еду и вскоре съела все до крошки. После этого мангуста хранила молчание и
только если на глаза ей попадался кто-либо из нас, бросалась к прутьям
клетки и снова начинала отчаянно браниться. Нам это под конец до того
надоело, что мне пришлось завесить клетку спереди куском мешковины - пускай
посидит так, пока не привыкнет к человеческому обществу. Три дня спустя я
услыхал с дороги знакомые крики и задолго до того, как вдали показался
охотник, понял, что мне несут еще одну карликовую мангусту. Я очень
обрадовался, что это была молодая самка, и посадил ее в ту же клетку, где
сидела первая мангуста, и напрасно: они немедленно завизжали в два голоса,
стараясь перекричать друг друга, и этот дуэт был примерно столь же приятен и
успокоителен, как скрип ножа по тарелке, да еще усиленный в несколько тысяч
раз.
послание от Фона: он приглашал меня к себе выпить и рассказать все новости
об охоте. Я пообедал, переоделся и зашагал через просторный двор на
маленькую виллу Фона. Он восседал на веранде, разглядывая на свет бутылку
джина: много ли в ней еще осталось.
умеют ловить славную добычу. Мы поймали целых три.
мне. - Ты будешь пожить здесь мало время и поймать много-много добыча. Я
рассказать все мои люди.
Камеруне.
верно, друг мой.
Фон опять наполнил стаканы, потом послал кого-то из своей многочисленной
свиты за новой бутылкой. Когда мы добрались почти до дна второй бутылки, оба
мы порядком разнежились и Фон повернулся ко мне:
есть весьма недурной оркестр.
одному из слуг.
состоял примерно из двух десятков жен Фона, почти совершенно голых, если не
считать узеньких набедренных повязок. Жены были вооружены множеством самых
разных барабанов, начиная от крохотного, величиной с маленькую кастрюльку, и
до огромных, пузатых инструментов, такие одному человеку и не поднять; были
там еще и деревянные, и бамбуковые флейты с необыкновенно нежными голосами,
и большие бамбуковые коробки, наполненные сушеными зернами маиса, - когда их
трясли, слышался какой-то не то шелест, не то треск. Но самым удивительным
инструментом в этом оркестре мне показалась деревянная труба футов четырех
длиной. Ее держали стоймя, уперев одним концом в землю, и дули в нее
особенным образом, извлекая густой, низкий, дрожащий звук, который немало
вас изумлял - никто бы не подумал, что подобное может донестись откуда-то
еще, кроме как из уборной, да и то лишь если там редкостная акустика.
дворе, пустились в пляс. Это было нечто среднее между бальным и народным
танцем. Пары, обхватив друг друга, медленно кружились, их ноги переступали
крошечными шажками, выделывая при этом довольно сложные па, а тела
раскачивались и извивались в таких движениях, какие не счел бы
позволительными ни один дансинг. Время от времени какая-нибудь пара
разделялась, и каждый кружился и раскачивался сам по себе, весь во власти
музыки, выделывая свои собственные па. Флейты чирикали и попискивали,
барабаны стучали и грохотали, погремушки с маисовыми зернами трещали и
шелестели мерно, однообразно, подобно волнам, что ворошат мелкие камешки, и
за всем этим хаосом звуков неумолчно, глухо гудела огромная труба, и каждые
несколько секунд так размеренно, точно это билось огромное сердце, гудение
обрывалось громким ревом.
много танцы, а? У нас будет веселый время, мы все будем сильно веселый, да?
казалось, взмывали в темное небо и даже звезды начинали подрагивать и
приплясывать под их четкий ритм.
ГЛАВА III. Гудящая белка
представителей фауны травянистых степей: скалистого дамана и так называемую
белку Стейнджера. Но водятся они в совсем несхожих местностях, и два похода
за ними запомнились мне, кажется, живей и ярче всех других эпизодов моей
охоты на равнинах Камеруна.
мне удалось составить план похода заранее и осуществить его вполне успешно,
не пришлось в последнюю минуту натыкаться на какие-то непредвиденные помехи.
