чем остальные. И разговаривать иначе, чем они, тоже не сможешь. И ты будешь
делать то же, что делают другие. В любом, самом малом отклонении от этой
одинаковости ты будешь усматривать страшную опасность - опасность для всего
этого стада одинаково мыслящих и одинаково действующих людей. - А если я не
захочу быть, как они? - спросил Адам. - Что ж, такое случается,- кивнул
Сайрус.- Да, изредка находится кто-нибудь, кто не желает подчиниться, и
знаешь, что тогда бывает? Вся эта огромная машина принимается сосредоточенно
и хладнокровно уничтожать разницу, выделяющую непокорного. Твой дух, твои
чувства, твое тело, твой разум будут сечь железными прутьями, пока не выбьют
из тебя опасное отличие от остальных. А если ты все равно не покоришься,
армия исторгнет тебя, как блевотину: смердящей дрянью ты отлетишь в сторону
и так там и останешься - уже не раб, но еще и не свободный. Потому лучше с
ними не спорить. К таким способам они прибегают лишь для того, чтобы уберечь
себя. Столь триумфально нелогичная и столь блистательно бессмысленная
машина, как армия, не может допустить, чтобы ее мощь ослабляли сомнениями. И
все же, если ты отбросишь ненужные сравнения и насмешки, то в устройстве
этой машины обнаружишь - конечно, не сразу, а постепенно - и определенный
смысл, и свою логику, и даже некую зловещую красоту. Тот, кто не способен
принять армию такой, какая она есть, вовсе не обязательно плохой человек;
бывает, он гораздо лучше многих. Слушай меня хорошенько, потому что я об
этом долго думал. Есть люди, которые, погружаясь в унылую трясину солдатской
службы, капитулируют и теряют собственное лицо. Правда, такие и до армии
ничем не выделялись. Может быть, ты тоже такой. Но есть и другие: они вместе
со всеми погружаются в общее болото, зато выходят оттуда еще более цельными,
чем прежде, ибо... ибо они утрачивают мелочное себялюбие, а взамен
приобретают все сокровища единой души роты и полка. Если ты сумеешь
выдержать падение на дно, то потом вознесешься выше, чем мечтал, и познаешь
святую радость, познаешь верную дружбу, сравнимую разве что с чистой дружбой
ангелов на небесах. Тогда ты будешь понимать истинную суть любого человека,
даже если тому не под силу выразить себя словами. Но достигнуть этого можно,
лишь погрузившись сначала на самое дно.
через рощицу; деревья были уже окутаны сумерками.
прятался, между корнями, вои там. Когда вы меня наказывали, я прибегал сюда
и прятался, а иногда приходил и просто так, потому что мне бывало грустно.
Сайрус заглянул в похожее на нору углубление между корнями.
пропал, и я подумал, что, должно быть, у тебя сеть такой вот тайник, и я его
нашел, потому что догадывался, какое место ты выберешь. Видишь, как тут
примята земля и оборвана трава? Пока ты здесь отсиживался, ты сдирал с веток
полоски коры и рвал их на кусочки. Я, когда набрел на зто место, сразу понял
- здесь.
изумлением.
довести бог знает до чего. Вот я и не приходил. Обреченному на смерть всегда
нужно оставлять хотя бы один шанс. Ты это запомни! Я и сам, думаю, понимал,
как я с тобой суров. И мне не хотелось толкать тебя на крайность.
всего тебе обьяснить,- сказал Сайрус.-Я ведь потом забуду. Хотя солдат очень
многого лишается, он получает кое-что взамен, ты должен это понять. Едва
появившись на свет, ребенок учится оберегать свою жизнь, как требуют того
существующие в природе законы и порядок. Он начинает свой путь, вооруженный
могучим инстинктом самосохранения, и все вокруг лишь подтверждает, что этот
инстинкт верен. А потом ребенок становится солдатом и должен научиться
преступать законы, по которым жил раньше; он должен научиться подвергать
свою жизнь смертельной опасности, но при этом не терять рассудка. Если ты
этому научишься - а такое не каждому по плечу,- тебя ждет великая награда.
