прекратят свои концерты, положение само собой изменится к лучшему.
заметил тяпнутый, - не дай бог вас кто-нибудь услышит.
контрреволюции. Кстати, вот еще слово, которое я совершенно не выношу.
Абсолютно неизвестно - что под ним скрывается? Черт его знает! Так я и
говорю: никакой этой самой контрреволюции в моих словах нет. В них здравый
смысл и жизненная опытность.
изломанной салфетки и, скомкав, положил ее рядом с недопитым стаканом
вина. Укушенный тотчас поднялся и поблагодарил: "мерси".
кармана брюк бумажник. Он прищурился, отсчитал белые бумажки и протянул их
укушенному со словами: - Сегодня вам, Иван Арнольдович, 40 рублей
причитается. Прошу.
карман пиджака.
он.
Во-первых, кролик издох, а во-вторых, сегодня в большом - "Аида". А я
давно не слышал. Люблю... Помните? Дуэт... тари-ра-рим.
врач.
объяснил хозяин. - Конечно, если бы я начал прыгать по заседаниям, и
распевать целый день, как соловей, вместо того, чтобы заниматься прямым
своим делом, я бы никуда не поспел, - под пальцами Филиппа Филипповича в
кармане небесно заиграл репетитор, - начало девятого... Ко второму акту
поеду... Я сторонник разделения труда. В Большом пусть поют, а я буду
оперировать. Вот и хорошо. И никаких разрух... Вот что, Иван Арнольдович,
вы все же следите внимательно: как только подходящая смерть, тотчас со
стола - в питательную жидкость и ко мне!
бок у него заживает.
кто это. Он - волшебник, маг и кудесник из собачьей сказки... Ведь не
может же быть, чтобы все это я видел во сне. А вдруг - сон? (Пес во сне
дрогнул). Вот проснусь... и ничего нет. Ни лампы в шелку, ни тепла, ни
сытости. Опять начинается подворотня, безумная стужа, оледеневший асфальт,
голод, злые люди... Столовая, снег... Боже, как тяжело мне будет!.."
сновидение, и более не вернулась.
гармоники под подоконником наливались жаром и тепло волнами расходилось по
всей квартире.
теперь не менее двух раз в день наливались благодарными слезами по адресу
пречистенского мудреца. Кроме того, все трюмо в гостиной, в приемной между
шкафами отражали удачливого пса - красавца.
размышлял пес, глядя на лохматого кофейного пса с довольной мордой,
разгуливающего в зеркальных далях. - "Очень возможно, что бабушка моя
согрешила с водолазом. То-то я смотрю - у меня на морде - белое пятно.
Откуда оно, спрашивается? Филипп Филиппович - человек с большим вкусом -
не возьмет он первого попавшегося пса-дворнягу".
голодных месяца на улице. Ну, конечно, только по весу. О качестве еды у
Филиппа Филипповича и говорить не приходилось. Если даже не принимать во
внимание того, что ежедневно Дарьей Петровной закупалась груда обрезков на
Смоленском рынке на 18 копеек, достаточно упомянуть обеды в 7 часов вечера
в столовой, на которых пес присутствовал, несмотря на протесты изящной
Зины. Во время этих обедов Филипп Филиппович окончательно получил звание
божества. Пес становился на задние лапы и жевал пиджак, пес изучил звонок
Филиппа Филипповича - два полнозвучных отрывистых хозяйских удара, и
вылетал с лаем встречать его в передней. Хозяин вваливался в чернобурой
лисе, сверкая миллионом снежных блесток, пахнущий мандаринами, сигарами,
духами, лимонами, бензином, одеколоном, сукном, и голос его, как командная
труба, разносился по всему жилищу.
спрашиваю? Зачем профессора Мечникова разбил?
возмущенно говорила Зина, - а то он совершенно избалуется. Вы поглядите,
что он с вашими калошами сделал.
раз навсегда. На человека и на животное можно действовать только
внушением. Мясо ему давали сегодня?
Филиппович. Я удивляюсь - как он не лопнет.
