людей, они у аборигенов водились в изобилии.
жителей -- Уэйты, Джилмэны и Элиоты -- вели подчеркнуто уединенный образ
жизни. Обитали они в громадных домах на Вашингтон-стрит, причем некоторые из
них -- те, что были внешне наиболее уродливы и омерзительны -- никогда не
появлялись на людях и постоянно пребывали в скрытых от посторонних глаз
убежищах. Время от времени поступали сообщения о смерти того или иного члена
какой-либо из этих старинных династий.
надписей со временем пришли в негодность, а то и вовсе исчезли, молодой
человек любезно согласился начертить мне некое подобие плана города, указав
на нем основные пункты, которые могли бы привлечь мое внимание. Едва
взглянув на него, я сразу понял, сколь неоценимую помощь может оказать мне
даже такая импровизированная карта, и тут же со словами искренней
благодарности упрятал ее в карман. С сомнением отнесясь к кулинарным
достоинствам близлежащего ресторана, я ограничился тем, что накупил побольше
сырных крекеров и имбирных вафель, чтобы чуть позже заменить ими
традиционный ленч. Моя последующая программа заключалась в том, чтобы
побродить по главным улицам города, попытаться поговорить с каждым
попавшимся мне по пути жителем, не относящимся к числу аборигенов, и поспеть
к восьмичасовому автобусу на Эркхам. Сам по себе город, как я уже успел
убедиться, представлял собой замечательный образчик всеобщего упадка и
общественного разложения, однако, не будучи увлеченным изучением
социологических проблем Иннсмаута, я решил ограничиться обзором его
архитектурных достопримечательностей. Так я и начал свое осмысленное, хотя
во многом и запутанное путешествие по узким, окруженным мрачными трущобами
улицам. Пройдя по мосту и повернув в сторону одного из грохочущих потоков
воды, я оказался почти рядом с фабрикой Марша, которая показалась мне
странно тихой для промышленного предприятия подобною рода. Ее здание стояло
у самого края крутого обрыва рядом с мостом, и довольно недалеко от места
соединения нескольких улиц, некогда являвшегося, по-видимому, центром
общественной жизни города, на смену которому после Революции пришла нынешняя
городская площадь. - Пройдя по узенькому мосту, я попал в совершенно
безлюдный район, сама атмосфера которого заставила меня невольно поежиться,
Просевшие, а кое-где и обвалившиеся, прижатые друг к другу двускатные крыши
образовывали причудливый зубчатый узор, над которым возвышался довольно
непрезентабельного вида обезглавленный шпиль старинной церкви. В некоторых
домах вдоль Мэйн-стрит явно кто-то обитал,- хотя основная часть домов была
давно заброшена. Спускаясь по немощеным боковым улочкам, я видел
многочисленные черные, зияющие оконные проемы заброшенных хибар, некоторые
из которых сильно наклонились набок, угрожающе нависая над
полуразвалившимися фундаментами. Сам по себе вид этих оконных глазниц был
настолько неестественен и пугающ, что мне стоило немалой храбрости свернуть
в восточном направлении и двинуться еще дальше в сторону океанского
побережья. Жутковатые ощущения, которые я испытывал при виде опустевших
домов, нарастали даже не в арифметической, а скорее в геометрической
прогрессии по мере того, как увеличивалось количество окружавших меня
поразительно ветхих построек, отчего создавалось впечатление, будто я
оказался в некоем мини-городе полнейшего запустения. Один лишь вид этих
бесконечных улиц, пропитанных упадком и смертью, в сочетании с
представлением о массе опустевших, гниющих черных комнат, отданных на
разорение вездесущим паукам и извивающимся червям, невольно порождал
атмосферу поистине первобытного, животного страха и отвращения, разогнать
которую едва ли смогла бы даже самая жизнестойкая оптимистическая философия.
от нее изобилием кирпичных и каменных складских помещений, находившихся,
надо сказать, в прекрасном состоянии. Почти как две капли воды на нее
походила и Уотер-стрит, с тем лишь отличием, что в ней имелись просторные
проемы, откуда начинался путь к портовым причалам.
сидевших в отдалении, на волноломе рыбаков, и не услышал ни звука, помимо
плеска накатывавших на берег гавани приливных волн да отдаленного грохота
мэнаксетского водопада. Постепенно город начинал все больше действовать мне
на нервы и я, возвращаясь обратно по расшатанному мосту на Уотер-стрит, то и
дело украдкой оглядывался назад. Мост на Фиш-стрит, судя по имевшемуся у
меня плану, и вовсе был разрушен.
