работать по коммерческой линии, но потом обратился к писанию
пьес. Автор "Маленькой Нимфы", "Дамы, Любившей Молнию" (в
сотрудничестве с Вивиан Дамор-Блок), "Темных Лет", "Странного
Гриба", "Любви Отца" и других. Достойны внимания его
многочисленные пьесы для детей. "Маленькая Нимфа" (1940)
выдержала турне в 14.000 миль и давалась 280 раз в провинции за
одну зиму, прежде чем дойти до Нью-Йорка. Любимые развлечения:
полугоночные автомобили, фотография, домашние зверьки.
Изучала сценическое искусство в Американской Академии.
Дебютировала в Оттаве, в 1900-ом году. Дебют в Нйю-Йорке
состоялся в 1904-ом году в "Не разговаривай с Чужими". С тех пор
пропала в таких-то пьесах...
милой любви, даже тут, при фамилии какойто гнусной старой
комедиантки! Ведь может быть и она стала бы актрисой! Родилась в
1935-ом году, выступала (кстати вижу, что в конце предыдущего
параграфа у меня описка - но пожалуйста не поправляйте,
уважаемый издатель) в "Убитом Драматурге". Квайн-Швайн. Убил ты
Куилты. О, Лолита моя, все что могу теперь, - это играть
словами.
еще одной Мировой Войны уже окутал земной шар, когда, после
скучной зимы в Португалии, где я перенес воспаление легких, я
наконец достиг берегов Америки. В Нью-Йорке я охотно принял
предлагаемую судьбой легкую службу: она заключалась главным
образом в изобретении и редактировании парфюмерных объявлений. Я
приветствовал ее поверхностный характер и псевдолитературный
налет и занимался ею кое-как, когда вздумается. С другой
стороны, новый, военного времени, университет в Нью-Йорке
уговаривал меня дописать мою сравнительную историю французской
литературы. Первый том занял у меня года два работы, причем я
редкий день трудился меньше пятнадцати часов. Оглядываясь на
этот период, я вижу его аккуратно разделенным на просторный свет
и узкую тень: свет относится к радостям изысканий в чертогах
библиотек; тень - к пытке желаний, к бессоннице - словом, к
тому, о чем я уже достаточно поговорил. Знакомый со мною
читатель легко себе представит, как усердно, в пыльную жару, я
высматривал - увы, всегда издали - нимфеток, играющих в
Центральном Парке, и как мне были отвратительны декоративные,
дезодоризованные секретарши и конторщицы, которыми один из
шутников у нас в деле все старался меня прельстить. Опустим все
это. Гибельный упадок душевных сил привел меня в санаторию на
полтора года; я вернулся к работе - и вскоре опять занемог.
Любимый мой врач, очаровательный циник с короткой темной
бородкой, познакомил меня со своим братом, который собирался
вести экспедицию в приполярные области Канады. Я к ней был
прикомандирован в качестве "наблюдателя за психическими
реакциями". От времени до времени я делил (не очень, впрочем,
успешно) с двумя молодыми ботаниками и старым плотником пухлявые
прелести одной из наших специалисток по питанию, докторши Аниты
Джонсон - которую вскоре услали на самолете восвояси, о чем
вспоминаю с удовольствием. Цель экспедиции не представлялась мне
ясно. Судя по многочисленности метеорологов, участвовавших в
ней, можно было подумать, что мы прослеживаем к его берлоге
(где-то, повидимому, на Острове Принца Уэльского) блуждающий и
шаткий северный магнитный полюс. Одна из групп основала с
помощью канадцев метеорологическую станцию на Пьеровой Стрелке в
Мельвильском Зунде. Другая, тоже заблуждавшаяся группа собирала
планктон. Третья изучала связь между туберкулезом и тундрой.
Берт, фильмовой фотограф, очень неуверенный в себе тип, вместе с
которым меня заставляли одно время усиленно заниматься
физическим трудом (у него, как и у меня, были психические
нелады) уверял, что "большие люди" в нашей экспедиции, настоящие
ее руководители, которых мы никогда не видали, имели целью
проверить влияние климатического потепления на мех полярной
лисы.
мира. У нас была уйма припасов - комплект "Reader's Digest",
мешалка для мороженого, химические клозеты, колпаки из цветной
бумаги, чтобы справлять Рождество. Я удивительно хорошо
поправился, несмотря на неописуемую пустоту и скуку жизни.