Видишь ли, сынок, почти все люди испытывают страх, Сайрус говорил очень
искренне,- а что вызывает этот страх - призрачные тени, неразрешимые
загадки, бесчисленные и неведомые опасности, трепет перед незримой смертью?
- они и сами не знают. Но если тебе достанет храбрости заглянуть в глаза не
призраку, а настоящей смерти, зримой и объяснимой, будь то смерть от пули
или клинка, от стрелы или копья, ты навсегда забудешь страх, по крайней мере
тот, что жил в тебе прежде. И вот тогда ты поистине станешь отличен от
других, ты будешь спокоен, когда другие будут кричать от ужаса. Это и есть
величайшая награда за все. Величайшая и, возможно, единственная. Возможно,
это та наивысшая предельная чистота, которую не пятнает никакая грязь. Уже
темнеет. Давай подумаем оба над тем, что я сейчас говорил, а завтра вечером
вернемся к этому разговору. Но Адам не мог ждать до завтра.
идет Карл. У него там получится лучше, гораздо лучше, чем у меня.
он не изменится. Карл ничего не боится, поэтому храбрости он не научится. Он
понимает только то, что в нем уже заложено, а другого, о чем я тебе
толковал, ему не понять. Отдать Карла в армию значит раскрепостить в нем то,
что необходимо подавлять и держать в узде. На такой риск я не решусь.
позволяете, только хвалите, ни за что не ругаете, а теперь еще решили и в
армию не отдавать.- Напуганный своими словами, он замолчал, ожидая, что в
ответ отец обрушит на него гнев, или презрение, или побои.
переступая со здоровой ноги на деревянную, он кренился влево, потом
выпрямлялся - каждый раз одним и тем же движением. Чтобы шагнуть деревянной
ногой вперед, он сначала выкидывал ее вбок, и она описывала полукруг.
золотой свет ламп. Алиса вышла на порог, вгляделась в темноту, услышала
приближающиеся неровные шаги и вернулась в кухню.
знаю, на пользу тебе это пойдет или во вред. Ты не умен. Ты не знаешь, чего
хочешь. В тебе нет необходимой злости. Ты позволяешь помыкать собой. Иногда
мне кажется, ты просто слюнтяй и всю жизнь просидишь в дерьме. Я ответил на
твой вопрос? А вот люблю я тебя больше, чем Карла. И всегда любил больше.
Может быть, нехорошо, что я тебе это говорю, но это правда. Да, я люблю тебя
больше. Иначе зачем бы я так старался причинить тебе боль? Нечего стоять
разинув рот, иди ужинать. Поговорим завтра вечером. У меня нога болит.
4
хруст жующих мясо челюстей, да еще отец иногда взмахивал рукой, отгоняя
мотыльков от колпака керосиновой лампы. Адаму казалось, что брат тайком
наблюдает за ним. Внезапно подняв глаза, он поймал на себе вдруг вспыхнувший
и тотчас потухший взгляд Алисы. Доев, Адам встал из-за стола. - Я, пожалуй,
пойду, пройдусь,- сказал он. Карл тоже поднялся. - Я с тобой.
Алиса решилась задать мужу вопрос. - Что ты сделал? - с тревогой спросила
она.
громко повторил: - Неважно.
замолчали, потом он добавил почти виновато:
был городок, светились редкие огни.
он тебе говорил?
тебе наклонялся, чуть не к самому уху - он так со взрослыми мужиками
разговаривает!
шевельнулся страх. Чтобы отогнать этот страх, он глотнул воздуху и задержал
дыхание.
Карл.- Ты боишься сказать правду, потому и врешь, как последний трус. Ты
чего задумал? - Ничего. - Твоя сумасшедшая мать утопилась,- грубо сказал
Карл. - Может оттого, что морду твою увидела. От такого хоть кто утопится.
тоскливый страх. И ничего не сказал.
хочешь! Сам-то понимаешь, что делаешь?