- Надо простить ее, - ответил Ипполит Патар. - В Париже есть люди и необразованнее, которые тем не менее тоже вне себя. Однако я счастлив, дорогой коллега, видеть, что столь печальное событие, такое ужасное совпадение…
- О, я, знаете ли, не суеверен.
- Даже не будучи суеверным… - пробормотал бедняга Патар, все еще взволнованный криками и страхами Бабетты.
- Мсье постоянный секретарь, позавчера вот на этом самом месте, как вам рассказала моя безумная служанка, я слушал Максима д'Ольнэ накануне его смерти. И скажу вам совершенно откровенно, он был поражен внезапной кончиной Мортимара, последовавшей после публичных угроз этого Элифаса… У Максима д'Ольнэ было больное сердце. И когда он тоже получил, как и мсье Мортимар, письмо, отправленное, без сомнения, каким-то злым шутником, то, несмотря на все свое внешнее самообладание, он пережил ужасную минуту. А с больным сердцем многого то не надо.
Ипполит Патар поднялся с места, грудь его наполнилась воздухом, и он вздохнул так, как вздыхают пловцы, выныривая наконец после невероятно долгого пребывания под водой.
- Ах, мсье Латуш! Какое же облегчение вы доставили мне своими словами! Не скрою, что, наслушавшись всех этих историй от вашей Бабетты, я и сам начал сомневаться в простой истине, очевидной для всякого здравомыслящего человека.
- Да-да! - тихо засмеялся Мартен Латуш. - Представляю… Шарманщик! Воспоминания о Фюальдесе… мои встречи с Мортимаром и д'Ольнэ, их последующая смерть… Страшные слова, прозвучавшие в моем таинственном кабинете…
- Верно, верно! - перебил Ипполит Патар. - Я уже не знал что и думать!
Мартен Латуш, демонстрируя большое доверие и дружелюбие, взял руки постоянного секретаря в свои.
- Мсье, - сказал он, - прошу вас в мой таинственный кабинет. - И улыбнулся: - Надо, чтобы вы узнали все мои тайны… Хочу вам довериться, такому же старому холостяку, как и я… Вы поймете меня! И не слишком меня жалея, только улыбнетесь!
Увлекая за собой постоянного секретаря. Мартен Латуш подошел к двери своего таинственного кабинета и открыл ее особым ключом.
- Это ключ, который я никогда не выпускаю из рук, - уточнил Латуш. - Вот моя пещера! - произнес хозяин и толкнул дверь.
Это была тесная, всего в несколько квадратных метров, комнатка. Окно еще было открыто. На паркетном полу лежали перевернутые стол и кресло, а бумаги и другие вещи в беспорядке валялись по разным углам. Стоявшая на пианино лампа тускло освещала странные музыкальные инструменты, развешанные на стенах. Оказавшись посреди всего этого хлама, мсье Патар удивленно посмотрел на Латуша. А тот, тщательно закрыв дверь на ключ, подошел к окну, выглянул на улицу и лишь после этого закрыл окно.
- На этот раз, - сказал Латуш, - похоже, он ушел. Видно, понял, что и сегодня ничего не получится!
- О ком это вы? - поинтересовался Ипполит Патар, вновь утративший спокойствие.
- О нем, о шарманщике, как его называет Бабетта.
Он спокойно поставил на ножки стол и кресло, широко, по-детски улыбаясь постоянному секретарю. А потом тихо сказал:
- Видите ли, мсье постоянный секретарь, здесь я действительно у себя дома! Такого порядка, как в других комнатах, здесь, конечно, нет, ведь Бабетте вход сюда запрещен! Именно здесь я прячу свои музыкальные инструменты, всю свою коллекцию. Если бы Бабетта когда-нибудь узнала, она бы все спалила! Честное слово! И мою старинную северную лиру, и мою арфу менестреля, которой не меньше четырех столетий. И мой набулон! И мой псалтериум! И мою гитерну! Ах, мсье постоянный секретарь, вы еще не видели мою гитерну? Взгляните на нее! И на мою архилютню! И на теорбу! Все в огонь! И мою мандо-ру… Посмотрите же, посмотрите на мою гитерну! Знайте, это самая древняя из известных гитар! А Бабетта бросила бы все это в огонь! Да-да! Говорю вам! Ведь она терпеть не может музыку! - И Мартен Латуш тяжело вздохнул, отчего у Ипполита Патара защемило сердце.