Окруженный унылой растительностью Арктики - мелким ивняком,
лишайниками, - пронизанный и, как полагаю, прочищенный свистящим
ветром, я сидел, бывало, на круглом камне, под совершенно
прозрачным небом (сквозь которое, однако, не просвечивало ничего
важного) и чувствовал себя до странности отчужденным от своего
"я". Упитанные, лоснистые маленькие эскимоски с личиками морских
свинок, рыбным запахом и отталкивающей вороньей чернотой прямых
волос, возбуждали во мне даже меньше вожделения, чем Джонсон.
Нимфетки не водятся в арктических областях.
льдов, друмлины, гремлины, кремлины, и некоторое время пытался
записывать то, что я простодушно принимал за "психические
реакции" (я заметил, например, что при полночном солнце
сновидения бывают ярко окрашены, что подтвердил мой друг
фотограф). Кроме того, мне полагалось допрашивать разных своих
товарищей о множестве предметов, каковы: ностальгия, боязнь
неизвестных зверей, гастрономические и половые мечтания, любимые
развлечения, любимые радиопрограммы, изменения в образе мыслей и
так далее. Всем это так приелось, что я бросил - и только в
конце моей двадцатимесячной "приполярной каторги" (как шутливо
выразился один из ботаников) настрочил сплошь выдуманный и очень
красочный рапорт; любопытный читатель найдет его напечатанным в
"Annals of Adult Psychophysics" за 1945 или 1946 год, а также в
выпуске "Arctic Explorations", посвященном нашей экспедиции -
которая, замечу в заключение, не имела в действительности
никакого отношения к медным залежам на Острове Виктории и тому
подобным пустякам, как мне впоследствии удалось узнать от моего
благодушного врача, ибо настоящая цель экспедиции была, как
говорится, "секретного" порядка, и посему позволю себе только
добавить, что в чем бы цель ни была, она была полностью
достигнута.
в цивилизованный мир мне пришлось снова бороться с помрачением
рассудка (если только это жестокое определение применимо к
меланхолии и чувству невыносимого томления). Окончательным
выздоровлением я обязан открытию, сделанному мной во время
лечения в очень дорогой санатории. Я открыл неисчерпаемый
источник здоровой потехи в том, чтобы разыгрывать психиатров,
хитро поддакивая им, никогда не давая им заметить, что знаешь
все их профессиональные штуки, придумывая им в угоду вещие сны в
чистоклассическом стиле (которые заставляли их самих,
вымогателей снов, видеть сны и по ночам просыпаться с криком),
дразня их подложными воспоминаниями о будто бы подсмотренных
"исконных сценах" родительского сожительства и не позволяя им
даже отдаленно догадываться о действительной беде их пациента.
Подкупив сестру, я получил доступ к архивам лечебницы и там
нашел, не без смеха, фишки, обзывавшие меня "потенциальным
гомосексуалистом" и "абсолютным импотентом". Эта забава мне так
нравилась, и действие ее на меня было столь благотворным, что я
остался лишний месяц после выздоровления (при чем чудно спал и
ел с аппетитом школьницы). А после этого я еще прикинул недельку
единственно ради того, чтобы иметь удовольствие потягаться с
могучим новым профессором из "перемещенных лиц", или Ди-Пи (от
"Дементии Прекокс"), очень знаменитым, который славился тем, что
умел заставить больного поверить, что тот был свидетелем
собственного зачатия.
Новой Англии, или какой-нибудь сонный городок (ильмы, белая
церковь), где бы я мог провести литературное лето, пробавляясь
коробом накопившихся у меня заметок и купаясь в ближнем озере.
Работа над учебником стала увлекать меня снова, а участие в
дядюшкиных посмертных благовониях я к тому времени уже свел к
минимуму.
предложил мне поселиться на несколько месяцев в пригородном доме
своих обедневших родственников по фамилии Мак-Ку, которые желали
сдать верхний этаж, где до смерти своей чинно ютилась старая
тетка. Он сказал, что у них две дочки, одна совсем маленькая, а
другая двенадцати лет, и прекрасный сад невдалеке от прекрасного
озера, и я сказал, что все это предвещает совершенно совершенное
лето.
Громыко Ольга
Маккарти Кормак
Сертаков Виталий
Володихин Дмитрий
Прозоров Александр
Орловский Гай Юлий