только удалиться; однако ж такое обхождение, вовсе не приличное его званию,
ему было неприятно. Он несколько раз останавливался на лестнице, как бы
желая собраться с духом и подумать о том, каким бы образом дать
почувствовать Шиллеру его дерзость. Наконец рассудил, что Шиллера можно
извинить, потому что голова его была наполнена пивом; к тому же
представилась ему хорошенькая блондинка, и он решился предать это забвению.
На другой день поручик Пирогов рано поутру явился в мастерской жестяных дел
мастера. В передней комнате встретила его хорошенькая блондинка и довольно
суровым голосом, который очень шел к ее личику, спросила:
хорошенькие глазки! - при этом поручик Пирогов хотел очень мило поднять
пальцем ее подбородок.
спросила:
довольно приятно улыбаясь и подступая ближе; но, заметив, что пугливая
блондинка хотела проскользнуть в дверь, прибавил: - Мне нужно, моя
миленькая, заказать шпоры. Вы можете мне сделать шпоры? хотя для того,
чтобы любить вас, вовсе не нужно шпор, а скорее бы уздечку. Какие миленькие
ручки!
рода.
несколько минут Пирогов увидел Шиллера, выходившего с заспанными глазами,
едва очнувшегося от вчерашнего похмелья. Взглянувши на офицера, он
припомнил, как в смутном сне, происшествие вчерашнего дня. Он ничего не
помнил в таком виде, в каком было, но чувствовал, что сделал какую-то
глупость, и потому принял офицера с очень суровым видом.
желая отделаться от Пирогова, потому что ему, как честному немцу, очень
совестно было смотреть на того, кто видел его в неприличном положении.
Шиллер любил пить совершенно без свидетелей, с двумя, тремя приятелями, и
запирался на это время даже от своих работников.
подбородок. - Русский возьмется сделать за два рубля.
познакомиться, я плачу пятнадцать рублей.
сделалось немного совестно. Желая сам отклонить его от заказывания, он
объявил, что раньше двух недель не может сделать. Но Пирогов без всякого
прекословия изъявил совершенное согласие.
работу, чтобы она действительно стоила пятнадцать рублей. В это время
блондинка вошла в мастерскую и начала рыться на столе, уставленном
кофейниками. Поручик воспользовался задумчивостью Шиллера, подступил к ней
и пожал ручку, обнаженную до самого плеча. Это Шиллеру очень не
понравилось.
----
- Meine Frau! - Was wollen sie doch? - Gehen sie in die Kuche!).
теперь очень много работы.
немка оказала явный отпор. Он не мог понять, чтобы можно было ему
противиться, тем более что любезность его и блестящий чин давали полное
право на внимание. Надобно, однако же, сказать и то, что жена Шиллера, при
всей миловидности своей, была очень глупа. Впрочем, глупость составляет
особенную прелесть в хорошенькой жене. По крайней мере, я знал много мужей.
которые в восторге от глупости своих жен и видят в ней все признаки
младенческой невинности. Красота производит совершенные чудеса. Все
душевные недостатки в красавице, вместо того чтобы произвести отвращение,
становятся как-то необыкновенно привлекательны; самый порок дышит в них
миловидностью; но исчезни она - и женщине нужно быть в двадцать раз умнее
мужчины, чтобы внушить к себе если не любовь, то, по крайней мере,
уважение. Впрочем, жена Шиллера, при всей глупости, была всегда верна своей
обязанности, и потому Пирогову довольно трудно было успеть в смелом своем
предприятии; но с победою препятствий всегда соединяется наслаждение, и
блондинка становилась для него интереснее день ото дня. Он начал довольно
часто осведомляться о шпорах, так что Шиллеру это наконец наскучило. Он
употреблял все усилия, чтобы окончить скорее начатые шпоры; наконец шпоры
были готовы.
шпоры.- Господи, как это хорошо сделано! У нашего генерала нет этаких шпор.
глядеть довольно весело, и он совершенно примирился с Пироговым. "Русский
офицер - умный человек", - думал он сам про себя.
другим вещам?
хороший турецкий кинжал, но мне бы хотелось оправу к нему сделать другую.
на!" - подумал он про себя, внутренно ругая себя за то, что накликал сам
работу. Отказаться он почитал уже бесчестным, притом же русский офицер
похвалил его работу. Он, несколько покачавши головою, изъявил свое
согласие; но поцелуй, который, уходя, Пирогов влепил нахально в самые губки
хорошенькой блондинки, поверг его в совершенное недоумение.
Шиллером. Шиллер был совершенный немец в полном смысле всего этого слова.
Еще с двадцатилетнего возраста, с того счастливого времени, в которое
русский живет на фу-фу, уже Шиллер размерил всю свою жизнь и никакого, ни в
каком случае, не делал исключения. Он положил вставать в семь часов,
обедать в два, быть точным во всем и быть пьяным каждое воскресенье. Он
положил себе в течение десяти лет составить капитал из пятидесяти тысяч, и
уже это было так верно и неотразимо, как судьба, потому что скорее чиновник
позабудет заглянуть в швейцарскую своего начальника, нежели немец решится
переменить свое слово. Ни в каком случае не увеличивал он своих издержек, и
если цена на картофель слишком поднималась против обыкновенного, он не
прибавлял ни одной копейки, но уменьшал только количество, и хотя оставался
иногда несколько голодным, но, однако же, привыкал к этому. Аккуратность
его простиралась до того, что он положил целовать жену свою в сутки не
более двух раз, а чтобы как-нибудь не поцеловать лишний раз, он никогда не
клал перцу более одной ложечки в свой суп; впрочем, в воскресный день это
правило не так строго исполнялось, потому что Шиллер выпивал тогда две
бутылки пива и одну бутылку тминной водки, которую, однако же, он всегда
бранил. Пил он вовсе не так, как англичанин, который тотчас после обеда
запирает дверь на крючок и нарезывается один. Напротив, он, как немец, пил
всегда вдохновенно, или с сапожником Гофманом, или с столяром Кунцом, тоже
немцем и большим пьяницею. Таков был характер благородного Шиллера, который
Афанасьев Роман
Шилова Юлия
Перумов Ник
Сертаков Виталий
Свержин Владимир
Распопов Дмитрий