это значит, что жена его принадлежала к разряду тех маленьких домовитых
хозяек, что всегда суетятся и всегда заняты, даже тогда, когда делать в
сущности нечего. Ее деятельность, впрочем, приняла несколько
одностороннее направление. Казалось, что вся ее жизнь посвящена
непрерывному, самозабвенному, не имеющему ни конца ни края вязанью. Была
ли она дома или в гостях, на ногах или в кресле, спицы ее неизменно
пребывали в движении, и утверждают, что благодаря своему неутомимому
прилежанию она почти полностью обеспечивала свое хозяйство потребным
количеством носков и чулок. Эту достойную чету небо благословило
единственной дочерью, взращенною с нежностью и заботливостью. На ее
воспитание было положено неимоверно много труда, так что она умела шить
самою разнообразною строчкой, приготовлять варенья и соленья всякого
рода и даже вышить по канве свое имя. Влияние ее вкусов и склонностей
можно было заметить на их огороде, где, наряду с полезным, появилось и
то, что попросту радует глаз; так, например, ряды горделивых
златоцветов, или иначе ноготков, и великолепных мальв окаймляли грядки с
капустою, и гигантские подсолнечники склоняли на изгородь свои тяжелые
круглые лица, и казалось, что они со страстью и увлечением строят глазки
прохожим.
единодержавный властитель унаследованных им родительских акров. Впрочем,
и у него, как у всех сильных мира сего, бывали свои заботы и огорчения.
Рост родного города вызывал в нем порою досаду. Его небольшой участок
земли мало-помалу оказался зажат улицами и домами, которые мешали
притоку воздуха и заслоняли собою солнце. К тому же время от времени
огород его подвергался нашествиям пограничного люда, который обычно
бесчинствует на рубежах государства, и эти ночные набеги стоили ему
иногда нескольких взводов его наиболее благородных подданных, уведенных
в плен неприятелем. Если ворота почему-либо оставались незапертыми, сюда
также, случалось, вторгалась какая-нибудь праздношатающаяся свинья,
оставлявшая за собою пустыню и разорение, а негодяи-мальчишки частенько
предавали обезглавливанию знаменитые на всю округу подсолнечники -
гордость его огорода, - нежно и томно склонявшие свои головы над
забором. Но все это были в сущности пустяковые огорчения, которые могли
порою смутить поверхность его души, подобно летнему ветерку, смущающему
легкою рябью поверхность мельничного пруда, но которые не могли нарушить
по-настоящему глубоко заложенное спокойствие его духа. В таких случаях
он брался за свою верную, надежную палку, что стояла постоянно за
дверью, выбегал внезапно наружу и награждал ею спину дерзкого нарушителя
собственности, будь то свинья или какой-нибудь сорванец, после чего,
поразительным образом освежившись и успокоившись, возвращался домой.
все возрастающем процветании города. Стоимость жизни удвоилась и даже
утроилась, тогда как не в его власти было удвоить или утроить величину
капустных голов, а о том, чтобы повысить их пену, не могло быть и речи,
ввиду возросшего числа конкурентов. Таким образом, вследствие того что
все вокруг него богатели и богатели, Вольферт становился все бедней и
бедней и сколько ни бился, не видел средства, способного избавить от
этой беды.
свой отпечаток и на облик нашего почтенного бюргера. Дело дошло до того,
что на его лбу появились две-три морщины - вещь в семействе Вебберов
дотоле неслыханная, - ч казалось, что она-то и загнула вверх углы его
треуголки, придав ей выражение какой-то встревоженности, совершенно не
свойственное невозмутимым широкополым касторовым шляпам с низкою тульей,
которые носили когда-то его славные предки.
на нем бремя заботы лишь о себе да жене, но ведь была еще подраставшая
дочь, а всему свету известно, что когда дочери становятся взрослыми, они
требуют такого присмотра и такого ухода, какого не требует ни один плод
и ни один цветок на всем белом свете. Я не обладаю талантом описывать
женские чары, не то я с радостью изобразил бы, как медленно и постепенно
расцветала эта красотка-голландка; как синие глаза ее делались все
глубже и глубже, се яркие губки все алей и алей, как в свежем дыхании
своих шестнадцати лет она мало-помалу созревала и округлялась, пока в
семнадцатую весну ее жизни не стало казаться, что еще немного - и она
разорвет путы своего корсажа и распустится пышным oaaoeii, словно бутон
расцветающей розы.
