разных слухов о близости японцев, думали, что началось настоящее сражение.
шею рядовых. Много минут прошло, пока на броненосце водворился некоторый
порядок. Забухали и наши 75-миллиметровые пушки.
напали японцы, то, пользуясь нашим промедлением и неразберихой, они успели
бы три раза потопить наш броненосец.
командующего эскадрой выговор.
образом подготовиться к царскому смотру. На броненосце всюду наводили
порядок и чистоту. Много раз мыли коридоры с мылом, лопатили мокрую палубу,
окатывали ее водой, подкрашивали борта, надраивали до блеска медяшку. Не
были избавлены от этого машинное и кочегарное отделения: а вдруг и туда
вздумает спуститься коронованный посетитель. Несмотря на свой возраст,
подхлестнутым жеребенком носился по судну старший офицер Сидоров, заглядывая
во все помещения и, надрываясь от крика и брани. Охваченный излишним
усердием, он даже перестал замечать недочеты. Ему помогали в наведении
порядка и другие офицеры, каждый по своей специальности. Потом уже сам
командир Юнг обходил броненосец. Его
удовлетворялся тем, что было сделано. И тогда снова начинали скоблить
некоторые судовые части, скрести их, мыть, подкрашивать. Казалось, что люди
помешались на чистоте.
разукрасилась разноцветными флагами, поднятыми на леерах на каждом судне от
носа и до самой кормы через верхушки мачт. День выпал ведреный. Чист и
бодряще свеж был осенний воздух. С моря в меру дул голубой ветер, катились
на рейд волны, потрясая белопенными кудрями. Матросы нарядились в новые
синие фланелевки и черные брюки, офицеры - в мундиры и треугольные шляпы. На
флагманских кораблях играла музыка.
"ура", а до нас еще не дошла очередь. И только в три часа, трепеща двумя
белыми косицами императорского брейд-вымпела на носовом флагштоке, подвалил
к правому трапу паровой катер.
сопровождении своей свиты и адмиралов. Лицо его было бледное, будничное и
никак не подходило к такому торжественному моменту. Рассеянно взглянув на
выстроившийся фронт, он поздоровался с офицерами и командой. Судовым
начальством нам заранее было приказано отвечать как можно громче, и мы
постарались:
нам с краткой речью. Он призывал нас отомстить дерзкому врагу, нарушившему
покой России, и возвеличить славу русского флота. Говорил он без всякого
подъема, вяло, ибо ему приходилось повторять одной то же на каждом корабле.
Востоке мы уже немало просадили в этой страшной игре человеческими жизнями.
Может быть, коронованный повелитель сам не понимает того, что, посылая 2-ю
эскадру, он бросает на кон последнюю ставку? Или он надеется,
командующий эскадрой спасет Россию от дальнейшего банкротства?" Здесь же
находился и Зиновий Петрович Рожественский, облаченный в полную свитскую
форму, тот, который поведет наши корабли на смертный бой.
и черными орлами. Широкая грудь сверкала медалями и звездами. Брюки украшали
серебряные лампасы. От левого плеча наискось к поясу перекинулась через
грудь широкая анненская лента, переливая алым цветом шелка, а с правого
плеча свисали витые серебряные аксельбанты. Своей могучей фигурой он
подавлял не только царя, но и всех членов свиты. В чертах его сурового лица,
обрамленного короткой темно-серой бородой, в твердом
пронизывающих глаз запечатлелось выражение несокрушимой воли. Против своего
обычая упрямо склонять голову, сейчас он сосредоточенно смотрел на царя,
прямой, монолитный, как изваяние, и такой самоуверенный, что казалось,
никакие преграды не остановят его замыслов.
броненосным отрядом контр-адмирал фон Фелькерзам и командующий крейсерским
отрядом контр-адмирал Энквист.
офицеров, в военно-морских вопросах он
Рожественский. Но для создания карьеры все дело портила его комическая
внешность. Фигура у него была тучная, ожиревшая, однако это не мешало ему
передвигаться быстрыми мелкими шагами. Своим одутловатым лицом, лишенным
свежести, помятым, почти без растительности, он напоминал кастрата. При
раздражении, округляя свой маленький, как наперсток, рот, он выкрикивал
слова тонким женским голосом, что никак не соответствовало
адмиральскому чину, ни его широкому, полнотелому туловищу.
