движении в двух направлениях, как будто движущаяся юра пришла со стороны
Холодного Весеннего Ущелья, а затем вернулась обратно. У подножья холма
тридцатифутовая полоса смятого кустарника вела вверх, и тут у наблюдателей
перехватило дыхание, когда они увидели, что неумолимый след идет даже по
наиболее отвесным, почти перпендикулярным земле участкам. Что же это было за
кошмарное существо, если оно могло взбираться по практически вертикальной
каменной стене; когда же исследователи взобрались по безопасным тропам на
вершину, то обнаружили, что там следы кончаются, или, точнее сказать,
поворачивают в противоположную сторону.
пели свои дьявольские песни у камня в форме стола в канун Мая и во время
Хеллоуина. Теперь этот камень лежал в центре обширною пространства,
истоптанного циклопическим страшилищем, а на его слегка вогнутой поверхности
находились густые и зловонные остатки той же липкой смоляной массы, которую
обнаружили на полу разрушенного дома Уотли в первый день данвичского
кошмара. Очевидно, что страшилище спустилось по той же дороге, по которой
сюда поднималось, но пытаться что-либо понять было бесполезным: логика,
разум, и нормальные представления о причинности здесь явно не срабатывали.
закончилась куда менее удачно. Козодои в ущелье кричали с такой
необыкновенной настойчивостью, что многие не могли уснуть, а где-то около
трех часов ночи все телефоны вдруг зазвонили. Те, кто поднимал трубку,
слышали, как обезумевший от страха человек кричал: "Помогите мне, о, Бо-оже!
..." и людям казалось, что грохот падения и треск прерывали разговор. Никто
не решился выйти из дому и что-либо предпринять, и до самого утра неизвестно
было, откуда раздался ночной звонок. Получившие его поутру звонили по всем
номерам подряд и обнаруживали, что только номер Фраев не отвечал. Истина
обнаружилась часом позднее, когда спешно собранная группа вооруженных мужчин
подошла к дому Фрая в начале ущелья. То, что они увидели, было ужасно, хотя
и не явилось неожиданным, Вокруг появились дополнительные проплешины на
земле и множество страшных следов, но никакого дома уже не было. Он был смят
и раздавлен, как яичная скорлупа, причем среди развалин не было обнаружено
никого, ни живых, ни мертвых. Только вонь и липкая смола. Семейство Элмера
Фрая исчезло из Данвича бесследно.
кошмара мрачно разворачивалась за закрытой дверью уставленной книжными
полками комнаты в Эркхаме. Загадочная рукопись или дневник Уилбура Уотли,
присланная в университет Мискатоник для расшифровки, породила сильное
беспокойство и затруднение среди специалистов по древним современным языкам;
даже использованный в ней алфавит, хотя и не лишенный сходства с давно
умершим, использовавшимся в Месопотамии, был абсолютно неизвестен самым
крупным специалистам. Окончательное заключение экспертов оценивало текст,
как шифрованную запись, составленную с использованием искусственного
алфавита, и ни один из методов криптографии не дал никакого ключа к
пониманию. Старинные книги из дома Уотли хотя и были исключительно
интересными и в ряде случаев давали возможность открыть новые перспективные
направления научных исследований, тем не менее ничем не могли 'помочь
расшифровке текста рукописи. Одна из них, объемистый том с железной
застежкой, также была написана с использованием неизвестного алфавита --
совсем другой природы, и больше, чем что-либо другое, напоминавшего
санскрит. Старый гроссбух был в конце концов передан доктору Эрмитэйджу, как
из-за его особого интереса к семейству Уотли, так и в силу его обширных
лингвистических познаний и знакомства с мистическими заклинаниями античных
времен и средневековья.
собой средство, тайно использовавшееся определенными запрещенными культами,
которые дошли о нас из глубокой древности и унаследовали многие формы и
традиции от колдунов и волшебников Сарацинии. Однако не этот вопрос он
считал наиболее важным, ибо не столь существенно было, по его мнению, знать
источник или происхождение символов, которые явно использовались для
зашифровки текста. Его убеждение состояло в том, что, принимая во внимание
гигантский объем текста, пишущий вряд ли стал бы пользоваться иным языком,
помимо родного, если не считать отдельных особых формул и заклинаний. Исходя
из этого, он подошел к рукописи, предполагая, что основой ее является
английский язык.
что загадка является сложной и глубоко упрятанной и что даже не стоит
пытаться найти простое решение. Всю оставшуюся часть августа он посвятил
изучению огромною количества материалов по криптографии: изучил все
источники в своей библиотеке, проводил бессонные ночи над тайнами
"Полиграфии" Тритемиуса, "Таинственными буквенными записями" Джамбаттиста
Порта, "Особенностями шифров" Де Вигенера, "Криптографическими
исследованиями" Фальконера, изучил книги восемнадцатого века, например --
исследования Дэвиса и Фикнесса, а также самые современные работы таких
крупнейших специалистов, как Блэр, фон Мартен и Клюбер. В конце концов он
пришел к выводу, что имеет дело с одной из тех наиболее утонченных и
изощренных криптограмм, в которых множество отдельных листов соотносимых
букв расположены как таблица умножения, и текст составлен при помощи
ключевых слов, известных лишь самому автору. Исследователи прошлого дали ему
гораздо больше, чем современные ученые, и Эрмитэйдж решил, что ключ к
рукописи имеет глубоко древнее происхождение, и без сомнения, прошел долгую
цепь мистических преобразований. Несколько раз казалось ему, что перед ним
забрезжил дневной свет истины, однако всякий раз какое-то непредвиденное
препятствие отбрасывало его назад. Но вот наступил сентябрь, и тучи стали
рассеиваться. Определенные буквы, находившиеся в определенных местах
рукописи, выявились со всей очевидностью: стало ясно, что исходным текстом
действительно был текст на английском.