некоторых домах на Уотер-стрит занимались упаковкой рыбы; изредка попадались
залатанные крыши с едва дымящимися трубами; откуда-то доносились
разрозненные, непонятные звуки, а кроме того, кое-где стали попадаться
скрюченные, еле переставляющие ноги человеческие фигуры, медленно
передвигающиеся по грязным, немощеным улицам. И все же, даже несмотря на все
эти слабые проблески жизни, следовало признать, что на меня это чахлое
подобие людского существования производило еще более гнетущее впечатление,
чем даже запустение южной части города. Одно обстоятельство особо резко
бросалось в глаза: люди здесь казались намного более зловещими и
отталкивающими, чем в центральной части города, отчего я несколько раз ловил
себя на мысли о том, что нахожусь в какой-то фантастической, враждебной
среде, сущность которой, однако, по-прежнему оставалась совершенно
неуловимой для моего сознания, Ясно было одно: неестественная, гнетущая
напряженность местных жителей проявлялась здесь в более ярком виде, нежели в
глубине города, и если специфическая "иннсмаутская внешность" являлась не
просто отражением состояния психики, а самой настоящей болезнью, то
следовало предположить, что портовые районы попросту стали убежищем наиболее
тяжелых и запущенных случаев таинственного недуга. Одно обстоятельство,
однако, вызывало у меня особо острое раздражение -- это были те самые
разрозненные, смутные, неясные звуки, которые я слышал в самых неожиданных
местах. По самой своей логике они вроде бы должны были исходить из жилых
домов, однако странным образом ощущались наиболее явно именно поблизости от
явно заброшенных, давно заколоченных построек. Там словно кто-то беспрерывно
чем-то поскребывал, шелестел, шуршал, а изредка загадочно хрипел, отчего мне
на ум пришли слова бакалейщика о неких таинственных подземных туннелях.
Неожиданно я невольно задумался о том, как же на самом деле звучат голоса
местных жителей. В этом квартале мне еще ни разу не довелось слышать
человеческой речи, хотя, откровенно говоря, особого желания к тому даже и не
возникало.
развалины церквей на Мэйн- и Черч-стрит, я поспешил покинуть эти мерзкие
портовые трущобы. Следующим пунктом моего путешествия должна была бы стать
площадь Нью-Черч Грин, однако мне почему-то не хотелось снова проходить мимо
той церкви, в дверном проеме которой я заметил проскользнувшую фигуру
необъяснимым образом напугавшего меня священника или пастора в нелепой
сутане и странной золотой тиаре. Кроме того, бакалейщик прямо предупреждал
меня о том, что церкви и зал "Ордена Дэгона" были как раз теми самыми
местами, рядом с которыми посторонним людям показываться лишний раз никак не
следует,
центра и благополучно подошел к Нью-Черч
потрепанного района некогда аристократических Брод-, Вашинггон-, Лафайет- и
Адамс-стрит. Несмотря на то, что эти некогда определенно величавые городские
артерии ныне пребывали в крайне запущенном и неухоженном состоянии, их
окруженное древними вязами пространство все еще хранило остатки былого
достоинства, Я переводил взгляд с одного особняка на другой и видел, что
многие из них пребывали в ветхом, убогом состоянии, перемежая собою обширные
участки замусоренных пустырей, однако в двух-трех окнах, как мне показалось,
я заметил некоторые признаки жизни. На Вашингтон-стрит стояла вереница из
четырех или пяти таких домов, причем каждый находился в, прекрасном
состоянии, с изысканно подстриженными лужайками и садами. Самый шикарный из
них -- с широкими, расположенными террасами цветниками, тянувшимися до самой
Лафайет-стрит, -- как я понял, принадлежал старику Маршу, пресловутому
владельцу золотоочистной фабрики. На всех этих улицах я не заметил
присутствия ни единого человека, и почему-то припомнил, что за все блуждание
по городу мне на глаза не попадались ни собаки, ни кошки. Другое
обстоятельство, которое не на шутку озадачило меня в облике даже наиболее
хорошо сохранившихся и ухоженных домов, было то, что на всех их трех этажах,
и даже в мансардах, окна были плотно закрыты ставнями. Скрытность и
непонятная конспиративность являлись, пожалуй, неотъемлемыми чертами этого
мрачного города забытья и смерти, хотя меня неотступно продолжало
преследовать ощущение, что за мной буквально повсюду присматривает некий
потаенный, внимательный и никогда не мигающий взгляд.
старинной звонницы троекратный удар надтреснутого колокола, и тут же
отчетливо вспомнил очертания приземистой церкви, откуда донесся этот звук.
Следуя по Вашингтон-стрит в направлении реки, я вступил в новую зону некогда
процветавшей здесь промышленности и торговли. Вскоре я увидел впереди себя
остатки развалившейся фабрики, затем еще нескольких аналогичных строений; в
облике одного из них смутно угадывались остатки некогда существовавшей
железнодорожной станции, а правее -- крытого моста, по которому также были
проложены рельсы.
ненадежное ныне сооружение было украшено предупреждающим транспарантом,
однако я решил все же рискнуть и вновь оказался на южном берегу реки, где
отмечались признаки хоть какой-то жизни. Неприметные, вяло бредущие куда-то
личности украдкой бросали в мою сторону косые взгляды, тогда как более
нормальные лица взирали на меня с холодным любопытством. Определенно,
Иннсмаут становился все более невыносимым и потому я направился по
Пэйн-стрит в сторону главной площади в надежде найти там хоть какое-нибудь
транспортное средство, способное доставить меня в Эркхам еще до того, как
настанет казавшийся ' мне столь далеким час отправления моего зловещего
Самойлова Елена
Шилова Юлия
Посняков Андрей
Херберт Фрэнк
Посняков Андрей
Корнев Павел