, что к
нему приедет Дельвиг. Еще в феврале он услышал, что собирается к нему и
Кюхельбекер. А вскоре приходит письмо из Москвы: Пущин тоже подключился
помогать другу. Он спрашивает, получил ли Пушкин деньги, сообщает, что из
Парижа ожидается приезд их общего лицейского приятеля Сергея Ломоносова.
Дипломат, уже отработавший секретарем в русском посольстве в Вашингтоне и
теперь служащий в Париже, Ломоносов собирался по пути свернуть из Дерпта и
навестить михайловского отшельника.
внимательно выслушивал поручения друзьям в Петербурге. Он все понял, он увез
с собой письма. Кстати, письма Пушкина к Дельвигу, содержавшие, без
сомнения, важнейшую информацию, были уничтожены сразу после смерти Дельвига
во избежание прочтения полицией. Прошел месяц, на дворе май, а дело ни с
места. Пушкин написал брату, что он ждет от Дельвига "писем из эгоизма и
пр., из аневризма и проч.". Смысл понятен: заполучить разрешение выехать для
операции аневризмы. Ну, что же они не действуют: ни Дельвиг, ни Вульф, ни
Жуковский, ни Мойер? Чего тянут?
в том, что в основе этого замысла лежал подлог. Пушкин в операции не
нуждался, а добросовестного врача и порядочного человека Мойера предстояло
склонить к лжесвидетельствованию. Возможно, цель в данном случае оправдывала
средства, но ни Вульф, ни Дельвиг не спешили разглашать суть дела и, таким
образом, вводили в заблуждение других участников. Поэтому те, кто должны
были помочь Пушкину -- Жуковский и сам Мойер,-- приняли аферу за чистую
монету.
Обеспокоенный страшным заболеванием друга, Жуковский пишет Пушкину, умоляя
обратить на здоровье самое серьезное внимание. Он просит написать ему
подробнее, чтобы начать хлопоты о лечении. С генерал-губернатором Паулуччи
уже предварительно переговорено, но сути дела Жуковский никак не может
уяснить. "Причины такой таинственной любви к аневризму я не понимаю и никак
не могу ее разделять с тобою,-- пишет он.-- Теперь это уже не тайна, и ты
должен позволить друзьям твоим вступиться в домашние дела твоего здоровья.
Глупо и низко не уважать жизнь. Отвечай искренно и не безумно. У вас в
Опочке некому хлопотать о твоем аневризме. Сюда перетащить тебя теперь
невозможно. Но можно, надеюсь, сделать, чтобы ты переехал на житье и лечение
в Ригу".
другой -- возможности перебраться в Ригу. Но если с маркизом Паулуччи
Жуковский переговорил, а дело не решено, то какие еще хлопоты нужны? Куда
обращаться? И ответ на вопрос напрашивался сам собой. На местном уровне дело
не продвигалось и не может продвинуться. Пушкин прислан сюда под надзор по
высочайшему повелению. И Жуковский, и Мойер, согласись он на это, могли
просить за Пушкина. И маркиз Паулуччи был бы рад пойти им навстречу. Но он
лицо официальное. Именно Паулуччи придумал гуманную форму слежки и просил
помещика Пещурова поручить отцу поэта Сергею Львовичу надзор за сыном. Вряд
ли можно рассчитывать, что Паулуччи отступит от установленного порядка и не
испросит разрешения у тех, унижаться перед которыми Пушкин еще недавно
считал глупостью. Сам маркиз Паулуччи, пробыв наместником в Прибалтике до
1829 года, отказался от царской службы и уехал в Италию.
нижайше просить, обещать, что ты был, есть и будешь хорошим, послушным,
преданным. Что касается аневризмы, то должен же Жуковский понять подтекст.
"Вот тебе человеческий ответ: мой аневризм носил я 10 лет и с Божией помощью
могу проносить еще года три. Следственно, дело не к спеху, но Михайловское
душно для меня. Если бы царь меня до излечения отпустил за границу, то это
было бы благодеяние, за которое я бы вечно был ему и друзьям моим
благодарен".