и доктор Эрмитэйдж в первый раз смог прочесть связный фрагмент записей
Уилбура Уотли. Как и предполагали вначале, это был дневник: текст отражал
как высокую оккультную эрудицию, так и общую безграмотность странного
существа, его автора. Одна из первых записей, прочитанных Эрмитэйджем,
относилась к 26 ноября 1916 года, она оказалась поразительной и пугающей.
Это писал, вспомнил ученый, мальчик трех с половиной лет, который внешне
выглядел на двенадцать-тринадцать:
отвечают с холма, а не из воздуха. Тот, что наверху, обогнал меня сильнее,
чем я думал, похоже, что у него немного земных мозгов. Выстрелил в собаку
Элама Хатчинса, колли по кличке Джек, когда он попытался меня укусить, а
Элам сказал, что убьет меня, если тот умрет, Я не думаю, что так будет.
Дедушка заставлял меня повторять заклинание Дхо вчера вечером, и я, кажется,
видел внутренний город у двух магнитных полюсов. Я отправляюсь к этим
полюсам, когда земля будет очищена, если я не смогу пробиться при помощи
заклинания Дхо -- Нха, когда я совершу это. Те, что из воздуха, говорили мне
в Субботу, что пройдут годы, прежде чем я смогу очистить землю, и к тому
времени, наверное, дедушка уже умрет, так что я должен выучить все углы
граней и все заклинания от Ир до Нххнгр. Те, что снаружи, помогут, но они не
могут войти в тело без человеческой крови. Тот, что наверху, он, похоже,
будет точным образцом. Я могу увидеть, если сотворю знак Вууриш или посыплю
порошком Ибн Гази на это, и оно похоже на тех, кто бывает в канун Мая на
Холме. Интересно, как я буду выглядеть, когда земля будет очищена и когда на
ней не останется земных существ. Тот, кто пришел после Акло Сабаот, сказал,
что я, может быть, преобразованный оттуда, чтобы повлиять".
сосредоточенности. Он не отрывался от рукописи всю ночь, сидел при свете
электрической лампы, переворачивая страницу за страницей дрожащими руками,
стараясь как можно быстрее расшифровать текст. Он взволнованно позвонил
домой, своей жене, сказал, что не придет, а когда она принесла ему завтрак,
то едва смог проглотить кусочек. Весь день он читал, время от времени
останавливаясь, когда требовалось заново применить ключ. Ланч и обед ему
приносили, но ел он очень мало. К середине следующей ночи он задремал в
кресле, но вскоре проснулся, увидев во сне целый клубок кошмаров, почти
таких же пугающих, как те истинные угрозы существованию человека на земле, о
которых он только что узнал.
разговоре с ним, после которого они вышли дрожащие и пепельно-серые. Вечером
он лег спать, но спал беспокойно. На следующий день, в среду, он вернулся к
рукописи и принялся делать обширные выписки из уже прочитанного и нового
материала. Этой ночью он спал совсем немного, в кресле, не выходя из своего
кабинета, но еще до рассвета вновь вернулся к рукописи. Перед полуднем его
врач, доктор Хартвелл, навестил его и настоял на прекращении этой изнуряющей
работы. Эрмитэйдж отказался, заявив, что для него жизненно важно дочитать
рукопись и найти объяснение прочитанному. Этим вечером, едва опустились
сумерки, он наконец завершил свое ужасное чтение и в полном бессилии
откинулся в кресле. Его жена, которая принесла обед, нашла его в
полукоматозном состоянии, но он был способен резким окриком остановить ее,
когда она взглянула на записи, сделанные его рукой. С трудом поднявшись, он
собрал исписанные листы и запечатал их в большой конверт, который положил во
внутренний карман пальто. Ему хватило сил, чтобы дойти до дома, но он явно
нуждался в медицинской помощи, так что немедленно был вызван доктор
Хартвелл. Когда доктор укладывал Эрмитэйджа постель, тот без конца повторял
про себя: "Но что же мы можем сделать, Боже милосердный?"
ничего не объяснил доктору Хартвеллу, однако, когда успокаивался, то
настаивал на серьезном и долгом разговоре с Райсом и Морганом. Его бред был
очень причудливым, например, он неистово требовал уничтожить что-то такое,
что находится в заколоченном фермерском доме; ссылался на какой-то
Прозоров Александр
Панов Вадим
Зыков Виталий
Мичурин Артем
Смит Кордвейнер
Березин Федор