вином и благодарностью, простился с ним, осторожно сошел по
ступенях в сад, осторожно протиснулся в калитку и, все еще
держа шляпу в руке, исчез за углом, Драйер подумал, как бедняга
славно выспится там, у себя в номере,-- и сам почувствовал
упоительную дремотность,-- после тенниса, после обеда --
поднялся по внутренней деревянной лестнице наверх, в спальню.
шею, которую особенно оттеняла темнота ее волос, собранных
сзади в низкий, толстый шиньон, сидела у зеркала Марта и
розовой замшей терла ногти. В зеркале Драйер увидел ее гладкие
виски, белый равнобедренный треугольник лба, напряженные
брови--и так как Марта не подняла головы, не оглянулась, он
понял, что она сердится.
исчезла? Могла подождать, пока он уйдет... правда же... Марта,
не поднимая глаз, ответила:
Тебе тоже не мешало бы привести себя в порядок.
говоря, хотел было соснуть.
развязал галстук, потом сел на край кушетки, стал снимать
башмаки.
как у некоторых людей нет никакого чувства собственного
достоинства. Драйер крякнул.
стеклянную подставку туалета и сказала:
тебе? Говори мне "ты", называй "дяденька"... Неслыханно...
переливается золотистый шелк носков.
кресла, подперла кулаком подбородок. Одна нога была перекинута
через другую и тихонько раскачивалась. Она пристально смотрела
на мужа, прикусив губу.
племянничка. Теперь будешь возиться с ним. Наобещал ему,
вероятно, горы добра.
поудобнее, опираясь теменем об стену, и стал думать, что будет,
если он сейчас скажет примерно что-нибудь такое: у тебя есть
тоже причуды, моя душа: ездишь вторым классом, а не первым,--
оттого что второй ничуть не хуже,-- а получается страшная
экономия,-- сберегается колоссальная сумма в двадцать семь
марок и шестьдесят пфеннигов, которая иначе канула бы в карманы
тех, дескать, мошенников, которые придумали первый класс. Ты
бьешь собаку, оттого что собаке не полагается громко смеяться.
Все это так, все это, предположим, правильно. Но позволь же и
мне поиграть, оставь мне племянничка...
Марта,-- ну что ж...-- Она отвернулась и опять принялась за
ногти.
рассмейся, ну разрыдайся. И потом, наверное, все было бы
хорошо..."
случалось с ним, решил в последнюю минуту все-таки не сказать
ничего. Было ли это желание раздразнить ее немотой, или просто
счастливая лень, или бессознательная боязнь что-то вконец
разрушить,-- Бог весть. Глубоко засунув руки в карманы штанов,
откинувшись к голубой стене, он молчал и смотрел на
очаровательную шею Марты, а потом перевел глаза на широкую
женину постель, покрытую кружевом и строго отделенную от его --
тоже широкой, тоже кружевной -- постели ночным столиком, на
котором сидела раскорякой долголягая кукла -- негр во фраке.
Этот негр, и пухлые кружева, и белая, церемонная мебель --
смешили, претили. Он зевнул, потер переносицу. Потом встал,
решив, что сейчас переоденется и полчасика почитает на террасе.
Марта скинула свой оранжевый пеньюар, поправила бридочку на
плече, мягко сдвинув голые лопатки. Он исподлобья посмотрел на
ее спину и, улыбкой проводив какую-то милую мысль, беззвучно
прошел в коридор, а оттуда в гардеробную.
свернула замку шею. Это был, пожалуй, первый ее поступок,
который она не могла бы себе объяснить. Он был тем более
бессмысленный, что все равно ей нужна будет сейчас горничная, и
придется отпереть. Позже, много месяцев спустя, стараясь
восстановить этот день, она всего яснее вспомнила именно дверь
и ключ, как будто простой дверной ключ был как раз ключ к этому
дню. Однако, заперев дверь, от гнева своего она не отделалась.