подвывал, огрызался, цеплялся за ковер, ехал на заду, как в цирке.
Посредине кабинета на ковре лежала стеклянноглазая сова с распоротым
животом, из которого торчали какие-то красные тряпки, пахнущие нафталином.
На столе валялся вдребезги разбитый портрет.
докладывала Зина, - ведь на стол вскочил, мерзавец! И за хвост ее - цап! Я
опомниться не успела, как он ее всю растерзал. Мордой его потычьте в сову,
Филипп Филиппович, чтобы он знал, как вещи портить.
причем пес заливался горькими слезами и думал - "бейте, только из квартиры
не выгоняйте".
и 15 копеек на трамвай, съезди к Мюру, купи ему хороший ошейник с цепью.
момент, поглядевшись в зеркало, он очень расстроился, поджал хвост и ушел
в ванную комнату, размышляя - как бы ободрать его о сундук или ящик. Но
очень скоро пес понял, что он - просто дурак. Зина повела его гулять на
цепи по Обухову переулку. Пес шел, как арестант, сгорая от стыда, но,
пройдя по Пречистенке до храма Христа, отлично сообразил, что значит в
жизни ошейник. Бешеная зависть читалась в глазах у всех встречных псов, а
у мертвого переулка - какой-то долговязый с обрубленным хвостом дворняга
облаял его "барской сволочью" и "шестеркой". Когда пересекали трамвайные
рельсы, милиционер посмотрел на ошейник с удовольствием и уважением, а
когда вернулись, произошло самое невиданное в жизни: Федор-швейцар
собственноручно отпер парадную дверь и впустил Шарика, Зине он при этом
заметил:
жирный.
мороза Зина.
задом, последовал в бельэтаж, как барин.
отделение рая, куда до сих пор вход ему был категорически воспрещен именно
в царство поварихи Дарьи Петровны. Вся квартира не стоила и двух пядей
Дарьиного царства. Всякий день в черной и сверху облицованной кафелем
плите стреляло и бушевало пламя. Духовой шкаф потрескивал. В багровых
столбах горело вечной огненной мукой и неутоленной страстью лицо Дарьи
Петровны. Оно лоснилось и отливало жиром. В модной прическе на уши и с
корзинкой светлых волос на затылке светились 22 поддельных бриллианта. По
стенам на крюках висели золотые кастрюли, вся кухня громыхала запахами,
клокотала и шипела в закрытых сосудах...
тут не хватало! Я тебя кочергой!..
карманник? Ошейник вы разве не замечаете?" - и он боком лез в дверь,
просовывая в нее морду.
дня он уже лежал рядом с корзиной углей и смотрел, как работает Дарья
Петровна. Острым узким ножом она отрубала беспомощным рябчикам головы и
лапки, затем, как яростный палач, с костей сдирала мякоть, из кур вырывала
внутренности, что-то вертела в мясорубке. Шарик в это время терзал
рябчикову голову. Из миски с молоком Дарья Петровна вытаскивала куски
размокшей булки, смешивала их на доске с мясной кашицей, заливала все это
сливками, посыпала солью, и на доске лепила котлеты. В плите гудело как на
пожаре, а на сковородке ворчало, пузырилось и прыгало. Заслонка с громом
отпрыгивала, обнаруживала страшный ад, в котором пламя клокотало и
переливалось.
занавесочкой стояла густая и важная пречистенская ночь с одинокой звездой.
В кухне было сыро на полу, кастрюли сияли таинственно и тускло, на столе
лежала пожарная фуражка. Шарик лежал на теплой плите, как лев на воротах
и, задрав от любопытства одно ухо, глядел, как черноусый и взволнованный
человек в широком кожаном поясе за полуприкрытой дверью в комнате Зины и
Дарьи Петровны обнимал Дарью Петровну. Лицо у той горело мукой и страстью
все, кроме мертвенного напудренного носа. Щель света лежала на портрете
черноусого и пасхальный розан свисал с него.
Шилова Юлия
Шломо Вульф
Шилова Юлия
Прозоров Александр
Каменистый Артем
Перумов Ник