ожидал. Не высокое, не великое, это видно... Вон у меня там "Освобождение
Москвы" лежит, в Москве же и сочинили, - ну так оно с первой строки,
братец, видно, что так сказать, орлом воспарил человек... Но знаешь ли,
Ваня, у тебя оно как-то проще, понятнее. Вот именно за то и люблю, что
понятнее! Роднее как-то оно; как будто со мной самим все это случилось. А
то что высокое-то? И сам бы не понимал. Слог бы я выправил: я ведь хвалю, а
что ни говори, все-таки мало возвышенного... Ну да уж теперь поздно:
напечатано. Разве во втором издании? А что, брат, ведь и второе издание,
чай, будет? Тогда опять деньги... Гм...
Андреевна. - Гляжу на вас, и все как-то не верится. Ах ты, господи, вот
ведь за что теперь деньги стали давать!
хоть не служба, зато все-таки карьера. Прочтут и высокие лица. Вот ты
говорил, Гоголь вспоможение ежегодное получает и за границу послан. А что,
если б и ты? А? Или еще рано? Надо еще что-нибудь сочинить? Так сочиняй,
брат, сочиняй поскорее! Не засыпай на лаврах. Чего глядеть-то!
недоставало решимости остановить и расхолодить его фантазию.
образца. Поощрить захотят. А кто знает, может и ко двору попадешь, -
прибавил он полушепотом и с значительным видом, прищурив свой левый глаз, -
или нет? Или еще рано ко двору-то?
от души.
Наташа, которая тем временем собрала нам поужинать.
ручками:
генерал, а пойдемте-ка ужинать. Ах ты чувствительная! - прибавил он,
потрепав свою Наташу по раскрасневшейся щечке, что любил делать при всяком
удобном случае, - я, вот видишь ли, Ваня, любя говорил. Ну, хоть и не
генерал (далеко до генерала!), а все-таки известное лицо, сочинитель!
что хотел сказать: камергером, конечно, не сделают за то, что роман
сочинил; об этом и думать нечего; а все-таки можно в люди пройти; ну
сделаться каким-нибудь там атташе. За границу могут послать, в Италию, для
поправления здоровья или там для усовершенствования в науках, что ли;
деньгами помогут. Разумеется, надо, чтобы все это и с твоей стороны было
благородно; чтоб за дело, за настоящее дело деньги и почести брать, а не
так, чтоб как-нибудь там, по протекции...
Андреевна.
атташе!
смотря на Наташу, у которой разгорелись щечки, а глазки весело сияли, как
звездочки. - Я, детки, кажется, и вправду далеко зашел, в Альнаскары
записался; и всегда-то я был такой... а только знаешь, Ваня, смотрю я на
тебя: какой-то ты у нас совсем простой...
лицо... то есть совсем как будто не поэтическое... Эдак, знаешь, бледные
они, говорят, бывают, поэты-то, ну и с волосами такими, и в глазах эдак
что-то... знаешь, там Гете какой-нибудь или проч. ...я это в "Аббаддонне"
читал... а что? Опять соврал что-нибудь? Ишь, шалунья, так и заливается
надо мной! Я, друзья мои, не ученый, только чувствовать могу. Ну, лицо не
лицо, - это ведь не велика беда, лицо-то; для меня и твое хорошо, и очень
нравится... Я ведь не к тому говорил... А только будь честен, Ваня, будь
честен, это главное; живи честно, не возмечтай! Перед тобой дорога широкая.
Служи честно своему делу; вот что я хотел сказать, вот именно это-то я и
хотел сказать!
Старику приносил вести о литературном мире, о литераторах, которыми он
вдруг, неизвестно почему, начал чрезвычайно интересоваться; даже начал
читать критические статьи Б., про которого я много наговорил ему и которого
он почти не понимал, но хвалил до восторга и горько жаловался на врагов
его, писавших в "Северном трутне". Старушка зорко следила за мной и
Наташей; но не уследила она за нами! Методу нами уже было сказано одно
словечко, и я услышал наконец, как Наташа, потупив головку и полураскрыв
свои губки, почти шепотом сказала мне: да. Но узнали и старики; погадали,
подумали; Анна Андреевна долго качала головою. Странно и жутко ей было. Не
верила она мне.
будет удачи или там что-нибудь; что тогда? Хоть бы служили вы где!
это видел, заметил и, признаюсь, даже обрадовался, что ты и Наташа... ну,
да чего тут! Видишь, Ваня: оба вы еще очень молоды, и моя Анна Андреевна
права. Подождем. Ты, положим, талант, даже замечательный талант... ну, не
гений, как об тебе там сперва прокричали, а так, просто талант (я еще вот
сегодня читал на тебя эту критику в "Трутне"; слишком уж там тебя худо
третируют: ну да ведь это что ж за газета!). Да! так видишь: ведь это еще
не деньги в ломбарде, талант-то; а вы оба бедные. Подождем годика эдак
полтора или хоть год: пойдешь хорошо, утвердишься крепко на своей дороге -
твоя Наташа; не удастся тебе - сам рассуди!.. Ты человек честный;
подумай!..
вечером, вошел я к моим старикам больной, с замиранием в душе и упал на
стул чуть не в обмороке, так что даже они перепугались, на меня глядя. Но
не оттого закружилась у меня тогда голова и тосковало сердце так, что я
десять раз подходил к их дверям и десять раз возвращался назад, прежде чем
вошел, - не оттого, что не удалась мне моя карьера и что не было у меня еще
ни славы, ни денег; не оттого, что я еще не какой-нибудь "атташе" и далеко
было до того, чтоб меня послали для поправления здоровья в Италию; а
оттого, что можно прожить десять лет в один год, и прожила в этот год
десять лет и моя Наташа. Бесконечность легла между нами... И вот, помню,
сидел я перед стариком, молчал и доламывал рассеянной рукой и без того уже
обломанные поля моей шляпы; сидел и ждал, неизвестно зачем, когда выйдет
Наташа. Костюм мой был жалок и худо на мне сидел; лицом я осунулся,
похудел, пожелтел, - а все-таки далеко не похож был я на поэта, и в глазах
моих все-таки не было ничего великого, о чем так хлопотал когда-то добрый
Николай Сергеич. Старушка смотрела на меня с непритворным и уж слишком
торопливым сожалением, а сама про себя думала:
сохрани!"
каково, батюшка, поживаете? Больные вы какие-то вовсе, - спросила она меня
жалобным голосом, как теперь ее слышу.
забота, та же самая забота, от которой затуманился и ее старик и с которой
он сидел теперь над простывающей чашкой и думал свою думу. Я знал, что их
очень озабочивает в эту минуту процесс с князем Валковским, повернувшийся
для них не совсем хорошо, и что у них случились еще новые неприятности,
расстроившие Николая Сергеича до болезни. Молодой князь, из-за которого
Корнев Павел
Никитин Юрий
Шилова Юлия
Куликов Роман
Володихин Дмитрий
Корнев Павел