следовала довольно нецензурная брань.
руками в панель, она старалась заглянуть внутрь пекарни, и ее растрепанные
волосы рассыпались по плечам и груди. Беленький платок был сбит в сторону,
грудь лифа разорвана. Капитолина была пьяна и качалась из стороны в сторону,
икая, ругаясь, истерично взвизгивая, дрожащая, растрепанная, с красным,
пьяным, облитым слезами лицом...
плечо, а другой в стену дома, все рычал:
тебе ни часу света божьего. Надеялась я... насмеялся ты, злодей, надо
мной... ладно! Сочтемся! Спрятался! Стыдно, харя поганая... Саша...
голубчик.
густо Коновалов. - Я не прячусь... а ты напрасно... Я добра ведь тебе хотел;
добро будет - думал, а ты понесла совсем несообразное...
Раздался глухой говор, возня...
становилось глуше, тише и пропало, как кошмар.
Коноваловым смотрели на улицу во тьму и не могли опомниться от плача, рева,
ругательств, начальнических окриков, болезненных стонов. Я вспоминал
отдельные звуки и с трудом верил, что все это было наяву. Страшно быстро
кончилась эта маленькая, но тяжелая драма.
прислушавшись еще раз к тишине темной ночи, безмолвно и строго смотревшей на
него в окно.
оставаясь в старой позе, на ларе, на коленях и упираясь руками в пологий
подоконник. - В полицию попала... пьяная... с каким-то чертом. Скоро как
порешила! - Он глубоко вздохнул, слез с ларя, сел на мешок, обнял голову
руками, покачался и спросил меня вполголоса:
теперь во всем этом дело?
начале дела нужно представлять себе его возможный конец. Он все это не
понимал, не знал и - кругом во всем виноват. Я был обозлен им - стоны и
крики Капитолины, пьяное "п'д°-ем!.." - все это еще стояло у меня в ушах, и
я не щадил товарища.
лице его я прочитал испуг и изумление.
же? Что мне с ней делать?
своей вины пред этой девушкой и так много беспомощного недоумения, что мне
тут же стало жаль товарища, и я подумал, что, пожалуй, уж очень резко
говорил с ним.
она теперь на меня... Я пойду туда, в полицию, и похлопочу... Увижу ее... и
прочее такое. Скажу ей... что-нибудь. Идти?
скажет? К тому же она пьяная и, наверное, спит уже.
для нее? Пойду. Ты тут тово... я - скоро!
щеголял, быстро вышел из пекарни.
взглянул на место, где спал Коновалов, его еще не было.
лбу и с каким-то туманом в голубых глазах. Не глядя на меня, подошел к
ларям, посмотрел, что мной сделано, и молча лег на пол.
продлится у него долго, я не стал надоедать ему вопросами. Он весь день
молчал, только по необходимости бросая мне краткие слова, относящиеся к
работе, расхаживая по пекарне с понуренной головой и все с теми же туманными
глазами, с какими пришел. В нем точно погасло что-то; он работал медленно и
вяло, связанный своими думами. Ночью, когда мы уже посадили последние хлебы
в печь и, из боязни передержать их, не ложились спать, он попросил меня:
всего более возбуждало его, я стал ему читать именно это место. Он слушал,
неподвижно, растянувшись на полу кверху грудью, и, не мигая глазами, смотрел
в закопченные своды потолка.
все-таки в ту пору можно было жить. Свободно. Было куда податься. Теперь вот
тишина и смиренство... ежели так со стороны посмотреть, совсем даже смирная
жизнь теперь стала. Книжки, грамота... А все-таки человек без защиты живет и
никакого призору за ним нет. Грешить ему запрещено, но не грешить
невозможно... Потому на улицах-то порядок, а в душе - путаница. И никто
никого не может понимать.
рукой.
Только раньше она не пила, а теперь пить стала... Ты вынь хлеб, а я буду
спать.
и корки испеченного хлеба на полках тоже трещали. На улице, против наших
окон, разговаривали ночные сторожа. И еще какой-то странный звук порой
доходил до слуха с улицы - не то где-то скрипела вывеска, не то кто-то
стонал.
ночи, я лежал, полузакрыв глаза. Вдруг вижу, Коновалов бесшумно поднимается
с полу, идет к полке, берет с нее книгу Костомарова, раскрывает ее и
подносит к глазам. Мне ясно видно его задумчивое лицо, я слежу, как он водит
пальцем по строкам, качает головою, перевертывает страницу, снова пристально
смотрит на нее, а потом переводит глаза на меня. Что-то странное,
напряженное и вопрошающее отражает от себя его задумчивое, осунувшееся лицо,
и долго оно остается обращенным ко мне, новое для меня.
в руке, сел рядом и, запинаясь, заговорил:
какой-нибудь насчет порядков жизни? Поучения, как жить? Поступки бы нужно
мне разъяснить, которые вредны, которые - ничего себе... Я, видишь ты,
поступками смущаюсь своими... Который вначале мне кажется хорошим, в конце
выходит плохим. Вот хоть бы насчет Капки.- Он перевел дух и продолжал
просительно:- Так вот поищи-ка, нет ли книги насчет поступков? И прочитай
мне.
замолчал.
вставал, курил, садился под окно, снова ложился.
только к вечеру. Казалось, что весь он был покрыт какой-то пылью, и в его
отуманенных глазах застыло что-то неподвижное. Кинув картуз на полку, он
вздохнул и сел рядом со мной.
Каргалов Вадим
Свержин Владимир
Сертаков Виталий
Акунин Борис
Пехов Алексей
Шилова Юлия