означать желание вернуться в Петербург. И как вскоре выяснится, Жуковский не
понял сути просьбы или сделал вид, что не понял. Но и Пушкин не считался с
реальными возможностями Жуковского, искал пути достижения своей цели. Он
сочинил письмо Александру I, и Жуковский должен был сообразить, как лучше
передать прошение наверх, дабы решить дело в пользу Пушкина. "Смело
полагаясь на решение твое, посылаю тебе черновое самому Белому; кажется,
подлости с моей стороны ни в поступке, ни в выражении нет. Пишу
по-французски, потому что язык этот деловой и мне более по перу. Впрочем, да
будет воля твоя: если покажется это непристойным, то можно перевести, а брат
перепишет и подпишет за меня". Игривый тон смягчал важность сопровождающего
письма и вряд ли настраивал Жуковского на серьезный лад. Вслед за жизненно
важной просьбой шли стишки, посвященные общему приятелю, отбывающему за
границу:
прочитал нечто обратное тому, что было написано в письме: "Мое здоровье было
сильно расстроено в ранней юности, и до сего времени я не имел возможности
лечиться. Аневризм, которым я страдаю около десяти лет, также требовал бы
немедленной операции. Легко убедиться в истине моих слов". Итак, в письме к
Жуковскому -- насчет аневризма "дело не к спеху", а в приложенном письме на
имя императора -- аневризм требовал "немедленной операции". Сомневаемся, что
Жуковский легко сообразил, где истина и где вранье. Далее Пушкин переходил к
сути: "Я умоляю Ваше Величество разрешить мне поехать куда-нибудь в Европу,
где я не был бы лишен всякой помощи".
было странным. Друзья знали, что почерки обоих Пушкиных изумительно похожи,
а подписи почти идентичны. Но, разрешая перевести свое письмо, поэт не
предполагал, как это будет истолковано. Жуковский отправился к Карамзину. Не
исключено, что они прощупывали почву и еще с кем-то советовались. Решили,
что достичь желаемого разрешения будет легче, если к всемилостивейшему
монарху обратится не сам больной ссыльный поэт, а его чувствительная мать,
скорбящая от нависшей над ее чадом угрозы смертельной болезни.
М.Цявловским в Румянцевском музее подшитым в книгу писем Пушкина брату, а
беловик опубликован в 1977 году в деле "О всемилостивейшем позволении
уволенному от службы коллежскому секретарю Александру Пушкину... приехать в
г. Псков и иметь там пребывание для лечения болезни". Дело начато 11 июня
1825 года, а закончено 3 февраля 1826. Оно находится в архиве Генштаба, куда
шла вся почта к царю, когда тот был в отъезде. До этого в Генштабе
пушкинских документов не искали.
исполненным тревогой материнским сердцем осмеливаюсь припасть к стопам
Вашего Императорского Величества, умоляя о благодеянии для моего сына!
Только моя материнская нежность, встревоженная его тяжелым состоянием,
позволяет мне надеяться, что Ваше Величество соблаговолит простить меня за
то, что я утруждаю Его мольбой о благодеянии. Ваше Величество! Речь идет о
его жизни. Мой сын страдает уже около 10 лет аневризмой в ноге; болезнь эта,
слишком запущенная в своей основе, стала угрозой для его жизни, особенно
если учесть, что он живет в таком месте, где ему не может быть оказано
никакой помощи! Ваше Величество! Не лишайте мать несчастного предмета ее
любви. Соблаговолите разрешить моему сыну поехать в Ригу или какой-нибудь
другой город, какой Ваше Величество соблаговолит указать, чтобы
подвергнуться там операции, которая одна только дает мне еще надежду
сохранить сына. Смею заверить Ваше Величество, что поведение его там будет
безупречным. Милость Вашего Величества является лучшей тому гарантией.
Остаюсь с глубоким уважением Вашего Императорского Величества нижайшая,
преданнейшая и благодарнейшая подданная Надежда Пушкина, урожденная
Ганнибал".
отсутствует. Начальник Генштаба генерал-фельдмаршал Иван Дибич получил
письмо Надежды Осиповны и велел жандармскому полковнику Бибикову выяснить,
"не мать ли того Пушкина, который пишет стихи". Запрос пошел отцу Сергею
Львовичу, и тот 13 мая подтвердил, что это его сын, но на всякий случай
прибавил, что он о письме не знал, и даже перепоручил отцовство царю: мол,
письмо извинительно "для матери, умоляющей отца своих подданных за сына".
Панов Вадим
Березин Федор
Шилова Юлия
Майер Стефани
Никитин Юрий
Лондон Джек