слышал о нем. Он страдал отсутствием памяти, забывал все, что видел и
слышал, но в таких случаях его выручали записи всегда присутствующего при
нем флаг-офицера. Большая, тщательно расчесанная седая борода придавала ему
вид солидного и красивого адмирала и заменяла все духовные качества.
удивлялся:
родину.
выстроились в шеренгу судовые офицеры. Ближе к трапу стоял командир, за ним
- старший офицер, потом старшие специалисты и мичманы. Каждый из них, держа
руку под козырек, вытянулся и замер. Лица их были повернуты в сторону царя,
и, по мере того как он шел, головы людей медленно, как секундная стрелка,
поворачивались, делая полукруг. Глаза офицеров, голубые, серые, карие,
провожая монарха, впились в его лицо и, казалось, не могли от него
оторваться. За ним двигались великий князь Алексей Александрович, морской
министр Авелан, адмиралы Рожественский, Фелькерзам, Энквист и другие высшие
чины. Несмотря на множество людей, застывших вдоль бортов в неподвижных
рядах, на палубе стояла такая
необыкновенного.
начальства.
крючком. На наш броненосец он попал случайно. Однажды, когда офицерский
катер отваливал от пристани, вдруг на его корму саженным прыжком махнула
собака. Офицеры переполошились. Но она ласково завиляла хвостом и смотрела
на каждого из них сияющим взглядом карих глаз. По всему было видно, что она
необыкновенно обрадовалась, очутившись на катере. Все решили, что эта собака
бывала на морях и каким-то образом отстала от своего судна. Ее повезли на
броненосец. Дело было во вторник, а поэтому, не зная ее прежней клички, дали
ей новую -Вторник. Пес быстро прижился у нас. Часто можно было его видеть
среди команды в кубриках, но больше всего он ютился в кают-компании: там
вкуснее кормили. У него была большая любовь к морю. Он мог часами сидеть на
юте или на заднем мостике и, словно поэт или художник, любоваться красотами
водной стихии. Но его, как и всех моряков, тянуло и на берег, чтобы вдосталь
порезвиться там и познакомиться с другими собаками. Но теперь он вел себя на
суше осторожнее и держался ближе к пристани, боясь, очевидно, как бы опять
не остаться нетчиком. У него была замечательная зрительная память. Не только
офицеров, но и всю нашу команду он знал в лицо, а также знал и все свои
шлюпки.
примирился с этим и, обходя работающие вспомогательные механизмы, обнюхивал
их, как и полагается по собачьим правилам. Вдруг его
насторожились. Через световые люки донеслась до машины еле слышная любимая
им команда вахтенного начальника:
наверх.
палубу. Первым делом, как это всегда бывает у собак, сорвавшихся с цепи или
вырвавшихся на волю из конуры, Вторник сладко потянулся и встряхнулся всем
телом. Потом он высоко поднял голову с торчащими ушами и огляделся.
кем надо поспевать. Уже одно его появление здесь смутило судовое начальство.
Но Вторник еще больше накуролесил. Он увидел группу людей, направляющихся к
знакомому трапу, и, обгоняя ее, с радостным лаем пустился галопом по палубе.
В этой напряженной обстановке, когда в присутствии коронованного гостя и
высших чинов флота люди как будто оцепенели и даже сдерживали дыхание,
вольность движений собаки привела судовых офицеров в такой ужас, словно им
угрожал немедленный провал в морскую пучину. Что-то страшное надвинулось на
корабль - ведь Вторник в своем неудержимом порыве попасть на катер может
столкнуть царя с трапа в воду. Что тогда будет?
будто хотел крикнуть и не мог. Старший офицер даже крякнул и для чего-то
поднял к треугольной парадной шляпе и левую руку. Лейтенант Вредный втянул
голову в плечи, словно на него замахнулись кувалдой. Растерялись и остальные
офицеры: одни побледнели, у других задержались губы. Можно безошибочно
сказать, что перед каждым из них стоял один и тот же жуткий вопрос: из-за
чего придется пострадать? Из-за собаки, паршивой дворняжки.