утрам в воскресенье, во всей роскоши наследственного наряда, что
хранился в старинном голландском шкафу, ключи от которого ей доверила
мать! Подвенечное платье прабабушки, слегка перешитое в соответствии с
модой, украшенное богатой отделкою и передаваемое из поколения в
поколение вместе с наследственным ткацким станком; матовые темные
волосы, приглаженные с помощью пахтанья о ровные, лишь слегка вьющиеся
пряди, ложащиеся по обе стороны чистого лба; цепь из желтого самородного
золота, обвивавшая стройную шейку; маленький крестик, покоящийся у
самого входа в сладостную долину блаженства, как бы для того, чтобы
освятить это место и.., но, черт возьми, не такому старику, как я,
заниматься описанием женских прелестей. Достаточно сказать, что Эми
пошел восемнадцатый год. Уже давно на ее канве появились сердца
влюбленных, пронзенные безжалостною стрелою, и так называемые узелки
верности, вышитые шелком темно-синего цвета; было очевидно, что она
стала томиться по занятию более интересному и привлекательному, чем
выращиванье подсолнечников или засолка на зиму огурцов. В эту
критическую пору в жизни женщины, когда сердце в девичьей груди, подобно
своей эмблеме - медальону, что ее украшает, способно вместить лишь один
образ - образ возлюбленного, - в доме Вольферта Веббера появился новый и
частый гость. Это был Дирк Вальдрон, единственный сын бедной вдовы.
Впрочем, он мог бы похвастать большим числом отцов, чем любой другой
парень в провинции, ибо его мать имела ни больше ни меньше, как четырех
мужей и одно-единствснное дитя, так что, хотя он и был рожден от
последнего брака, его можно было бы счесть запоздалым плодом долгих и
усердных трудов. Этот сын четырех отцов вобрал в себя силу и другие
достоинства всех породивших его. Если он и не происходил из большой и
славной семьи, то ему самому, казалось, предстояло оставить после себя
семейку немалых размеров, ибо достаточно было взглянуть на этого
крепкого молодца, чтобы сразу увидеть, что он предназначен самою
природою сделаться родоначальником могучей расы богатырей.
Вебберов. Говорил он немного, зато засиживался подолгу. Он набивал
трубку отца, как только она выгорала; поднимал вязальную спицу матери
или клубок ниток, когда они падали на пол; гладил пушистую шерстку рыжей
с черными пятнами кошки и помогал дочери управляться с чайником, доливая
его кипятком из ярко начищенного медного котелка, который пел свои песни
на очаге. Все эти маленькие услуги могут показаться сущими пустяками, но
всякий раз, когда истинная любовь переводится на нижнеголландский, она
неизменно находит свое наиболее красноречивое выражение только так, и
отнюдь не иначе. Все это не осталось без отклика в семье Вебберов. Милый
юноша снискал несомненную благосклонность матери; рыжая с черными
пятнами кошка, хотя и принадлежала к числу наиболее равнодушных и
жеманных представительниц своего вида, также, судя по ее поведению,
одобрительно относилась к его визитам; котелок при его приближении
начинал петь веселее и, казалось, приветствовал его своим "добро
пожаловать", и если мы правильно прочитали застенчивые и робкие взгляды
дочки, сидевшей за шитьем рядом с матерью, напустив на себя неприступный
и важный вид - на ее лице играли при этом ямочки, - она тоже нисколько
не уступала в своем расположении к гостю ни госпоже Веббер, ни старой
кошке, ни котелку на огне.
глубокие думы о росте города и капусты, он сидел и глядел в огонь, не
роняя ни слова и попыхивая своею трубкой. Впрочем, как-то в позднюю
пору, когда отменно любезная Эми, соблюдая обычай, провожала своего
возлюбленного со свечою в руке до выходной двери и он, также соблюдая
обычай, чмокнул ее на прощанье, громкий звук его поцелуя отдался эхом в
длинной пустой прихожей с такою силою, что достиг даже тугого на ухо
Вольферта. Он медленно и не сразу докопался до нового источника
беспокойства. У него и в помине не было мысли о том, что его собственное
дитя, которое, казалось, еще только вчера карабкалось к нему на колени и
играло в куклы и с детскими домиками, станет вдруг помышлять о
возлюбленных и замужестве. Он протер глаза, огляделся и, наконец, понял,
что, пока он грезил о разных вещах, его девочка превратилась в зрелую
женщину и, что хуже всего, успела влюбиться. Это обстоятельство явилось
причиною новых забот бедного Вольферта. Он был добрым отцом, но вместе с
тем он был рассудительным человеком. Избранник Эми был парень
трудолюбивый и деятельный, но не обладал ни землей, ни деньгами. Мысли
Вольферта всегда вертелись вокруг одного и того же: в случае замужества
дочери он не видел никакого другого исхода, как выделение молодым части
своего огорода, доходов с которого и так едва хватало на текущие нужды.
любовь в самом зародыше, и, хотя ему нелегко было пойти против своего
отцовского сердца и из блестящих глаз его дочери скатилось немало
безмолвных слез, Вольферт отказал молодому человеку от дома. Эми явила,
однако, образец дочернего повиновения и почитания родительской воли. Она
даже не хмурилась и не дулась; она не сделала попытки воспротивиться
отцовскому деспотизму; она не злилась и не устраивала истерик, что
непременно проделали бы многочисленные читательницы романтических
романов и повестей. Нет, разумеется, она не прибегла к подобной
героической чепухе, уверяю вас. Напротив, она покорилась, как подобает
послушной дочери; она захлопнула парадную дверь перед носом
Шилова Юлия
Сертаков Виталий
Ильин Андрей
Орлов Алекс
Корнев Павел
Роллинс Джеймс