- И все это, - продолжал старый меломан, - все это из-за того, что она выросла и была воспитана на этой глупой истории с Фюальдесом. Во времена нашей юности в Родезе только об этом и говорили! Обо всех этих шарманщиках, крутивших ручки своих шарманок в то время, как Банкали убивали того беднягу. С тех пор, мсье постоянный секретарь, Бабетта просто видеть не может спокойно ни одного музыкального инструмента. Вы себе даже не представляете, на какие только хитрости я не пускался, чтобы принести сюда все эти инструменты. Теперь я хочу купить шарманку.., да, именно шарманку, одну из самых древних шарманок на свете! Представляете, какая, это удача - найти такую штуку!
Этот жалкий тип, который играет на ней, даже не подозревает, какое сокровище держит в руках! Я встретил его однажды на углу Поннеф и набережной часа в четыре дня. Он клянчил милостыню. Я честный человек! Я предложил ему за его старый ящик пятьсот франков. Вы, конечно, понимаете, мы сразу же договорились. Пятьсот франков! Для него это целое состояние! Да и для меня тоже! Но я не хотел его обирать.., и предложил все, что имел…
Однако как теперь вступить во владение инструментом? Ясно было, что деньги я заплачу, только если Бабетта ничего об этом не будет знать… Так вот! Это какой-то рок…
Когда бы он ни пришел, она все время дома! Она встречает его во дворе, на лестнице, когда мы думаем, что она уже ушла! И начинается погоня! Но, к счастью, тот тоже не дурак… Сегодня вечером, как мы с ним условились, когда Бабетта ляжет спать, я должен был поднять инструмент на веревке через окно прямо сюда. И уже залез на стол и только собирался бросить ему веревки, как стол пошатнулся… А тут и вы оба подоспели, думая, что меня убивают… Ох, ну и забавный же у вас был вид, мсье постоянный секретарь! С зонтиком и щипцами.., смешной, но все же храбрый поступок!
Мартен Латуш снова засмеялся, и Ипполит Патар тоже расхохотался, на этот раз уже от всего сердца… Он смеялся не только над собой, каким его увидел Латуш, но и над своим страхом перед шагающим ящиком.
Вот все и объяснилось! И ведь в самом деле должно же было найтись разумное объяснение! Бывают Моменты, когда взрослый человек теряет способность рассуждать и становится как ребенок. Так думал мсье Патар. До чего же он был смешон с этой Бабеттой и всей этой историей с шарманщиком!
Да, после стольких треволнений наконец наступили приятные минуты. Мсье Патара растрогала судьба этого старого холостяка Мартена Латуша, подвергавшегося, как и, увы, многие другие, тирании своей старой служанки.
- Не стоит меня слишком жалеть! - произнес Латуш, гася свою улыбку. - Если бы не Бабетта, то я бы уже давно обнищал со своей манией! Мы небогаты, и поначалу я делал настоящие глупости, собирая коллекцию… Милая Бабетта вынуждена выкраивать гроши, чтобы свести концы с концами, она отказывает себе ради меня во всем! И заботится обо мне, как мать… Но совершенно не способна слышать музыку!
Говоря это, Мартен Латуш осторожно провел рукой по дорогим ему инструментам, бедная уснувшая душа которых только и ждала ласкового прикосновения его пальцев, чтобы зазвучать по воле хозяина.
- Так я их и глажу тихо.., тихо… Так тихо, что плач наш слышен только нам самим… Но иногда, когда удается отправить Бабетту за покупками, я беру маленькую гитерну, на которую поставил самые старые струны, какие только мог найти, и играю старинные мелодии, как настоящий трубадур… Нет-нет, я не так уж несчастен, мсье постоянный секретарь! Поверьте! И потом, надо вам сказать, у меня есть пианино. Так вот на своем пианино я играю все, что хочу - страшные мотивы, громовые увертюры, всякие марши! Ах, это великолепное пианино, и оно совершенно не беспокоит Бабетту, когда она моет посуду…
Тут Мартен Латуш устремился к пианино и набросился на клавиши, пробежав по ним пальцами в настоящем исступлении. Мсье Патар ожидал услышать безумный грохот. Но, несмотря на силу, с которой хозяин колотил по клавишам, инструмент оставался нем. Это было немое, не издающее никаких звуков пианино, сделанное специально для тех, кто хочет поупражняться в гаммах, не тревожа ушей соседей.
Волосы Латуша разметались, овеваемые ветром вдохновения, глаза устремились к потолку, а руки так и скакали.
- Иногда я так играю целыми днями, - сказал он. - И только я это слышу! Просто оглушительная музыка… О, это настоящий оркестр!
Но вдруг он резко захлопнул крышку пианино, и мсье Ипполит Патар увидел, что он плачет… Постоянный секретарь подошел к любителю музыки.
- Друг мой… - мягко начал он.