Белка Стейнджера - довольно распространенное животное в Камеруне, но прежде
я охотился за ней в глухих девственных лесах в бассейне реки Мамфе. В такой
местности зверек почти все время сидит на верхних ветках самых высоких
деревьев (и питается всевозможными плодами, в изобилии растущими на этих
солнечных высотах), а на землю и вообще вниз спускается очень редко. Поэтому
поймать там белку почти невозможно. Однако уже потом я узнал, что на
равнинах белки частенько посещают небольшие рощицы по берегам реки и
проводят довольно много времени на земле, рыская в траве в поисках пищи. И я
решил, что здесь будет легче ее поймать. Когда я показал изображение этой
белки Гончим Бафута, они тотчас ее узнали и громогласно объявили, что знают,
где ее искать. Я основательно их расспросил и убедился, что они и в самом
деле хорошо знают повадки этого зверька, так как нередко на него охотились.
рассвете или под вечер спускаются с деревьев и, набравшись храбрости,
отправляются в луга кормиться. Вот тогда-то и надо их ловить, сказали Гончие
Бафута.
на большой дерево, высоко, человек туда не залезть. А вот когда вечер или
рано-рано утро, тогда мы их поймать.
холмам, по долинам и лугам, за час до рассвета пришли наконец на место. Это
было небольшое плоскогорье, лежащее на полпути к вершине горы, на крутом ее
склоне. Местность тут была сравнительно ровная, ее, журча, пересекала
довольно широкая мелкая речушка, обрамленная по берегам узкими рамками
густого леса. Мы съежились у подветренной стороны большой скалы и начали
вглядываться в туман, утирая лица, мокрые от росы; там мы осмотрелись и
составили план охоты. Решено было расставить две-три сети в высокой траве,
ярдах в пятистах от кромки деревьев. И делать это следовало без промедления,
пока не рассвело, не то белки нас заметят.
пропитана росой, - не слишком приятное занятие, и мы были счастливы, когда
закрепили наконец последнюю. Потом осторожно подобрались к лесу и заползли в
высокий кустарник, подальше от посторонних взоров. Здесь мы уселись на
корточки, стараясь не стучать зубами от холода: нельзя было ни курить, ни
разговаривать, ни хотя бы пошевелиться, и мы молча смотрели, как бледнеет
небо на востоке - ночная темнота словно по каплям вытекала из него.
Постепенно небо стало бледно-серым, с каким-то жемчужным отливом, потом
порозовело - и вдруг взошло солнце, небо налилось ослепительной лазурью,
яркой, точно перо зимородка. В этом чистом и нежном свете стали видны горы
вокруг, окутанные низко стелющимся туманом: солнце поднималось все выше - и
туман заколыхался, начал сползать по откосам гор, стекая в долины. Всего
лишь миг назад равнины перед нами спали мирным сном под покровом тумана, и
вот горы точно пробуждаются ото сна, зевают и потягиваются под белым своим
покрывалом, там сбрасывают его, здесь укутываются плотнее и наконец, сонные,
росистые, поднимаются из глубин своей белой постели. Позднее я много раз
смотрел, как просыпаются горы, и никогда не мог наглядеться досыта. Если
вспомнить, что одно и то же происходит каждое утро с тех незапамятных
времен, когда древние горы эти возникли на Земле, только диву даешься, каким
новым и свежим кажется всякий раз это зрелище! Оно никогда не бывает
скучным, обыденным; в нем всегда новизна. Иногда туман, поднимаясь,
свивается причудливыми клубами, и возникают сказочные звери: чудовищные
ящеры, фениксы, крылатые драконы, молочно-белые единороги; а порой пряди
тумана вытягиваются и колеблются, точно странные ползучие стебли водорослей,
встают, как деревья или огромные взъерошенные кусты, сплошь в белых цветах;
порой подует ветерок и придаст туману уж совсем поразительные формы,
вычертит строгие, сложные геометрические фигуры. И все время он скользит,
перемещается, а под ним дразняще мелькают горы, поблескивают богатой гаммой
мягких красок. таких нежных, воздушных и неуловимых, что описать их просто
не хватает слов.
пробуждаются горы, - стоило так устать, продрогнуть и проголодаться, стоило
промокнуть до нитки от росы и маяться, потому что до судорог свело руки и
ноги, ради того, чтобы все это увидеть". И тут мои мысли прервало громкое,
воинственное "чак! чак!" Оно раздавалось в ветвях деревьев над нами; один из
Адамов Григорий
Якубенко Николай
Зыков Виталий
Якубенко Николай
Бажанов Олег
Глуховский Дмитрий