А сердилась она смутно и бурно. Ее сердило, что посещение
Франца доставило ей странное удовольствие и что удовольствием
этим она обязана мужу. Выходило так, что, значит, она ошиблась,
а прав был ее непослушный и чудаковатый муж, пригласивший сдуру
бедного родственника. Поэтому она старалась прелести посещения
не признать, дабы муж остался неправым; но приятно ей было и
то, что сегодняшнее удовольствие несомненно повторится. И
странное дело: будь она уверена, что ее слова заставят мужа не
принимать Франца, она бы, пожалуй, их не сказала. Чуть ли не в
первый раз она чувствовала нечто, не предвиденное ею, не
входящее законным квадратом в паркетный узор обычной жизни.
Таким образом из пустяка, из случайной встречи в глупейшем
городке, выросло что-то облачное и непоправимое. Меж тем, не
было на свете такого электрического пылесоса, который мог бы
мгновенно вычистить все комнаты мозга. Смутное свойство ее
ощущений, невозможность толково разобраться в том, почему же он
ей пришелся по вкусу,-- этот беспомощный, близорукий провинциал
с прыщиками между бровей,-- так ее раздражало, что она готова
была сердиться на все--на зеленое платье, приготовленное на
кресле, на толстый зад Фриды, копошившейся в нижнем ящике
комода, на свое же злое лицо, отраженное в зеркале. Ей
вспомнилось, что на днях минуло ей тридцать четыре года, и со
странным нетерпением она стала искать на этом отраженном лице
слабых складок, вялых теней. Где-то тихо закрылась дверь,
заскрипели ступени лестницы (они не должны были скрипеть!),
веселенький, фальшивый свист мужа удалился, пропал. "Он танцует
плохо,--подумала Марта.--Он всегда будет танцевать плохо. Он не
любит танцевать. Он не понимает, что это теперь так модно. Что
это модно и необходимо".
собранную окружность платья; мимо глаз, сверху вниз, пролетела
зеленая тень; она вынырнула, погладила себя по бокам и
почувствовала вдруг, что этим легким зеленым платьем ее душа на
время окружена и сдержана.
астрами на широких перилах,--у голого стола, в полотняном
складном кресле сидел Драйер и, положив раскрытую книжку на
колено, глядел в сад. За оградой уже неумолимо стоял черный
автомобиль, дорогой "Икар". Новый шофер, облокотясь с внешней
стороны на калитку, переговаривался с садовником. В осеннем
воздухе была уже холодная, предвечерняя ясность; резкие синие
тени деревец тянулись по солнечному газону,-- все в одну
сторону, как будто им хотелось посмотреть, кто первый дотянется
до боковой стены сада, до высокой кирпичной стены, охваченной
по низу тысячелапым, ползучим растением. Далеко, за улицей,
очень отчетливы были фисташковые фасады супротивных домов, и
там, облокотясь на красную перину, положенную на подоконник,
сидел лысый человечек в жилете. Садовник уже дважды брался за
тачку, но всякий раз обращался опять к шоферу. Потом они оба
закурили, и легкий дымок ясно проплыл по черному фону
автомобиля. Тени как будто чуть подвинулись дальше, но солнце
еще полновесно сияло справа, из-за угла графской виллы, где сад
был выше и газон пожелтее.
долгу службы, без малейшей надежды на успех, кинулся за низко
порхнувшим воробьем и, опустив морду на лапы, лег подле тачки.
Хорошо, прохладно, просторно было на террасе. Забавным лучом
паутинка косо шла от крайнего цветка на перилах к столу,
стоявшему рядом. Облачки в бледном чистом небе были какие-то
завитые, и все одинаковые, и держались легкой стаей все на
одном месте. Садовник наконец все выслушал, все досказал и
двинулся вдоль газона со своей тачкой, и Том, лениво встав,
пошел сзади, как заводная игрушка, и повернул, когда повернул
садовник. Книга, уже давно скользившая по колену, съехала вниз
на пол, и лень было ее поднимать. Хорошо, просторно,
прохладно... Первой придет, вероятно, длинная тень вон той
молодой яблони. Шофер сел на свое место... Интересно, о чем он
сейчас думает... Утром у него были такие веселенькие глаза...
Лукин Евгений
Шилова Юлия
Акунин Борис
Белов Вольф
Глуховский Дмитрий
Ибсен Генрик