- О, вы добры, я знаю, как вы добры! - ответил Мартен Латуш упавшим голосом. - Это счастье - быть в обществе, где есть такой человек, как вы! Теперь вам известны все мои мелкие неприятности.., мой таинственный кабинет, в котором проходят такие загадочные встречи.. Знаете, почему я так разволновался, узнав, что моя старая Бабетта подслушивала под дверью. Я ее очень люблю, свою служанку.., но маленькую гитерну ведь тоже люблю… И не хочу расставаться ни с той, ни с другой… Хотя иногда у нас (тут Мартен Латуш наклонился к уху Патара) в доме и поесть нечего… Но об этом никому! Ах, мсье постоянный секретарь, вы тоже старый холостяк, но ведь вы не коллекционер! Душе коллекционера тесно в теле старого холостяка! Да, да, но, к счастью, у меня есть Бабетта! Но я все равно заполучу эту шарманку, которая крутит старые, забытые песни… Может быть, как раз на ней и играли во времена Фюальдеса… Кто знает?
Мартен Латуш вытер тыльной стороной руки пот со лба.
- Пойдемте, - сказал он, - уже очень поздно! С большими предосторожностями он выпустил своего гостя из таинственного кабинета в большую библиотеку.
Потом, закрыв заветную дверь, добавил:
- Да, очень поздно! Как это вы решились прийти в такой час, мсье постоянный секретарь?
- Прошел слух, что вы отказываетесь от кресла магистра д'Аббвиля. Это было в вечерних газетах.
- Какие глупости! - заявил Мартен Латуш, неожиданно посерьезнев. - Глупости! Я сейчас же начну готовить трижды хвалебную речь в честь магистра д'Аббвиля, Жеана Мортимара и Максима д'Ольнэ.
Ипполит Патар вставил:
- Завтра же я опубликую официальное сообщение. Но скажите, дорогой коллега…
- В чем дело? Продолжайте.
- Может быть, я покажусь вам бестактным…
Ипполит Патар в самом деле находился в затруднении.
Он завертел в руках то в одну, то в другую сторону ручку зонтика. И наконец решился:
- Вы были со мной столь доверительны, что я рискну. Сначала я хотел у вас спросить - и этот вопрос бестактным не назовешь: вы хорошо знали мсье Мортимара и мсье д'Ольнэ?
Мартен Латуш ответил не сразу. Он подошел к столу и взял лампу, высоко подняв ее над головой Ипполита Патара:
- Я провожу вас, мсье постоянный секретарь, до входной двери. Но если вы опасаетесь неприятных встреч, то провожу вас до дома… Однако квартал наш, несмотря на его мрачный вид, очень спокойный.
- Нет-нет, дорогой коллега. Прошу вас, не беспокойтесь!
- Как вам угодно, - не настаивал Мартен Латуш. - Позвольте я посвечу вам.
Они вышли на лестницу, и только здесь вновь избранный академик ответил на заданный ему вопрос:
- Да-да, конечно… Я хорошо знал Жеана Мортимара и Максима д'Ольнэ. Мы были старыми друзьями.., добрыми товарищами.., и когда оказались в одном ряду претендентов на кресло магистра д'Аббвиля, то решили пустить дело на самотек, не интриговать. Иногда мы собирались вместе, чтобы обсудить ситуацию, то у одного, то у другого. А эта история с угрозами Элифаса после избрания Мортимара скорее нас просто позабавила.
- А Бабетту привела в ужас. И здесь, дорогой коллега, я, возможно, проявлю бестактность… Все-таки о каком преступлении шла речь, когда вы сказали: "Нет! Нет! Это невозможно! Это было бы самым большим преступлением на свете!"?
Мартен Латуш помогал мсье Ипполиту Патару спускаться по ступенькам, предупредив его, что, прежде чем ступить, нужно ощупать ступеньку ногой.
- Ну что вы! - ответил он. - Здесь нет никакой бестактности! Никакой! Так вот, я уже говорил, что Максим д'Ольнэ, несмотря на все свои шутки, был крайне удручен угрозами Элифаса, исчезнувшего после этого… В тот день Максим д'Ольнэ, поздравляя Мортимара с избранием, состоявшимся за два дня до этого, конечно, в шутку посоветовал бедняге Мортимару, который уже обдумывал свою вступительную речь, быть осторожным. Ведь его подстерегала месть чародея, который предупреждал, что кресло магистра д'Аббвиля окажется роковым для того, кто осмелится в него усесться. Так вот, я не придумал ничего лучшего… осторожно, здесь ступенька, мсье постоянный секретаря не придумал ничего лучше, как подлить масла в огонь.., осторожно, мы уже под аркой., и я воскликнул.., сверните налево, мсье постоянный секретарь… Я тогда важно заявил: "Нет! Нет! Это невозможно! Это было бы самым большим преступлением в мире!" Так, мы пришли.
Они действительно уже стояли у входной двери. Мартен Латуш с грохотом отодвинул тяжелые железные засовы, повернул огромный ключ и, потянув на себя дверь, выглянул на улицу.
- Все спокойно! - сказал он. - Все спят. Вас проводить, дорогой постоянный секретарь?
- Нет, нет, как я был глуп! Несчастный глупец! Ах, дорогой коллега, позвольте мне в последний раз пожать вам руку…
- Как?! В последний раз! Вы что же, считаете, что я умру, как и остальные?! О, и не собираюсь! И потом, сердце у меня вполне здоровое.
- Нет, нет! Как я глуп… Будем надеяться, что наступят лучшие времена и однажды мы сможем посмеяться над всем этим! Полно! Прощайте, мой новый дорогой коллега! Прощайте! Еще раз поздравляю…
Окончательно успокоенный, держа перед собой зонт, мсье Ипполит Патар уже вступал на Поннеф, как вдруг Мартен Латуш окликнул его:
- Эй! Еще два слова! Не забудьте, что все это мои маленькие секреты!
- Ах, вы просто меня не знаете! Мы договорились, я сегодня вечером вас не видел! Спокойной ночи, дорогой Друг!
ГЛАВА 5
Третья попытка
И вот великий день настал. Он был назначен Академией через две недели после пышных похорон Максима д'Ольнэ. Знаменитая компания не пожелала дольше оставаться в этой прискорбной ситуации, вызванной печальной кончиной двух предшествующих претендентов. Необходимо было как можно быстрее покончить со всякими абсурдными слухами, которые постоянно распускали ученики Элифаса де ля Нокса, друзья прекрасной мадам де Битини и другие члены клуба пневматиков (от "пневма" - душа). Что же касается самого мага, он, казалось, и вовсе испарился. Все попытки связаться с ним ни к чему не привели. Лучшие репортеры, бросившиеся по его следам, вернулись с пустыми руками, и столь длительное отсутствие его стало главной причиной беспокойства, поскольку было совершенно очевидно, что маг где-то прячется. Но почему?
С другой стороны, справедливости ради надо тут же признать, что здравомыслящие головы после волнения, вызванного первой и тем более второй смертью, волнения, из-за которого они немного растерялись (но, впрочем, есть ли такие светлые умы, которые не теряются ни при каких обстоятельствах?), так вот, надо признать, что эти здравомыслящие головы, когда кризис миновал, вновь обрели былую уравновешенность.
А самым спокойным человеком, особенно после своей волнующей и таинственной беседы с Мартеном Латушем, казался мсье Ипполит Патар. Он даже вновь обрел свой прекрасный розовый цвет.
Однако, когда великий день принятия Мартена Латуша в Академию наступил, любопытство тех и других, и самых благоразумных и самых неуравновешенных, достигло предела.
Толпа ринулась на штурм здания с куполом, наполнила его, забила все подходы к нему, выливаясь на набережную и соседние прилегающие улицы, парализуя тем самым уличное движение. Внутри, в большом актовом зале, тоже толпились мужчины и женщины. По мере того как истекали последние минуты (минуты, предшествующие открытию заседания), тишина, нависшая надо всем этим столпотворением, становилась все более гнетущей.
Кто-то отметил, что прекрасная мадам де Битини отсутствует: видимо, решила не появляться на торжестве. Это было сочтено крайне плохим предзнаменованием. Конечно, если что-то должно было произойти, лучше бы ей не появляться, потому что тогда толпа, подхваченная ураганом безумия, разорвала бы ее в клочья.
На месте, которое на предыдущем собрании занимала эта дама, сейчас стоял вполне респектабельный мсье с объемистым брюшком. Приятную округлость украшала красивая толстая золотая цепочка. Он стоял, засунув пальцы рук в карманы жилета. Лицо его не было отмечено печатью гения, но этот мсье имел совсем не глупый вид. Лоб отнюдь не казался низким. На приплюснутом носу красовалось золотое пенсне. Гаспар Лалует (а это был он) вовсе не страдал близорукостью, но ему хотелось, чтобы все вокруг думали, будто он испортил зрение, работая над книгами, как какой-нибудь великий писатель.
Он волновался не меньше, чем окружавшие его люди, и небольшой нервный тик все время смешно подергивал его бровь. Он смотрел на кафедру, с которой Мартен Латуш должен был произнести свою речь.
Минута! Еще минута! Сейчас председатель откроет заседание.., если.., если только Мартен Латуш придет… Ведь его еще не было. Доверенные лица напрасно ожидали, волнуясь, у двери, то и дело крутя головами.
Пехов Алексей
Лондон Джек
Свержин Владимир
Березин Федор
Самойлова Елена
Акунин Борис